Неточные совпадения
Милон. Злодеи! Идучи сюда, вижу
множество людей, которые, подхватя ее под руки, несмотря на сопротивление и крик, сводят уже
с крыльца к карете.
Возьмем в пример несчастный дом, каковых
множество, где жена не имеет никакой сердечной дружбы к мужу, ни он к жене доверенности; где каждый
с своей стороны своротили
с пути добродетели.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин,
с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое
множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
По соседству
с головотяпами жило
множество независимых племен, но только замечательнейшие из них поименованы летописцем, а именно: моржееды, лукоеды, гущееды, клюковники, куралесы, вертячие бобы, лягушечники, лапотники, чернонёбые, долбежники, проломленные головы слепороды, губошлепы, вислоухие, кособрюхие, ряпушники, заугольники, крошевники и рукосуи.
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей, въезжал
с триумфом в город, влача за собой
множество пленников и заложников. И так как в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы, то он приказал обращаться
с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Присутственные места запустели; недоимок накопилось такое
множество, что местный казначей, заглянув в казенный ящик, разинул рот, да так на всю жизнь
с разинутым ртом и остался; квартальные отбились от рук и нагло бездействовали: официальные дни исчезли.
Убийца заперся в пустой хате, на конце станицы: мы шли туда.
Множество женщин бежало
с плачем в ту же сторону; по временам опоздавший казак выскакивал на улицу, второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас. Суматоха была страшная.
Раз приезжает сам старый князь звать нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж, а мы были
с ним кунаки: так нельзя же, знаете, отказаться, хоть он и татарин. Отправились. В ауле
множество собак встретило нас громким лаем. Женщины, увидя нас, прятались; те, которых мы могли рассмотреть в лицо, были далеко не красавицы. «Я имел гораздо лучшее мнение о черкешенках», — сказал мне Григорий Александрович. «Погодите!» — отвечал я, усмехаясь. У меня было свое на уме.
Герой, однако же, совсем этого не замечал, рассказывая
множество приятных вещей, которые уже случалось ему произносить в подобных случаях в разных местах: именно в Симбирской губернии у Софрона Ивановича Беспечного, где были тогда дочь его Аделаида Софроновна
с тремя золовками: Марьей Гавриловной, Александрой Гавриловной и Адельгейдой Гавриловной; у Федора Федоровича Перекроева в Рязанской губернии; у Фрола Васильевича Победоносного в Пензенской губернии и у брата его Петра Васильевича, где были свояченица его Катерина Михайловна и внучатные сестры ее Роза Федоровна и Эмилия Федоровна; в Вятской губернии у Петра Варсонофьевича, где была сестра невестки его Пелагея Егоровна
с племянницей Софьей Ростиславной и двумя сводными сестрами — Софией Александровной и Маклатурой Александровной.
Мавра ушла, а Плюшкин, севши в кресла и взявши в руку перо, долго еще ворочал на все стороны четвертку, придумывая: нельзя ли отделить от нее еще осьмушку, но наконец убедился, что никак нельзя; всунул перо в чернильницу
с какою-то заплесневшею жидкостью и
множеством мух на дне и стал писать, выставляя буквы, похожие на музыкальные ноты, придерживая поминутно прыть руки, которая расскакивалась по всей бумаге, лепя скупо строка на строку и не без сожаления подумывая о том, что все еще останется много чистого пробела.
Небывалый проезжий остановится
с изумлением при виде его жилища, недоумевая, какой владетельный принц очутился внезапно среди маленьких, темных владельцев: дворцами глядят его белые каменные домы
с бесчисленным
множеством труб, бельведеров, флюгеров, окруженные стадом флигелей и всякими помещеньями для приезжих гостей.
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что имел он все замашки мелких начальников, как-то: брать на замечанье тех, которые не являлись к нему
с поздравленьем в праздники, даже мстить всем тем, которых имена не находились у швейцара на листе, и
множество разных тех грешных принадлежностей, без которых не обходится ни добрый, ни злой человек.
И что по существующим положениям этого государства, в славе которому нет равного, ревизские души, окончивши жизненное поприще, числятся, однако ж, до подачи новой ревизской сказки наравне
с живыми, чтоб таким образом не обременить присутственные места
множеством мелочных и бесполезных справок и не увеличить сложность и без того уже весьма сложного государственного механизма…
— Нет, Платон Михайлович, — сказал Хлобуев, вздохнувши и сжавши крепко его руку, — не гожусь я теперь никуды. Одряхлел прежде старости своей, и поясница болит от прежних грехов, и ревматизм в плече. Куды мне! Что разорять казну! И без того теперь завелось много служащих ради доходных мест. Храни бог, чтобы из-за меня, из-за доставки мне жалованья прибавлены были подати на бедное сословие: и без того ему трудно при этом
множестве сосущих. Нет, Платон Михайлович, бог
с ним.
Как несметное
множество церквей, монастырей
с куполами, главами, крестами, рассыпано на святой, благочестивой Руси, так несметное
множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли.
На бюре, выложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало
множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом
с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете
с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка
с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.
Какие бывают эти общие залы — всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочного дыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземными купеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со
множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойко подносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц на морском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, — словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа
с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал.
Пробовалось сообщить ему
множество разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но
с некоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские, хотя по-французски Чичиков не знал вовсе.
Но здесь
с победою поздравим
Татьяну милую мою
И в сторону свой путь направим,
Чтоб не забыть, о ком пою…
Да кстати, здесь о том два слова:
Пою приятеля младого
И
множество его причуд.
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И, верный посох мне вручив,
Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
Довольно.
С плеч долой обуза!
Я классицизму отдал честь:
Хоть поздно, а вступленье есть.
Это был очень молодой человек, лет двадцати двух,
с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом,
с пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со
множеством перстней и колец на белых, отчищенных щетками пальцах и золотыми цепями на жилете.
Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши
с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось
множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер казался в недоумении и изредка повторял...
Вскоре все заговорили о Пугачеве. Толки были различны. Комендант послал урядника
с поручением разведать хорошенько обо всем по соседним селениям и крепостям. Урядник возвратился через два дня и объявил, что в степи верст за шестьдесят от крепости видел он
множество огней и слышал от башкирцев, что идет неведомая сила. Впрочем, не мог он сказать ничего положительного, потому что ехать далее побоялся.
Но приятельские сношения мои
с Пугачевым могли быть доказаны
множеством свидетелей и должны были казаться по крайней мере весьма подозрительными.
Боюсь, сударь, я одного смертельно,
Чтоб
множество не накоплялось их;
Дай волю вам, оно бы и засело;
А у меня, что дело, что не дело,
Обычай мой такой:
Подписано, так
с плеч долой.
Кроме того, я видал картины
с генералами и
множество других вещей, которых я не мог купить, потому что мне давали на мои расходы простой серебряный рубль, а не беспереводный.
«Приходится соглашаться
с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция на испанский роман
с приключениями похожа была, на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится делом сугубо серьезным, муравьиной работой
множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
— Нельзя идти впереди его? — громко спросил осанистый человек со
множеством орденов, — спросил и усмехнулся. — Ну, а рядом
с ним — можно? Как? Тоже нельзя? Никому?
Посмотрев, как хлопотливо порхают в придорожном кустарнике овсянки, он в сотый раз подумал:
с детства, дома и в школе, потом — в университете его начиняли массой ненужных, обременительных знаний, идей, потом он прочитал
множество книг и вот не может найти себя в паутине насильно воспринятого чужого…
На чердаке, в старинном окованном железом сундуке, он открыл
множество интересных, хотя и поломанных вещей: рамки для портретов, фарфоровые фигурки, флейту, огромную книгу на французском языке
с картинами, изображающими китайцев, толстый альбом
с портретами смешно и плохо причесанных людей, лицо одного из них было сплошь зачерчено синим карандашом.
Окна были забиты досками, двор завален
множеством полуразбитых бочек и корзин для пустых бутылок, засыпан осколками бутылочного стекла. Среди двора сидела собака, выкусывая из хвоста репейник. И старичок
с рисунка из надоевшей Климу «Сказки о рыбаке и рыбке» — такой же лохматый старичок, как собака, — сидя на ступенях крыльца, жевал хлеб
с зеленым луком.
В большой столовой со
множеством фаянса на стенах Самгина слушало десятка два мужчин и дам, люди солидных объемов, только один из них, очень тощий, но
с круглым, как глобус, брюшком стоял на длинных ногах, спрятав руки в карманах, покачивая черноволосой головою, сморщив бледное, пухлое лицо в широкой раме черной бороды.
Толпа редела, разгоняемая жарким ветром и пылью; на площади обнаружилась куча досок, лужа,
множество битых бутылок и бочка; на ней сидел серый солдат
с винтовкой в коленях.
Ее
с одной стороны ограничивает невысокая песчаная насыпь железной дороги,
с другой — густое мелколесье, еще недавно оно примыкало вплоть к насыпи, от него осталось
множество пней разной высоты, они торчат по всей равнине.
В комнате, ярко освещенной большой висячей лампой, полулежала в широкой постели, среди
множества подушек, точно в сугробе снега, черноволосая женщина
с большим носом и огромными глазами на темном лице.
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены, оказалось
множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил
с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
— Здесь —
множество спекулянтов и жуликов, — рассказывал Пальцев, закуривая папиросу
с необыкновенно длинным мундштуком. — Некоторые одеты земгоргусарами, так же, как вы. Я не успел сшить форму. Человек, который сидел сзади вас, — Изаксон, Изаксон и Берман — техническая контора, импорт машин, станков, электроарматуры и прочее и тому подобное. Оба — мошенники, состоят под судом.
Встретили группу английских офицеров, впереди их автоматически шагал неестественно высокий человек
с лицом из трех костей, в белой чалме на длинной голове, со
множеством орденов на груди, узкой и плоской.
«Родится человек, долго чему-то учится, испытывает
множество различных неприятностей, решает социальные вопросы, потому что действительность враждебна ему, тратит силы на поиски душевной близости
с женщиной, — наиболее бесплодная трата сил. В сорок лет человек становится одиноким…»
Христосовались
с Анфимьевной, которая, надев широчайшее шелковое платье, стала похожа на часовню,
с поваром, уже пьяным и нарядным, точно комик оперетки,
с горничной в розовом платье и
множестве лент, ленты напомнили Самгину свадебную лошадь в деревне.
И — вздохнул, не без досады, — дом казался ему все более уютным, можно бы неплохо устроиться. Над широкой тахтой — копия
с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина в объятиях змеи, — Самгин усмехнулся, находя, что эта устрашающая картина вполне уместна над тахтой, забросанной
множеством мягких подушек. Вспомнил чью-то фразу: «Женщины понимают только детали».
— Потому что чувствую себя жилищем
множества личностей и все они в ссоре друг
с другом.
Лошадьми правил большой синещекий кучер
с толстыми черными усами, рядом
с ним сидел человек в костюме шотландца, бритый,
с голыми икрами, со
множеством золотых пуговиц на куртке, пуговицы казались шляпками гвоздей, вбитых в его толстое тело.
Среди
множества людей не было ни одного,
с кем он позволил бы себе свободно говорить о самом важном для него, о себе.
Этого он не мог представить, но подумал, что, наверное, многие рабочие не пошли бы к памятнику царя, если б этот человек был
с ними. Потом память воскресила и поставила рядом
с Кутузовым молодого человека
с голубыми глазами и виноватой улыбкой; патрона, который демонстративно смахивает платком табак со стола; чудовищно разжиревшего Варавку и еще
множество разных людей. Кутузов не терялся в их толпе, не потерялся он и в деревне, среди сурово настроенных мужиков, которые растащили хлеб из магазина.
Клим достал из кармана очки, надел их и увидал, что дьякону лет за сорок, а лицо у него такое,
с какими изображают на иконах святых пустынников. Еще более часто такие лица встречаются у торговцев старыми вещами, ябедников и скряг, а в конце концов память создает из
множества подобных лиц назойливый образ какого-то как бы бессмертного русского человека.
В конце зимы он поехал в Москву, выиграл в судебной палате процесс, довольный собою отправился обедать в гостиницу и, сидя там, вспомнил, что не прошло еще двух лет
с того дня, когда он сидел в этом же зале
с Лютовым и Алиной, слушая, как Шаляпин поет «Дубинушку». И еще раз показалось невероятным, что такое
множество событий и впечатлений уложилось в отрезок времени — столь ничтожный.
Он выбежал вслед за учеником медника. Самгин, протирая запотевшее стекло, ожидал услышать знакомые звуки выстрелов.
С треском закрылись ставни, — он, вздрогнув, отшатнулся. Очень хотелось чувствовать себя спокойно, но этому мешало
множество мелких мыслей; они вспыхивали и тотчас же гасли, только одна из них, погаснув, вспыхивала снова...
И, взяв его под руку, привел в темную комнатку,
с одним окном, со
множеством стеклянной посуды на полках и в шкафах.
Рядом
с нею села Марина, в пышном, сиреневого цвета платье,
с буфами на плечах, со
множеством складок и оборок, которые расширяли ее мощное тело; против сердца ее, точно орден, приколоты маленькие часы
с эмалью.
Чувствуя потребность разгрузить себя от
множества впечатлений, он снова начал записывать свои думы, но, исписав несколько страниц, увидел
с искренним удивлением, что его рукою и пером пишет человек очень консервативных воззрений. Это открытие так смутило его, что он порвал записки.