Неточные совпадения
На полу стояли кадки масла, большие крытые корчаги
с сметаной, корзины
с яйцами — и чего-чего не было! Надо перо другого Гомера, чтоб исчислить
с полнотой и подробностью все, что скоплено было во всех углах,
на всех
полках этого маленького ковчега домашней жизни.
Сотни людей занимают ряды столов вдоль стен и середину огромнейшего «зала». Любопытный скользит по мягкому от грязи и опилок
полу, мимо огромной плиты, где и жарится и варится, к подобию буфета, где
на полках красуются бутылки
с ерофеичем, желудочной, перцовкой, разными сладкими наливками и ромом, за полтинник бутылка, от которого разит клопами, что не мешает этому рому пополам
с чаем делаться «пунштиком», любимым напитком «зеленых ног», или «болдох», как здесь зовут обратников из Сибири и беглых из тюрем.
В зале было жарко и душно, как
на полке в бане;
на полу,
на разостланном холсте, сушился розовый лист и липовый цвет;
на окнах,
на самом солнечном припеке, стояли бутылки, до горлышка набитые ягодами и налитые какою-то жидкостью; мухи мириадами кружились в лучах солнца и как-то неистово гудели около потолка; где-то в окне бился слепень; вдали, в перспективе, виднелась остановившаяся кошка
с птицей в зубах.
Она достала
с нижней
полки шкафа, из-за головы сахару, стакан водки и два огромные ломтя хлеба
с ветчиной. Все это давно было приготовлено для него ее заботливой рукой. Она сунула ему их, как не суют и собакам. Один ломоть упал
на пол.
Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком,
на полках крашеного шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок
с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок
с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, — в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками
на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал
на полу рядом
с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Носи портянки, ешь грубую солдатскую пищу, спи
на нарах, вставай в шесть утра, мой
полы и окна в казармах, учи солдат и учись от солдат, пройди весь стаж от рядового до дядьки, до взводного, до ефрейтора, до унтер-офицера, до артельщика, до каптенармуса, до помощника фельдфебеля, попотей, потрудись, белоручка, подравняйся
с мужиком, а через год иди в военное училище, пройди двухгодичный курс и иди в тот же
полк обер-офицером.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел
на русские
полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется,
поле покрывая.
Стяги плещут: половцы идут!
С Дона,
с моря
с криками и
с воем
Валит враг, но, полон ратных сил,
Русский стан сомкнулся перед боем
Щит к щиту — и степь загородил.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания:
на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову
на нижнюю ступень
полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас заметить, что
с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет
на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след
на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Однажды утром, в праздник, когда кухарка подожгла дрова в печи и вышла
на двор, а я был в лавке, — в кухне раздался сильный вздох, лавка вздрогнула,
с полок повалились жестянки карамели, зазвенели выбитые стекла, забарабанило по
полу. Я бросился в кухню, из двери ее в комнату лезли черные облака дыма, за ним что-то шипело и трещало, — Хохол схватил меня за плечо...
Мы только что прошли какой-то город и вышли
на луг, где уже расположился шедший впереди нас первый
полк. Местечко было хорошее:
с одной стороны река,
с другой — старая чистая дубовая роща, вероятно место гулянья для жителей городка. Был хороший теплый вечер; солнце садилось.
Полк стал; составили ружья. Мы
с Житковым начали натягивать палатку; поставили столбики; я держал один край
полы, а Житков палкой забивал колышек.
В последних числах августа, во время больших маневров, N-ский пехотный
полк совершал большой, сорокаверстный переход от села Больших Зимовец до деревни Нагорной. День стоял жаркий, палящий, томительный.
На горизонте, серебряном от тонкой далекой пыли, дрожали прозрачные волнующиеся струйки нагретого воздуха. По обеим сторонам дороги, куда только хватал глаз, тянулось все одно и то же пространство сжатых
полей с торчащими
на нем желтыми колючими остатками соломы.
В рыбачьей хижине сидит у огня Жанна, жена рыбака, и чинит старый парус.
На дворе свистит и воет ветер и, плескаясь и разбиваясь о берег, гудят волны…
На дворе темно и холодно,
на море буря, но в рыбачьей хижине тепло и уютно. Земляной
пол чисто выметен; в печи не потух еще огонь;
на полке блестит посуда.
На кровати
с опущенным белым пологом спят пятеро детей под завывание бурного моря. Муж-рыбак
с утра вышел
на своей лодке в море и не возвращался еще. Слышит рыбачка гул волн и рев ветра. Жутко Жанне.
Узнав из письма, присланного паломником из Лукерьина, что Патапа Максимыча хоть обедом не корми, только выпарь хорошенько, отец Михаил тотчас послал в баню троих трудников
с скобелями и рубанками и велел им как можно чище и глаже выстрогать всю баню — и
полки, и лавки, и
пол, и стены, чтобы вся была как новая. Чуть не
с полночи жарили баню, варили щелоки, кипятили квас
с мятой для распариванья веников и поддаванья
на каменку.
Году не длилось такое житье. Ведомость пришла, что прусский король подымается, надо войне быть. Князь Борис Алексеич в
полках служил,
на войну ему следовало. Стал собираться, княгиня
с мужем ехать захотела, да старый князь слезно молил сноху, не покидала б его в одиночестве, представлял ей резоны, не женскому-де
полу при войске быть; молодой князь жене то ж говорил. Послушалась княгиня Варвара Михайловна — осталась
на горе в Заборье.
Внесли солдата, раненного шимозою; его лицо было, как маска из кровавого мяса, были раздроблены обе руки, обожжено все тело. Стонали раненные в живот. Лежал
на соломе молодой солдатик
с детским лицом,
с перебитою голенью; когда его трогали, он начинал жалобно и капризно плакать, как маленький ребенок. В углу сидел пробитый тремя пулями унтер-офицер; он три дня провалялся в
поле, и его только сегодня подобрали. Блестя глазами, унтер-офицер оживленно рассказывал, как их
полк шел в атаку
на японскую деревню.
— Есть оружие острее всех мечей, убийственнее ружей и пушек, — это любовь к отчизне, а мы
с тобою и Ричардом не имеем в ней недостатка. Падете вы оба, я сама явлюсь
на поле битвы. Будет рука моя слаба, чтобы поражать врагов, поведу, по крайней мере, своих воинов против притеснителей моей отчизны и одушевлю их собственным примером. Не в первый раз Польша видела своих дочерей во главе
полков!
В пятницу
на заре потоптали они нечестивые
полки половецкие
И, рассеясь стрелами по
полю, помчали красных дев половецких,
А
с ними и злато, и паволоки, и драгие оксамиты,
Ортмами, епанчицами, и кожухами, и разными
узорочьями половецкими
По болотам и грязным местам начали мосты мостить.
А стяг червленый
с белою хоругвию,
А челка червленая
с древком серебряным
Храброму Святославичу!
Вот этот (Ранеев указал
на портрет офицера в мундире семеновского
полка) отец мой, пал
с честью
на Бородинском
поле.
Смотрите, в грозной красоте,
Воздушными
полками,
Их тени мчатся в высоте
Над нашими шатрами…
О Святослав, бич древних лет,
Се твой
полёт орлиный.
«Погибнем! мёртвым срама нет!» —
Гремит перед дружиной.
И ты, неверных страх, Донской,
С четой двух соименных,
Летишь погибельной грозой
На рать иноплеменных.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого до тла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного
поля. Дождь лил ливнем, и Ростов
с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под сгороженным
на скорую руку шалашиком. Офицер их
полка с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем зашел к Ростову.
Той порой по всему королевству, по всем корчмам, постоялым дворам поползли слухи, разговоры, бабьи наговоры, что, мол, такая история
с королевой приключилась — вся кругом начисто золотом обросла, одни пятки мясные наружу торчат. Известно, но не бывает
поля без ржи, слухов без лжи. Сидел в одной такой корчме проходящий солдат 18-го пехотного Вологодского
полка, первой роты барабанщик. Домой
на побывку шел, приустал, каблуки посбил, в корчму зашел винцом поразвлечься.
Свои, голубчик,
Свои, мой сокол.
Люди не простого рода,
Знатные-с, сударь,
Я знаю их 2 года.
Посетители — первый класс,
Каких нынче мало.
У меня уж набит глаз
В оценке материала.
Люди ловкой игры.
Оба — спецы по винам.
Торгуют из-под
полыИ спиртом и кокаином.
Не беспокойтесь! У них
Язык
на полке.
Их ищут самих
Красные волки.
Это дворяне,
Щербатов и Платов.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов,
с знаменем в руках, впереди
полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно — жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных
на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».