Неточные совпадения
— Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, — флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал
глазами. — Спор наш зашел слишком далеко… Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться
с вами, — прибавил он вставая, — когда вы представите мне хоть одно постановление
в современном нашем быту,
в семейном или общественном, которое бы не
вызывало полного и беспощадного отрицания.
Самгин ожидал не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его.
В глаза его смотрели очень яркие, горячие
глаза; она поцеловала его
в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию, не слушал слов. Он чувствовал, что руки его, вместе
с физическим теплом ее тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало,
вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
Среди них особенно заметен был молчаливостью высокий, тощий Редозубов, человек
с длинным лицом, скрытым
в седоватой бороде, которая, начинаясь где-то за ушами, росла из-под
глаз, на шее и все-таки казалась фальшивой, так же как прямые волосы, гладко лежавшие на его черепе,
вызывали впечатление парика.
— Полноте притворяться, полноте! Бог
с вами, кузина: что мне за дело? Я закрываю
глаза и уши, я слеп, глух и нем, — говорил он, закрывая
глаза и уши. — Но если, — вдруг прибавил он, глядя прямо на нее, — вы почувствуете все, что я говорил, предсказывал, что, может быть,
вызвал в вас… на свою шею — скажете ли вы мне!.. я стою этого.
Отвернулись от него все, между прочим и все влиятельные знатные люди,
с которыми он особенно умел во всю жизнь поддерживать связи, вследствие слухов об одном чрезвычайно низком и — что хуже всего
в глазах «света» — скандальном поступке, будто бы совершенном им
с лишком год назад
в Германии, и даже о пощечине, полученной тогда же слишком гласно, именно от одного из князей Сокольских, и на которую он не ответил
вызовом.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и
с уставленными
в угол косыми
глазами лежала так до вечера.
В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов,
вызывало ее
в тот мир,
в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение,
в котором жила, а жить
с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе
с своими товарками.
«Нет, это все не то…» — думал Половодов
с закрытыми
глазами,
вызывая в своей памяти ряд знакомых женских лиц…
На разъездах, переправах и
в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или
вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда, у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая
с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль
в глаза.
Рассказ прошел по мне электрической искрой.
В памяти, как живая, стала простодушная фигура Савицкого
в фуражке
с большим козырем и
с наивными
глазами. Это воспоминание
вызвало острое чувство жалости и еще что-то темное, смутное, спутанное и грозное. Товарищ… не
в карцере, а
в каталажке, больной, без помощи, одинокий… И посажен не инспектором… Другая сила, огромная и стихийная, будила теперь чувство товарищества, и сердце невольно замирало от этого
вызова. Что делать?
В маленькой фигурке
с зелеными
глазами я будто видел олицетворение всего, что давило и угнетало всех нас
в эти годы, и сознание, что мы стоим друг против друга
с открытым
вызовом, доставляло странно щекочущее наслаждение…
В это самое время мать,
с пылающим, возбужденным лицом и печальными
глазами, быстро ударяла пальцем по клавише,
вызывая из инструмента непрерывно звеневшую высокую ноту.
Слово участия и ласковый тон
вызвали в мальчике еще большую нервную вспышку плача. Тогда девочка присела около него на корточки; просидев так
с полминуты, она тихо тронула его волосы, погладила его голову и затем,
с мягкою настойчивостью матери, которая успокаивает наказанного ребенка, приподняла его голову и стала вытирать платком заплаканные
глаза.
—
С первым краешком солнца я улягусь, князь, я сказал; честное слово: увидите! — вскричал Ипполит. — Но… но… неужели вы думаете, что я не
в состоянии распечатать этот пакет? — прибавил он,
с каким-то
вызовом обводя всех кругом
глазами и как будто обращаясь ко всем безразлично. Князь заметил, что он весь дрожал.
Убеждение
в чем? (О, как мучила князя чудовищность, «унизительность» этого убеждения, «этого низкого предчувствия», и как обвинял он себя самого!) Скажи же, если смеешь,
в чем? — говорил он беспрерывно себе,
с упреком и
с вызовом. — Формулируй, осмелься выразить всю свою мысль, ясно, точно, без колебания! О, я бесчестен! — повторял он
с негодованием и
с краской
в лице, — какими же
глазами буду я смотреть теперь всю жизнь на этого человека! О, что за день! О боже, какой кошмар!
Слово «теперь» значило: когда у них нет матери, и
вызвало грустные воспоминания
в сердце бабушки, — она опустила
глаза на табакерку
с портретом и задумалась.
Много прошло уже времени до теперешней минуты, когда я записываю все это прошлое, но до сих пор
с такой тяжелой, пронзительной тоской вспоминается мне это бледное, худенькое личико, эти пронзительные долгие взгляды ее черных
глаз, когда, бывало, мы оставались вдвоем, и она смотрит на меня
с своей постели, смотрит, долго смотрит, как бы
вызывая меня угадать, что у ней на уме; но видя, что я не угадываю и все
в прежнем недоумении, тихо и как будто про себя улыбнется и вдруг ласково протянет мне свою горячую ручку
с худенькими, высохшими пальчиками.
Иногда мне кажется, что где-то, близко, меня подстерегает катастрофа… Что вдруг блеснет мне
в глаза великая причина, которая
вызовет с моей стороны великое решение…
Фигура сына, поглощая всех людей одной судьбы
с ним, разрасталась
в ее
глазах,
вызывала созерцательное чувство, невольно и незаметно расширяя думы о Павле, отклоняя их во все стороны.
Мать заметила, что парни, все трое, слушали
с ненасытным вниманием голодных душ и каждый раз, когда говорил Рыбин, они смотрели ему
в лицо подстерегающими
глазами. Речь Савелия
вызывала на лицах у них странные, острые усмешки.
В них не чувствовалось жалости к больному.
Теперь, когда я окончательно сжился
с «дурным обществом», грустная улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было ворчливой няньки, тут я был нужен, — я чувствовал, что каждый раз мое появление
вызывает румянец оживления на щеках девочки. Валек обнимал меня, как брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих какими-то странными
глазами,
в которых что-то мерцало, точно слеза.
Полная, белая, румяная, красивая,
с блестящими черными
глазами и большой черной косой, она
вызывала в мужчинах чувства, которых она не хотела, да и не могла разделять, — так она была вся поглощена своей агитационной, разговорной деятельностью.
Он живет изо дня
в день; ничего не провидит, и только практика может
вызвать его из оцепенения. Когда наступит время для практических применений, когда к нему принесут окладной лист, или сын его,
с заплаканными
глазами, прибежит из школы — только тогда он вспомнит, что нечто читал, да не догадался подумать. Но и тут его успокоит соображение: зачем думать? все равно плетью обуха не перешибешь! — "Ступай, Петя,
в школу — терпи!""Готовь, жена, деньги! Новый налог бог послал!"
В настоящем случае трудно даже сказать, какого рода ответ дал бы герой мой на
вызов капитана, если бы сама судьба не помогла ему совершенно помимо его воли. Настенька, возвратившись
с кладбища, провела почти насильно Калиновича
в свою комнату. Он было тотчас взял первую попавшуюся ему на
глаза книгу и начал читать ее
с большим вниманием. Несколько времени продолжалось молчание.
И
в этот день, когда граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить
с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало,
вызывала его
в сад от матери, показал ей и пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился
в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала
глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Не надо было допускать их сближаться до короткости, а расстроивать искусно, как будто ненарочно, их свидания
с глазу на
глаз, быть всюду вместе, ездить
с ними даже верхом, и между тем тихомолком
вызывать в глазах ее соперника на бой и тут-то снарядить и двинуть вперед все силы своего ума, устроить главную батарею из остроумия, хитрости да и того… открывать и поражать слабые стороны соперника так, как будто нечаянно, без умысла,
с добродушием, даже нехотя,
с сожалением, и мало-помалу снять
с него эту драпировку,
в которой молодой человек рисуется перед красавицей.
Несколько минут спустя они оба отправились
в кондитерскую Розелли. Санин предварительно взял
с Панталеоне слово держать дело о дуэли
в глубочайшей тайне.
В ответ старик только палец кверху поднял и, прищурив
глаз, прошептал два раза сряду: «Segredezza!» (Таинственность!) Он видимо помолодел и даже выступал свободнее. Все эти необычайные, хотя и неприятные события живо переносили его
в ту эпоху, когда он сам и принимал и делал
вызовы, — правда, на сцене. Баритоны, как известно, очень петушатся
в своих ролях.
И он, дрожа от негодования и
с непомерным желанием
вызова, перевел свой грозный обличительный перст на стоявшего
в двух шагах и выпучившего на нас
глаза Флибустьерова.
Страшный
вызов послышался
в этих словах, все это поняли. Обвинение было явное, хотя, может быть, и для нее самой внезапное. Похоже было на то, когда человек, зажмуря
глаза, бросается
с крыши.
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того не пускал к себе на
глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала
с другим офицером,
вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния,
в котором просил позволения приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
Он, еще ехав
в Петербург, все обдумывал и соображал, как ему действовать
в предпринятых им на себя делах, и рассчитал, что беспокоить и
вызывать на что-либо князя Александра Николаича было бы бесполезно, ибо Егор Егорыч, по переписке
с некоторыми лицами, знал, что князь окончательно страдал
глазами.
По воскресеньям молодежь ходила на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским кладбищем, куда собирались драться против рабочих ассенизационного обоза и мужиков из окрестных деревень. Обоз ставил против города знаменитого бойца — мордвина, великана,
с маленькой головой и больными
глазами, всегда
в слезах. Вытирая слезы грязным рукавом короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя ноги, и добродушно
вызывал...
Она имеет свой запах — тяжелый и тупой запах пота, жира, конопляного масла, подовых пирогов и дыма; этот запах жмет голову, как теплая, тесная шапка, и, просачиваясь
в грудь,
вызывает странное опьянение, темное желание закрыть
глаза, отчаянно заорать, и бежать куда-то, и удариться головой
с разбега о первую стену.
Он появился
в большом нагольном овчинном тулупе,
с поднятым и обвязанным ковровым платком воротником, скрывавшим его волосы и большую часть лица до самых
глаз, но я, однако, его, разумеется, немедленно узнал, а дальше и мудрено было бы кому-нибудь его не узнать, потому что, когда привозный комедиантом великан и силач вышел
в голотелесном трике и, взяв
в обе руки по пяти пудов, мало колеблясь, обнес сию тяжесть пред скамьями, где сидела публика, то Ахилла, забывшись, закричал своим голосом: „Но что же тут во всем этом дивного!“ Затем, когда великан нахально
вызывал бороться
с ним и никого на сие состязание охотников не выискивалось, то Ахилла, утупя лицо
в оный, обвязанный вокруг его головы, ковровый платок, вышел и схватился.
Глаза её застыли
в требовательном ожидании, взгляд их был тяжёл и
вызывал определённое чувство. Кожемякин не находил более слов для беседы
с нею и опасался её вопросов, ему захотелось сердито крикнуть...
Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить
глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно
вызывать в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее
в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как растут молодые елочки, ее свежий голос,
с неожиданными низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях,
в ее словах, — думал я, — есть что-то благородное (конечно,
в лучшем смысле этого довольно пошлого слова), какая-то врожденная изящная умеренность…» Также привлекал меня
в Олесе и некоторый ореол окружавшей ее таинственности, суеверная репутация ведьмы, жизнь
в лесной чаще среди болота и
в особенности — эта гордая уверенность
в свои силы, сквозившая
в немногих обращенных ко мне словах.
Эти разговоры
вызвали во мне желание поделиться своей тайной. Все равно умру, и никто не узнает. Аграфена Петровна выслушала мою исповедь
с широко раскрытыми
глазами и
в такт рассказа качала головой.
— Однажды, провожая ее домой, он сказал ей, что любит ее, хочет, чтобы она была его женой, и — был испуган тем впечатлением, которое
вызвали в ней его слова! пошатнувшись, точно он ударил ее, широко раскрыв
глаза, бледная, она прислонилась спиною к стене, спрятав руки, и, глядя
в лицо его, почти
с ужасом сказала...
Почти все дни она проводила
с ним, стараясь всячески возбудить
в нем оживление,
вызвать смех, подсовывала ему игрушки, — он складывал их, одну на другую, строя какие-то пирамиды, и лишь очень редко улыбался насильственной улыбкой, обычно же смотрел на сестру, как на всё, — невеселым взглядом больших
глаз, как бы ослепленных чем-то; этот взгляд раздражал ее.
И тотчас же, как-то вдруг, по-сказочному неожиданно — пред
глазами развернулась небольшая площадь, а среди нее,
в свете факелов и бенгальских огней, две фигуры: одна —
в белых длинных одеждах, светловолосая, знакомая фигура Христа, другая —
в голубом хитоне — Иоанн, любимый ученик Иисуса, а вокруг них темные люди
с огнями
в руках, на их лицах южан какая-то одна, всем общая улыбка великой радости, которую они сами
вызвали к жизни и — гордятся ею.
Однажды Перфишку
вызвали в полицию. Он ушёл встревоженный, а воротился весёлый и привёл
с собой Пашку Грачёва, крепко держа его за руку. Пашка был такой же остроглазый, только страшно похудел, пожелтел, и лицо у него стало менее задорным. Сапожник притащил его
в трактир и там рассказывал, судорожно подмигивая
глазом...
Наступило неловкое молчание. Илья и девушка смотрели друг на друга
с вызовом и чего-то ждали. Маша тихонько отошла
в угол. Павел тупо мигал
глазами.
Он вышел, а я подошел к кровати, думая, не
вызовет ли ее вид желания спать. Ничего такого не произошло. Я не хотел спать: я был возбужден и неспокоен.
В моих ушах все еще стоял шум; отдельные разговоры без моего усилия звучали снова
с характерными интонациями каждого говорящего. Я слышал смех, восклицания, шепот и, закрыв
глаза, погрузился
в мелькание лиц, прошедших передо мной за эти часы…
А слепец Брехун ходил со своим «
глазом» по Служней слободе как ни
в чем не бывало. Утром он сидел у монастыря и пел Лазаря, а вечером переходил к обители, куда благочестивые люди шли к вечерне. Дня через три после бегства воеводы, ночью, Брехун имел тайное свидание на старой монастырской мельнице
с беломестным казаком Белоусом, который
вызвал его туда через одного нищего.
Мне, человеку
в костюме босяка,
с лямкой грузчика на спине и перепачканному
в угольной пыли, трудно было
вызвать его, франта, на разговор. Но, к моему удивлению, я увидал, что он не отрывает
глаз от меня и они разгораются у него неприятным, жадным, животным огнём. Я решил, что объект моих наблюдении голоден, и, быстро оглянувшись вокруг, спросил его тихонько...
Эти слова на минуту влипают
в уши ему, но он тотчас забывает их, когда колено или локоть Натальи, коснувшись его,
вызовет во всём его теле тревожное томленье. Он старается не смотреть на неё, держит голову неподвижно, а
с глазами сладить не может, они упрямо косятся
в её сторону.
Именно так он и сказал: отдохни. Это слово, глупое и дерзкое, вместе
с напоминанием о брате, притаившемся где-то за болотами,
в бедном лесном монастыре,
вызывало у Пётра тревожное подозрение: кроме того, что Тихон рассказал о Никите, вынув его из петли, он, должно быть, знает ещё что-то постыдное, он как будто ждёт новых несчастий, мерцающие его
глаза внушают...
Кто позвал тебя? Я, я сам создал тебя здесь. Я
вызвал тебя, только не из какой-нибудь «сферы», а из душного, темного котла, чтобы ты ужаснул своим видом эту чистую, прилизанную, ненавистную толпу. Приди, силою моей власти прикованный к полотну, смотри
с него на эти фраки и трэны, крикни им: я — язва растущая! Ударь их
в сердце, лиши их сна, стань перед их
глазами призраком! Убей их спокойствие, как ты убил мое…
Варвара Александровна тотчас же решилась ехать к старухе Ступицыной и,
вызвав Мари, обеим им рассказать о низких поступках Хозарова. Нетерпение ее было чрезвычайно сильно: не дожидаясь своего экипажа, она отправилась на извозчике, и даже без человека, а потом вошла без доклада. Странная и совершенно неожиданная для нее сцена представилась ее
глазам: Мари сидела рядом
с офицером, и
в самую минуту входа Варвары Александровны уста молодых людей слились
в первый поцелуй преступной любви.
— Да что: вам, говорите: нам; вместе ведь выпьем, неужто нет? —
с вызовом, но
в то же время и
с странным каким-то беспокойством засматривал ему
в глаза Павел Павлович.
— И когда
в Петербург ехал, за наиблагороднейшего человека считал вас-с. Я всегда уважал вас, Алексей Иванович, — Павел Павлович поднял
глаза и ясно, уже нисколько не конфузясь, глядел на своего противника. Вельчанинов вдруг струсил: ему решительно не хотелось, чтобы что-нибудь случилось или чтобы что-нибудь перешло за черту, тем более что сам
вызвал.