Неточные совпадения
Туробоев присел ко крыльцу церковно-приходской школы, только что выстроенной, еще без рам
в окнах. На ступенях крыльца копошилась, кричала и плакала куча детей, двух — и трехлеток, управляла этой живой кучей грязненьких, золотушных тел сероглазая, горбатенькая девочка-подросток, управляла, негромко покрикивая, действуя руками и ногами. На верхней ступени, широко расставив синие ноги
в огромных узлах
вен, дышала со свистом слепая старуха,
с багровым, раздутым лицом.
Новостей много, слушай только… Поздравь меня: геморрой наконец у меня открылся! Мы
с доктором так обрадовались, что бросились друг другу
в объятия и чуть не зарыдали оба. Понимаешь ли ты важность этого исхода? на воды не надо ехать! Пояснице легче, а к животу я прикладываю холодные компрессы; у меня, ведь ты знаешь — pletora abdominalis…» [полнокровие
в системе воротной
вены (лат.).]
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил
в вагоне, по дороге из
Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами,
в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и
в городах и
в селах, ходил пешком из деревни
в деревню, потом точно так же познакомился
с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу,
в немецкие провинции Австрии, теперь едет
в Баварию, оттуда
в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет
в Англию и на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и на испанцев, и на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно», а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»; а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже
в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года, а может быть, и навсегда, если он там найдет себе дело, но вероятнее, что года через три он возвратится
в Россию, потому что, кажется,
в России, не теперь, а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
— Что? Московским архитекторам строить бани? А почему Хлудовы этого не сделали? Почему они выписали из
Вены строителя… Эйбушиц, кажется? А он вовсе не из крупных архитекторов… Там есть знаменитости покрупней.
С московскими архитекторами я и работать не буду. Надо создать нечто новое, великое, слить Восток и Запад
в этом дворце!..
— Я слышала, что ты тогда, батюшка,
с красавицей графиней Ливицкой из
Вены в Париж убежал, свой пост бросил, а не от иезуита, — вставила вдруг Белоконская.
Что же будет
с нашими
в Венгрии? Я ожидаю важных событий. Император наш, говорят, поехал
в Вену. Мы
с Михаилом Александровичем без конца политикуем.
— Ну да, и
в Берлине были, и
в Вене были, и Эльзас
с Лотарингией отобрали у немцев! Что ж! сами никогда не признавали ни за кем права любить отечество — пусть же не пеняют, что и за ними этого права не признают.
Вот уже сколько лет сряду, как каникулярное время посвящается преимущественно распространению испугов. Съезжаются, совещаются, пьют «молчаливые» тосты. «Граф Кальноки был
с визитом у князя Бисмарка, а через полчаса князь Бисмарк отдал ему визит»; «граф Кальноки приехал
в Варцин, куда ожидали также представителя от Италии», — вот что читаешь
в газетах. Король Милан тоже ездит, кланяется и пользуется «сердечным» приемом. Даже черногорский князь удосужился и съездил
в Вену, где тоже был «сердечно» принят.
У Милана расправа
с такими людьми была короткая. На паспорте таких людей отмечалось, что владелец его выбыл из Сербии, а чемодан и паспорт бросали на вокзале, например,
в Вене [Это мне, прямо намекая на мое положение, рассказали два моих друга.].
На пути из России Инсаров пролежал почти два месяца больной
в Вене и только
в конце марта приехал
с женой
в Венецию: он оттуда надеялся пробраться через Зару
в Сербию,
в Болгарию; другие пути ему были закрыты.
Напрасно я истощал все доступные пониманию Олеси доводы, напрасно говорил
в простой форме о гипнотизме, о внушении, о докторах-психиатрах и об индийских факирах, напрасно старался объяснить ей физиологическим путем некоторые из ее опытов, хотя бы, например, заговаривание крови, которое так просто достигается искусным нажатием на
вену, — Олеся, такая доверчивая ко мне во всем остальном,
с упрямой настойчивостью опровергала все мои доказательства и объяснения… «Ну, хорошо, хорошо, про заговор крови я вам, так и быть, подарю, — говорила она, возвышая голос
в увлечении спора, — а откуда же другое берется?
Вот поднять старый, стоптанный башмак, давным-давно свалившийся
с ноги Вен-Симона или Фурие, и, почтительно возложив его на голову, носиться
с ним, как со святыней, — это мы
в состоянии; или статейку настрочить об историческом и современном значении пролетариата
в главных городах Франции это тоже мы можем; а попробовал я как-то предложить одному такому сочинителю и политико-эконому, вроде вашего господина Ворошилова, назвать мне двадцать городов
в этой самой Франции, так знаете ли, что из этого вышло?
Собралась целая куча народа: жанристы, пейзажисты и скульпторы, два рецензента из каких-то маленьких газет, несколько посторонних лиц. Начали пить и разговаривать. Через полчаса все уже говорили разом, потому что все были навеселе. И я тоже. Помню, что меня качали и я говорил речь. Потом целовался
с рецензентом и пил
с ним брудершафт. Пили, говорили и целовались много и разошлись по домам
в четыре часа утра. Кажется, двое расположились на ночлег
в том же угольном номере гостиницы «
Вена».
«Поехали мы, — сказывал он, —
с Саничкой (так он называл жену) за границу через Одессу, но нам пришлось два дня поджидать парохода
в Вену, а от нечего делать вечером я ушел
в клуб. Мне страшно не повезло, и
в час ночи я вернулся
в номер и разбудил жену словами: «Саничка, мы ехать за границу не можем, я все деньги проиграл».
Физическая сила сказывалась
в каждом его мускуле, толстой перевязке костей, коротенькой шее
с надутыми
венами, маленькой круглой голове, завитой вкрутую и густо напомаженной.
Я о нем
в мою последнюю поездку за границу наслышался еще по дороге — преимущественно
в Вене и
в Праге, где его знали, и он меня чрезвычайно заинтересовал. Много странных разновидностей этих каиновых детей встречал я на своем веку, но такого экземпляра не видывал. И мне захотелось
с ним познакомиться — что было и кстати, так как я ехал
с литературною работою, для которой мне был нужен переписчик. Шерамур же, говорят, исполнял эти занятия очень изрядно.
В этом романсе проводится —
с приличными прибаутками, разумеется — вся азбука, начиная
с А, Бе, Це, Де, —
Вен их дих зе! и кончая: У, Фау, Ве, Икс — Мах эйнен кникс!
— Послушайте, Пикколо.
В Будапеште я только что купил большой цирк-шапито, вместе
с конюшней, костюмами и со всем реквизитом, а
в Вене я взял
в долгую аренду каменный цирк. Так вот, предлагаю вам: переправьте цирк из Венгрии
в Вену, пригласите, кого знаете из лучших артистов, — я за деньгами не постою, — выдумайте новые номера и сделайте этот цирк первым, если не
в мире, то по крайней мере
в Европе. Словом, я вам предлагаю место директора…
По утрам он просыпался разбитым,
с отекшими ногами, опухшим лицом и
с такой сильною ломотою
в шее, что несколько часов, пока разгуляется, должен был держать голову набок. И день свой он начинал получасовым мучительным кашлем, от которого вздувались
вены на лбу и краснели белки глаз.
Критическое и отрицательное отношение мыслителей Востока к основам своей культуры зародилось еще
в XVII веке, после поражения турок под
Веной. Уже
с той поры на Востоке время от времени стали раздаваться единичные голоса, осуждающие лень, косность и пассивное отношение к жизни.
В разных странах доводилось мне быть: чуть не всю Россию объехал,
в Сибири только не бывал да на Кавказе,
в Австрийском царстве
с Белокриницкими отцами до самой
Вены доезжал,
в Молдове был,
в Туретчине, Гробу Господню поклонялся,
в Египетскую страну во славный град Александрию ездил…
По другой стене висело большое Распятие из черного дерева,
с фигурою Христа, очень изящно выточенною из слоновой кости, и несколько гравюр: там были портреты св. Казимира, покровителя Литвы, знаменитой довудцы графини Эмилии Плятер, графа Понятовского,
в уланской шапке, геройски тонущего
в Эльстере, Яна Собеского, освободителя
Вены, молодцевато опершегося на свою «карабелю», св. иезуита Иосафата Кунцевича, софамильника пана Ладыслава, который почитал себя даже происходящим из одного
с ним рода, и наконец прекрасный портрет Адама Мицкевича.
В Вене он опять принялся за науки и
с большим рвением, чем прежде.
Князь Лимбург на последние остававшиеся у него денежные средства устроил отъезд своей возлюбленной, достав ей, хотя
с большим трудом, на дорогу денег, кроме того, открыл ей кредит у находившегося
в Аугсбурге трирского министра Горнштейна и даже отдал ей деньги, приготовленные на собственную поездку
в Вену к императору, по делам притязаний на Шлезвиг — Голштейн. Зато принцесса обещала сама впоследствии съездить к императору и выхлопотать это дело.
С каждыми десятью минутами, вместе
с усиленным биением
вен на висках, росла
в нем ярость, бессильная и удушающая.
В Вене, кроме того чисто головного флирта, который завязался у меня
с Агнессой П., я не имел ничего, кроме самых случайных встреч
в мире доступных венских женщин.
Нигде
в Европе не было братьев Штраус — этих истых детей
Вены, сыновей старшего Иоганна Штрауса, сделавшего вместе
с своим соперником Лайнером из вальса самую типичную форму легкой музыки,
с оригинальной, народно-австрийской печатью.
Он был очень рад иметь у меня письменную работу. Я ему диктовал и"Драматургию"и статьи. Нрав у него был тихий, почерк прекрасный, и весь он вызывал к себе сочувствие.
С переездом моим
в Вену я его взял туда
с собою и потом переправил его
в Прагу, где он хотел найти себе более прочный заработок, долго болел и кончил самоубийством — утопился
в Дунае.
В Вене тип кокотки высшей марки еще не создавался, зато легких женщин всяких рангов и цен, начиная
с кельнерши и гувернантки и кончая певичками и танцовщицами, город был полон. Да и
в бюргерстве,
в мелком чиновничестве и даже
в светском кругу доступность женщин была и тогда такая же, как и теперь,
в начале XX века.
Рядом
с Шекспиром можно было
в один сезон видеть решительно все вещи немецкого классического репертуара — от Лессинга до Геббеля. Только
в Вене я увидал гетевского"Геца фон Берлихингена" — эту первую более художественную попытку немецкой сцены
в шекспировском театре, сыгравшую такую же роль, как наш"Борис Годунов", также продукт поклонения Пушкина великому Уильяму.
Но еще гораздо раньше того (то есть
в 1900 году) почему-то и
в заграничной Польше уже знали, как я отношусь к польской нации. И когда я по дороге
в Вену заехал вместе
с драматургом Залесским
в Краков на первое представление его комедии, то на другой же день
в газете"Час"(обыкновенно враждебно настроенной к России) появилось известие о моем приезде, и я назван"известный другпольского народа".
В Вене я надеялся попасть на другой"корм"и вообще пожить
с гораздо большим досугом, как у нас говорится — "
с прохладцей".
Эди, подзавитой,
с усиками
в ниточку, вертлявый и изысканно франтоватый, подпрыгивал, играя свои вальсы и польки, сортом гораздо хуже композиций своих старших братьев. Но это была одна из типичнейших фигур веселой
Вены,
в данный момент больше даже, чем его брат Иоганн. Между его польками и вальсами, его подпрыгиваньем, усами
в ниточку и белыми панталонами при фраке (
в летний сезон) и веселящейся
Веной вообще — была коренная связь.
В Вене, кроме интересного театрального мира, я рассчитывал ознакомиться и
с"братьями славянами", хотя и не был никогда славянофилом.
Была у меня и другая мимолетная встреча на Kazthi-rerstrasse
с коротеньким разговором, который
в моей интимной жизни сыграл роль гораздо более серьезную, чем я мог бы вообразить себе. Каких-то два господина ехали
в карете, и один из них, приказав"фиакру"(так
в Вене называют извозчиков) остановиться, стал громко звать меня...
Обедает
Вена, как и вся почти Германия, от двенадцати до часу дня, потом начинается после работы
в канцеляриях и конторах сиденье по кафе, чтение газет, прогулка по Рингу,
с четырех часов — Promenade concert (концерты для гуляющих)
в разных садовых залах, и зимой и летом.
Встреться я
с ним
в Берлине или
Вене, я бы никогда и не подумал, что он англичанин. Разве акцент выдал бы его, да и то не очень. По-немецки и по-французски он говорил совершенно свободно.
Нас, русских, очень услаждали, и нас
с князем Е. (тем самым, который сошелся со мною
в Вене) поместили
в доме какой-то чешской титулованной барыни.
Меня удивило даже, как они там знали, что я именно
в Вене и еду
в Петербург. Потом я узнал, что это шло от Некрасова. Он рассказал мне, когда мы
с ним познакомились, что он, видаясь
с Краевским по делам"Отечественных записок", посоветовал ему пригласить меня
в воскресные фельетонисты на смену тогдашнего его сотрудника Панютина, писавшего под псевдонимом"Нила Адмирари". Краевский на это пошел, и работа, которая меня"ждала"
в"Голосе", и была именно такая.
Это самое легкое и заразное"прожигание"жизни, какое только можно себе вообразить.
В Париже одни завзятые вивёры, живущие на ренту, проводят весь день
в ничего неделанье, а
в Вене и деловой народ много-много — часа четыре,
с 9 часов до обеда, уделяет труду, а остальное время на"прожигание"жизни.
В Вене, кроме интереса к тому, что я нашел нового
в театрах за сезон 1870 года, я ознакомился
с тамошним преподаванием,
в лице тамошнего знатока театра и декламатора Стракоша, и посещал его класс
в Консерватории.
Венец, хоть и немецкой расы, но не такой, как берлинец и даже мюнхенец. Он — австрияк,
с другим темпераментом,
с девизом «Wein, Weib und Gesang» (вино, женщина и песня). Да
в его крови есть и всякие примеси, а
в постоянном населении
Вены — огромный процент славян (чехов до ста тысяч), венгерцев и тирольских итальянцев. Все здесь отзывается уже югом — и местный диалект, и разговор, и удовольствия, и еда, и характер безделья, и вся физиономия не только уличной жизни, но и домашнего побыта.
Другой волжанин из Казани, доктор Б. — был совсем другой тип, старше годами,
с характерными повадками и говором истого казанца. Он уже имел
в своем городе положение известного практиканта и стоял во главе лечебницы.
В Вене, а потом
в Берлине, он доделывал свою научную выучку, посещал и госпитальные клиники, и лекции теоретиков.
Припоминаю один инцидент, который впоследствии был связующим звеном
с моим изучением нашего раскола старообрядчества. На вечернем журфиксе у священника Раевского я познакомился
с одним русским химиком. Мы разговорились, и он мне как"бытописателю"рассказал про курьезных соседей своих по отелю — депутатов старообрядцев из Белой Криницы, живущих
в Вене по делу об освобождении их от воинской повинности.
Возвращение
в Россию было полно впечатлений туриста
в таких городах, как Турин, Милан, Венеция, Триест, а молодость делала то, что я легко выносил все эти переезды зимой
с холодными комнатами отелей и даже настоящим русским снегом
в Турине и
Вене, где я не стал заживаться, а только прибавил кое-что к своему туалету и купил себе шубку,
в которой мне было весьма прохладно, когда я добрался до русской границы и стал колесить по нашим провинциальным дорогам.
На оценку новейших"модернистов"режиссерского искусства постановка Шекспира (
с его хрониками включительно) не представляла никаких"откровений", и теперь все это считалось бы заурядным, но тогда, повторяю, Шекспира нигде так не обставляли, как
в Вене.
И потребность что-нибудь задумать более крупное по беллетристике входила
в эти мотивы, а парижская суета не позволяла сосредоточиться. Были на очереди и несколько этюдов, которые я мог диктовать моему секретарю. Я мог его взять
с собою
в Вену, откуда он все мечтал перебраться
в Прагу и там к чему-нибудь пристроиться у"братьев славян".
Лаубе вскоре ушел после какого-то крупного столкновения
с придворным интендантством и сделался директором нового частного драматического театра
в Вене, побывал и
в директорах лейпцигского театра.
В Германии-Тургенев-Баден-Швейцария-Бакунин-Берн и Базель-Мировой конгресс-Мюнхен-Вена-Привлекательная Вена-Веселящаяся Вена-Театральная Вена-Венские любимцы-Грильпарцер-Венский фашинг-Славянская Вена-Чехия-Дюма-Разговоры
с Дюма-Мои оценки Дюма-Наке-Корш-Об Испании-Испанские впечатления-Мадрид-В кругу иностранных корреспондентов-Поездка по Испании-Испанская политика-Испанский язык-Испанские музеи-В Барселонк-Моя программа пепеездов-"
С Итальянского бульвара"-Герцен-Русские
в Париже-Огарев-Отношения к Герцену-Кавелин-Разговоры
с Герценом-"Общечеловек"Герцен-Огаревы и Герцен-Парижская суета-Снова Вена-Невинный флирт-О французких женжинах-Роман и актрисы-Планы на следующий сезон-Бакст-Гончаров-В Берлине-Политические тучи-Война-Седанский погром-Французские Политики-Возвращение
в Россию-Берг и Вейнберг-Варшава-Польский театр-В Петербурге-Некрасов-Салтыков-Салтыков и Некрасов-Искра-Петербургские литераторы-Восстание Коммуны-Литературный мир Петербурга-Петербургская атмосфера-Урусов-Семевский и Краевский-Вид Парижа схватил меня за сердце-Мадам Паска-Мои парижские переживания-Опять Петербург-Театральные заботы-Дельцы-Будущая жена-Встреча русского Нового года
Моя драматическая жилка опять заиграла
в Германии, и я ехал
в Вену с желанием изучить тамошнее театральное дело так же усердно, как я это делал для Парижа.