Неточные совпадения
Дней через пять, прожитых
в приятном сознании сделанного им так просто серьезного шага, горничная
Феня осторожно сунула
в руку его маленький измятый конверт
с голубой незабудкой, вытисненной
в углу его, на атласной бумаге, тоже
с незабудкой. Клим, не без гордости, прочитал...
На висках, на выпуклом лбу Макарова блестел пот, нос заострился, точно у мертвого, он закусил губы и крепко закрыл глаза.
В ногах кровати стояли
Феня с медным тазом
в руках и Куликова
с бинтами,
с марлей.
— Барин, что
с вами это такое было? — проговорила
Феня, опять показывая ему на его
руки, — проговорила
с сожалением, точно самое близкое теперь к нему
в горе его существо.
«А когда он воротился, —
с волнением прибавила
Феня, — и я призналась ему во всем, то стала я его расспрашивать: отчего у вас, голубчик Дмитрий Федорович,
в крови обе
руки», то он будто бы ей так и ответил, что эта кровь — человеческая и что он только что сейчас человека убил, — «так и признался, так мне во всем тут и покаялся, да вдруг и выбежал как сумасшедший.
— Да, — ответил машинально Митя, рассеянно посмотрел на свои
руки и тотчас забыл про них и про вопрос
Фени. Он опять погрузился
в молчание.
С тех пор как вбежал он, прошло уже минут двадцать. Давешний испуг его прошел, но, видимо, им уже овладела вполне какая-то новая непреклонная решимость. Он вдруг встал
с места и задумчиво улыбнулся.
Он бросился вон. Испуганная
Феня рада была, что дешево отделалась, но очень хорошо поняла, что ему было только некогда, а то бы ей, может, несдобровать. Но, убегая, он все же удивил и
Феню, и старуху Матрену одною самою неожиданною выходкой: на столе стояла медная ступка, а
в ней пестик, небольшой медный пестик,
в четверть аршина всего длиною. Митя, выбегая и уже отворив одною
рукой дверь, другою вдруг на лету выхватил пестик из ступки и сунул себе
в боковой карман,
с ним и был таков.
Он опять выхватил из кармана свою пачку кредиток, снял три радужных, бросил на прилавок и спеша вышел из лавки. Все за ним последовали и, кланяясь, провожали
с приветствиями и пожеланиями. Андрей крякнул от только что выпитого коньяку и вскочил на сиденье. Но едва только Митя начал садиться, как вдруг пред ним совсем неожиданно очутилась
Феня. Она прибежала вся запыхавшись,
с криком сложила пред ним
руки и бухнулась ему
в ноги...
Войдя к Федосье Марковне все
в ту же кухню, причем «для сумления» она упросила Петра Ильича, чтобы позволил войти и дворнику, Петр Ильич начал ее расспрашивать и вмиг попал на самое главное: то есть что Дмитрий Федорович, убегая искать Грушеньку, захватил из ступки пестик, а воротился уже без пестика, но
с руками окровавленными: «И кровь еще капала, так и каплет
с них, так и каплет!» — восклицала
Феня, очевидно сама создавшая этот ужасный факт
в своем расстроенном воображении.
— Только уговор дороже денег, Андрон Евстратыч: увези меня
с собой
в лес, а то все равно
руки на себя наложу.
Феня моя,
Феня… родная… голубка…
Феня, например, не любила ездить
с Агафоном, потому что стеснялась перед своим братом-мужиком своей сомнительной роли полубарыни, затем она любила ходить
в конюшню и кормить из
рук вот этих вяток и даже заплетала им гривы.
Эти слова точно пошатнули Кожина. Он сел на лавку, закрыл лицо
руками и заплакал. Петр Васильич крякнул, баушка Лукерья стояла
в уголке, опустив глаза.
Феня вся побелела, но не сделала шагу.
В избе раздавались только глухие рыдания Кожина. Еще бы одно мгновение — и она бросилась бы к нему, но Кожин
в этот момент поднялся
с лавки, выпрямился и проговорил...
Поднимаясь по лесенке на крыльцо, он лицом к лицу столкнулся
с дочерью
Феней, которая
с тарелкой
в руках летела
в погреб за огурцами.
Зотушка опять вернулся к Пятовым: как только
Феня слегла, так он и заявился, бледный, худой,
с трясущимися
руками, но
с таким же кротким и любящим сердцем и почти женской мягкостью
в характере.
Зотушка наклонился к
руке Фени, и на эту горячую
руку посыпались из его глаз крупные слезы… Вот почему он так любил эту барышню
Феню и она тоже любила его!.. Вот почему он сердцем слышал сгущавшуюся над ее головой грозу, когда говорил, что ей вместе
с бабушкой Татьяной будут большие слезы… А
Феню точно облегчило невольно сделанное признание. Она дольше обыкновенного осталась
в сознании и ласкала своего дядю, как ушибившегося ребенка.
Эта патетическая сцена была прервана шагами
в соседней комнате: Алена Евстратьевна отыскивала хозяйку по всем комнатам. На правах женщины она прямо вошла
в комнату
Фени и застала как раз тот момент, когда Гордей Евстратыч поднимался
с полу.
Феня закрыла лицо
руками и горько заплакала.
—
В том-то и дело, что не глупости,
Феня… Ты теперь только то посуди, что
в брагинском доме
в этот год делалось, а потом-то что будет? Дальше-то и подумать страшно… Легко тебе будет смотреть, как брагинская семья будет делиться: старики врозь, сыновья врозь, снохи врозь. Нюшу столкают
с рук за первого прощелыгу. Не они первые, не они последние. Думаешь, даром Гордей-то Евстратыч за тобой на коленях ползал да слезами обливался? Я ведь все видела тогда… Не бери на свою душу греха!..
Феня немного смутилась и, ощипывая платок, который держала
в руках, вопросительно подняла свое лицо на Гордея Евстратыча. Это девичье лицо
с ясными чистыми глазами было чудно хорошо теперь своим колеблющимся выражением:
в нем точно переливалась какая-то сила. Гордей Евстратыч улыбнулся, и
Фене показалось, что он нехорошо как-то улыбнулся… Но время было дорого, и, после минутного колебания, она проговорила...
В комнате
Фени действительно весь пол был обложен полосами разного полотна, а она сама ползала по нему на коленях
с выкройкой
в одной
руке и
с ножницами
в другой. Зотушка полюбовался на молодую хозяйку, положил свою котомку
в уголок, снял сапоги и тоже примостился к разложенному полотну.
Через час, когда чаи были кончены и Зотушка далее пропустил для храбрости маленькую, он ползал по полотну вместе
с барышней
Феней,
с мотком ниток на шее и
с выкройкой
в зубах. Когда засветили огонь, Зотушка сидел посреди пола
с работой
в руках и тихо мурлыкал свой «стих».