— Это перед тем, как отца в острог увели; лето было тогда, а я еще — маленький. Сплю под поветью, в телеге, на сене, — хорошо это! И проснулся, а он
с крыльца по ступенькам — прыг-прыг! Маненький, с кулак ростом, и мохнатый, будто варежка, серый весь и зеленый. Безглазый. Ка-ак я закричу! Мамка сейчас бить меня, — это я зря кричал, его нельзя пугать, а то он осердится и навек уйдет из дома, — это уж беда! У кого домовичок не живет, тому и бог не радеет: домовой-то, он — знаешь кто?
Неточные совпадения
Не знаю уж
по какой логике, — но лакей Гандыло опять принес отцовскую палку и вывел меня на
крыльцо, где я, — быть может,
по связи
с прежним эпизодом такого же рода, — стал крепко бить
ступеньку лестницы.
Едва только произнес Фома последнее слово, как дядя схватил его за плечи, повернул, как соломинку, и
с силою бросил его на стеклянную дверь, ведшую из кабинета во двор дома. Удар был так силен, что притворенные двери растворились настежь, и Фома, слетев кубарем
по семи каменным
ступенькам, растянулся на дворе. Разбитые стекла
с дребезгом разлетелись
по ступеням
крыльца.
Опять многоголосое жужжание и резкий истерический выкрик. Около стен Васиного дома стало просторнее, и еще несколько уважаемых граждан поднялись
по ступенькам. Дверь на
крыльце открылась, — сотни голов вытянулись, заглядывая на лестницу,
по которой «почетные» поднялись на верхний этаж. Водворилась торжественная тишина… Точно депутация понесла
с собой судьбы города на милость и немилость…
С утра пошел дождь. Низкие черные тучи бежали
по небу, дул сильный ветер. Сад выл и шумел, в воздухе кружились мокрые желтые листья, в аллеях стояли лужи. Глянуло неприветливою осенью. На
ступеньках крыльца чернела грязь от очищаемых ног, все были в теплой одежде.
И лекарь,
с грузом странных, неприятных впечатлений, входит на двор, на
крыльцо. Лестница освещена фонарями: богатый восточный ковер бежит
по ступенькам. Антон в сени, в прихожую. Видна необыкновенная суета в доме. Страх написан на всех лицах; в суматохе едва заметили лекаря. Слуги не русские. На каком-то неизвестном языке спрашивают его, что ему надо. Он говорит по-русски — не понимают, по-немецки — то ж, по-итальянски — поняли.
С девичьего
крыльца застучали ноги
по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал...