Неточные совпадения
— Ну что ж, я заеду возьму из
Банка. Сколько? — сказал он
с знакомым ей выражением неудовольствия.
Всё было, вместе
с отличным обедом и винами не от русских виноторговцев, а прямо заграничной разливки, очень благородно, просто и весело. Кружок людей в двадцать человек был подобран Свияжским из единомышленных, либеральных, новых деятелей и вместе остроумных и порядочных. Пили тосты, тоже полушутливые, и за нового губернского предводителя, и за губернатора, и за директора
банка, и за «любезного нашего хозяина».
Не поминая даже о том, чему он верил полчаса назад, как будто совестно и вспоминать об этом, он потребовал, чтоб ему дали иоду для вдыхания в стклянке, покрытой бумажкой
с проткнутыми дырочками. Левин подал ему
банку, и тот же взгляд страстной надежды,
с которою он соборовался, устремился теперь на брата, требуя от него подтверждения слов доктора о том, что вдыхания иода производят чудеса.
Если же назначение жалованья отступает от этого закона, как, например, когда я вижу, что выходят из института два инженера, оба одинаково знающие и способные, и один получает сорок тысяч, а другой довольствуется двумя тысячами; или что в директоры
банков общества определяют
с огромным жалованьем правоведов, гусаров, не имеющих никаких особенных специальных сведений, я заключаю, что жалованье назначается не по закону требования и предложения, а прямо по лицеприятию.
Влиянию его содействовало: его богатство и знатность; прекрасное помещение в городе, которое уступил ему старый знакомый, Ширков, занимавшийся финансовыми делами и учредивший процветающий
банк в Кашине; отличный повар Вронского, привезенный из деревни; дружба
с губернатором, который был товарищем, и еще покровительствуемым товарищем, Вронского; а более всего — простые, ровные ко всем отношения, очень скоро заставившие большинство дворян изменить суждение о его мнимой гордости.
— Я несогласен, что нужно и можно поднять еще выше уровень хозяйства, — сказал Левин. — Я занимаюсь этим, и у меня есть средства, а я ничего не мог сделать.
Банки не знаю кому полезны. Я, по крайней мере, на что ни затрачивал деньги в хозяйстве, всё
с убытком: скотина — убыток, машина — убыток.
В фортунку [Фортунка — игра
с помощью вертящегося кружка (фортунки).] крутнул: выиграл две
банки помады, фарфоровую чашку и гитару; потом опять поставил один раз и прокрутил, канальство, еще сверх шесть целковых.
На письменном столе перед диваном — портфель,
банка с одеколоном, сургуч, зубные щетки, новый календарь и два какие-то романа, оба вторые тома.
Отъезда день давно просрочен,
Проходит и последний срок.
Осмотрен, вновь обит, упрочен
Забвенью брошенный возок.
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье в
банках, тюфяки,
Перины, клетки
с петухами,
Горшки, тазы et cetera,
Ну, много всякого добра.
И вот в избе между слугами
Поднялся шум, прощальный плач:
Ведут на двор осьмнадцать кляч...
Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив
банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть
с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении.
Он особенно заметил в
банках с водой, на окнах, букеты белых и нежных нарцизов, склоняющихся на своих ярко-зеленых, тучных и длинных стеблях
с сильным ароматным запахом.
В противоположном углу горела лампадка перед большим темным образом Николая чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на окнах
банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами «кружовник»; Николай Петрович любил особенно это варенье.
— В Москве революционеры на
банк напали, цапнули денег около миллиона. — И, отдуваясь, сказал
с явной досадой, хрипло...
— Был на закрытом докладе Озерова. Думцы. Редактора. Папаша Суворин и прочие, иже во святых. Промышленники, по производствам, связанным
с сельским хозяйством, — настроены празднично. А пшеница в экспорт идет по 91 копейке, в восьмом году продавали по рубль двадцать. — Он вытащил из кармана записную книжку и прочитал: — «В металлургии капитал
банков 386 миллионов из общей суммы 439, в каменноугольной — 149 из 199». Как это понимать надо?
— Кутили у «Медведя» в отдельном кабинете, и один уездный предводитель дворянства сказал, что он за полную передачу земли крестьянам. «Надобно отдать им землю даром!» — «А у вас есть земля?» — «Ну, а — как же? Но — заложена и перезаложена, так что
банк продает ее
с аукциона. А я могу сделать себе карьеру в Думе, я неплохой оратор». Смешно?
Целые ряды огромных, пузатых и миньятюрных чайников и несколько рядов фарфоровых чашек, простых,
с живописью,
с позолотой,
с девизами,
с пылающими сердцами,
с китайцами. Большие стеклянные
банки с кофе, корицей, ванилью, хрустальные чайницы, судки
с маслом,
с уксусом.
В эту минуту я вдруг заметил сзади меня князя и Дарзана: они только что вернулись
с своего
банка, и как узнал я после, проигравшись там в пух.
— У меня банк-с, у меня mont de piete, [Ломбард, ссудная касса (франц.).] а не вексель. Слыхали, что такое mont de piete в Париже? хлеб и благодеяние бедным; у меня mont de piete…
— Это-то и возродило меня к новой жизни. Я дал себе слово переделать себя, переломить жизнь, заслужить перед собой и перед нею, и — вот у нас чем кончилось! Кончилось тем, что мы
с вами ездили здесь на рулетки, играли в
банк; я не выдержал перед наследством, обрадовался карьере, всем этим людям, рысакам… я мучил Лизу — позор!
Я тотчас их начал мирить, сходил к жильцу, очень грубому, рябому дураку, чрезвычайно самолюбивому чиновнику, служившему в одном
банке, Червякову, которого я очень сам не любил, но
с которым жил, однако же, ладно, потому что имел низость часто подтрунивать вместе
с ним над Петром Ипполитовичем.
Как нарочно, и князь
с Дарзаном явились в этот вечер уже около полуночи, воротясь
с того
банка светских сорванцов, который я бросил: таким образом, в этот вечер я был как незнакомый в чужой толпе.
Разом вышла и другая история: пропали деньги в
банке, под носом у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они лежали, «сейчас только лежали», и это место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной,
с тем местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо, значит, ближе ко мне, чем к Афердову.
Она шевелилась в жестяном ящике; ее хотели пересадить оттуда в большую стеклянную
банку со спиртом; она долго упрямилась, но когда выгнали, то и сами не рады были: она вдруг заскользила по полу, и ее поймали
с трудом.
— Когда же Евфимии Бочковой был предъявлен ее счет в
банке на 1800 рублей серебром, — продолжал читать секретарь, — и спрошено: откуда у нее взялись такие деньги, она показала, что они нажиты ею в продолжение двенадцати лет вместе
с Симоном Картинкиным, за которого она собиралась выйти замуж.
Вверху стола сидел старик Корчагин; рядом
с ним,
с левой стороны, доктор,
с другой — гость Иван Иванович Колосов, бывший губернский предводитель, теперь член правления
банка, либеральный товарищ Корчагина; потом
с левой стороны — miss Редер, гувернантка маленькой сестры Мисси, и сама четырехлетняя девочка;
с правой, напротив — брат Мисси, единственный сын Корчагиных, гимназист VI класса, Петя, для которого вся семья, ожидая его экзаменов, оставалась в городе, еще студент-репетитор; потом слева — Катерина Алексеевна, сорокалетняя девица-славянофилка; напротив — Михаил Сергеевич или Миша Телегин, двоюродный брат Мисси, и внизу стола сама Мисси и подле нее нетронутый прибор.
— Какой смысл имеет отдача земли крестьянам
с платой им самим же себе? — говорил он. — Если уж он хотел это сделать, мог продать им через крестьянский
банк. Это имело бы смысл. Вообще это поступок граничащий
с ненормальностью, — говорил Игнатий Никифорович, подумывая уже об опеке, и требовал от жены, чтобы она серьезно переговорила
с братом об этом его странном намерении.
О деньгах же, вложенных Бочковою в
банк, он показал согласно
с ней, что они приобретены вместе
с ним двенадцатилетней службой в гостинице от господ, награждавших его за услуги».
Много времени отнимали разные хлопоты
с нотариусами и
банками.
Привалов рассказал свой последний визит к Марье Степановне и свою встречу
с Василием Назарычем в
банке.
Но и этот, несомненно, очень ловкий modus vivendi [образ жизни (фр.).] мог иметь свой естественный и скорый конец, если бы Агриппина Филипьевна,
с одной стороны, не выдала своей старшей дочери за директора узловско-моховского
банка Половодова, а
с другой — если бы ее первенец как раз к этому времени не сделался одним из лучших адвокатов в Узле.
— Конечно, он вам зять, — говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна. Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он директор
банка и приваловский опекун, так и, господи боже, рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
Доктор осторожно подвел Привалова к креслу, которое стояло у самой кровати больного, рядом
с ночным столиком, заставленным аптечными
банками и флаконами.
— Фильтруют нас здесь, батенька, крепко фильтруют, — говорил Nicolas Веревкин, потряхивая своей громадной головой. — Изображаем из себя веспасиановых губок или пиявок: только насосался, глядишь, уж и выжали, да в
банку с холодной водой.
Иван Яковлич тоже попал на какое-то место в
банк, без определенного названия, зато
с солидным окладом.
На первом плане был Иван Яковлич, бледный,
с мутным взглядом,
с взъерошенными волосами; он держал
банк.
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками
с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик
с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко
с длинными казацкими усами и
с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор
банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер
с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
— Отчего вы никогда не заглянете ко мне? — ласково корила Половодова Хионию Алексеевну, застегивая шведскую перчатку. — Ах, как у вас мило отделан домик… я люблю эту милую простоту. Кстати, Хиония Алексеевна, когда же я наконец увижу вас у себя? Александр утро проводит в
банке… Вы, кажется,
с ним не сходитесь характерами?.. Но это пустяки, он только кажется гордым человеком…
— Ну-с, признаюсь, вы меня теперь несколько ободрили, — усмехнулся Миусов, переложив опять ногу на ногу. — Сколько я понимаю, это, стало быть, осуществление какого-то идеала, бесконечно далекого, во втором пришествии. Это как угодно. Прекрасная утопическая мечта об исчезновении войн, дипломатов,
банков и проч. Что-то даже похожее на социализм. А то я думал, что все это серьезно и что церковь теперь, например, будет судить уголовщину и приговаривать розги и каторгу, а пожалуй, так и смертную казнь.
Чего тут только не было: порожний мешок из-под муки, 2 старенькие рубашки, свиток тонких ремней, пучок веревок, старые унты, гильзы от ружья, пороховница, свинец, коробочка
с капсулями, полотнище палатки, козья шкура, кусок кирпичного чая вместе
с листовым табаком,
банка из-под консервов, шило, маленький топор, жестяная коробочка, спички, кремень, огниво, трут, смолье для растопок, береста, еще какая-то баночка, кружка, маленький котелок, туземный кривой ножик, жильные нитки, 2 иголки, пустая катушка, какая-то сухая трава, кабанья желчь, зубы и когти медведя, копытца кабарги и рысьи кости, нанизанные на веревочку 2 медные пуговицы и множество разного хлама.
Значит, присоски ее действовали некоторое время и после того, как она была отрезана и положена в
банку с формалином.
Затем были ящики для собирания насекомых, препарировочные инструменты, пресс, бумага для сушки растений,
банки с формалином и т.д.
Этот обрезок я положил в одну
банку с раковинами раков-отшельников.
Недели за три перед тем, как матушке приходилось родить, послали в город за бабушкой-повитухой, Ульяной Ивановной, которая привезла
с собой мыльца от раки преподобного (в городском соборе почивали мощи) да
банку моренковской мази.
Чтоб еще более показать читателям образованность П*** пехотного полка, мы прибавим, что двое из офицеров были страшные игроки в
банк и проигрывали мундир, фуражку, шинель, темляк [Темляк — серебряная тесьма
с кистью на рукоятке сабли.] и даже исподнее платье, что не везде и между кавалеристами можно сыскать.
Наконец цирюльник приходил, зажигал свой факел. Под
банкой — шишка кровавого цвета. «Хирург» берет грязный и заржавленный штуцер, плотно прижимает к возвышению, просекает кожу, вновь проделывает манипуляцию
с факелом, опять ставит
банку, и через три — пять минут она полна крови.
— Ну-с, Кузьма Павлович, мы угощаем знаменитого артиста! Сооруди сперва водочки… К закуске чтобы
банки да подносы, а не кот наплакал.
…Варенье в
банках, тюфяки,
Перины, клетки
с петухами…
Кроме
банок, цирюльники «открывали кровь». Еще в восьмидесятых годах на окраинах встречались вывески
с надписью: «Здесь стригут, бреют, ставят пиявки и пущают кровь».
Прямо-таки сцена из пьесы «Воздушный пирог», что
с успехом шла в Театре Революции. Все — как живые!.. Так же жестикулирует Семен Рак, так же нахальничает подкрашенная танцовщица Рита Керн… Около чувствующего себя неловко директора
банка Ильи Коромыслова трется Мирон Зонт, просящий субсидию для своего журнала… А дальше секретари, секретарши, директора, коммерсанты обрыдловы и все те же Семены раки, самодовольные, начинающие жиреть…
«Мыльная» бани полна пара; на лавке лежит грузное, красное, горячее тело, а возле суетится цирюльник
с ящиком сомнительной чистоты, в котором находится двенадцать
банок, штуцер и пузырек
с керосином. В пузырек опущена проволока, на конце которой пробка.