Неточные совпадения
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил
девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась
на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо,
с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала...
Катерина Ивановна закусывала губы и сдерживала слезы; она тоже молилась, изредка оправляя рубашечку
на ребенке и успев набросить
на слишком обнаженные плечи
девочки косынку, которую достала
с комода, не вставая
с колен и молясь.
Ранцева взяла
девочку и,
с материнскою нежностью прижимая к себе голенькие и пухленькие ручки ребенка, посадила к себе
на колени и подала ей кусок сахара.
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор
с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом
с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и
на этом фоне мелькали фигуры двух
девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо.
На скамье под деревом,
с книгой
на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
Девушка зарыдала, опустилась
на колени и припала головой к слабо искавшей ее материнской руке. Губы больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного усилия. В это время Харитина привела только что поднятую
с постели двенадцатилетнюю Катю.
Девочка была в одной ночной кофточке и ничего не понимала, что делается. Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
В стороне от дорожки, в густой траве, сидела молодая женщина
с весьма красивым, открытым русским лицом. Она закручивала стебельки цикория и давала их двухлетнему ребенку, которого держала у себя
на коленях. Возле нее сидела
девочка лет восьми или девяти и лениво дергала за дышельце тростниковую детскую тележку.
Тут было пять или шесть женщин. Одна из них, по виду
девочка лет четырнадцати, одетая пажом,
с ногами в розовом трико, сидела
на коленях у Бек-Агамалова и играла шнурами его аксельбантов. Другая, крупная блондинка, в красной шелковой кофте и темной юбке,
с большим красивым напудренным лицом и круглыми черными широкими бровями, подошла к Ромашову.
— О, пусто бы вам совсем было, только что сядешь, в самый аппетит,
с человеком поговорить, непременно и тут отрывают и ничего в свое удовольствие сделать не дадут! — и поскорее меня барыниными юбками, которые
на стене висели, закрыла и говорит: — Посиди, — а сама пошла
с девочкой, а я один за шкапами остался и вдруг слышу, князь
девочку раз и два поцеловал и потетешкал
на коленах и говорит...
Смуглый, стройный, — что особенно было заметно, когда он стоял
на коленях спокойно и прямо, как бы под чьим-то строго наблюдающим взором, —
с высокою и широкою грудью, он казался Передонову совсем похожие
на девочку.
Высокая, худая женщина,
с изможденным, усталым, точно почерневшим от горя лицом, стояла
на коленях около больной
девочки, поправляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель.
Сдача была в конторке, но ключ лежал в комнате, и Лунёву не хотелось пойти за ним. Когда
девочка ушла, Павел не возобновлял разговора. Стоя у прилавка, он хлопал себя по
колену снятым
с головы картузом и смотрел
на товарища, как бы ожидая от него чего-то. Но Лунёв, отвернувшись в сторону, тихо свистел сквозь зубы.
Она состояла из неуклюжего платья синей домотканой полосушки, прорванного
на локтях,
с заплатками из белой холстины, — платья, которое снизу едва прикрывало босые ноги
девочки до
колен; вверху от шеи до перехвата оно ниспадало угловатыми, широкими складками, обтягивало и обтирало ей грудь и плечи.
На той же трапеции, у ног
девочки, висит вниз головою, уцепившись
коленами за штангу, другой коренастый мужчина в розовом трико
с золотыми блестками и бахромой, завитой, напомаженный и жестокий.
Девочка сидела
на коленях у сиделки — бледная,
с капельками пота
на лбу,
с выражением той страшной тоски, какая бывает только у задыхающихся людей.
Там мы увидели, что наша мать и несколько женщин стояли вокруг Аннушки, которая сидела
на скамейке и держала
на коленях застывшую
девочку, а матушка, нагнувшись к ней, старалась влить Васёнке в ротик
с ложечки чаю.
Оля стояла
на коленях в молитвенной позе. Остальные шесть
девочек с широко раскрытыми ртами следили за Хвостиком. А виновник переполоха как ни в чем не бывало преважно восседал
на заборе, тщательно умываясь и охорашиваясь при помощи своего розового язычка, и сладко мурлыкал.
И вдруг мой мозг прорезала острая как нож мысль: я забыла один грех! Да, положительно забыла. И быстро встав
с колен, я подошла к прежнему месту
на амвоне и попросила стоявших там
девочек пустить меня еще раз, не в очередь, за ширмы. Они дали свое согласие, и я более твердо и спокойно, нежели в первый раз, вошла туда.
Девочка захотела сесть и видит у стола три стула: один большой, Михайлы Иваныча, другой поменьше, Настасьи Петровнин, и третий, маленький,
с синенькой подушечкой — Мишуткин. Она полезла
на большой стул и упала; потом села
на средний стул,
на нем было неловко, потом села
на маленький стульчик и засмеялась, так было хорошо. Она взяла синенькую чашечку
на колена и стала есть. Поела всю похлебку и стала качаться ва стуле.
— Милка! Милка! — позвала Маргарита, и четвероногий часовой, позабыв свои обязанности, бросил ружье и, подняв хвост, бросился в ложу, где сидели
девочки, прямо
на колени Вронской. Тогда m-lle Орлик попросила вызвать старшего фокусника, что бы узнать, откуда у него кошка. Явился неприятного вида, нечистоплотный господин и сказал, что кошка его, что он привез ее
с собой из Петербурга и что не отдаст её ни за какие деньги.
Отец Илиодор, сидя
на коннике, называл девушек по именам и сообщал каждой из них кое-что о домашних; в
коленах у него стояла маленькая
девочка, лет восьми,
с зеленым лицом и толстым вздутым брюхом,
на котором общелкнулось и приподнялось синее набойчатое платье.