Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна.
Конечно, наши странники
Не пропустили случая
За здравье губернаторши
По чарке осушить.
И видя, что хозяюшка
Ко стогу приклонилася,
К ней подошли гуськом:
«Что ж дальше?»
— Сами знаете:
Ославили счастливицей,
Прозвали губернаторшей
Матрену с той поры…
Что дальше? Домом правлю я,
Ращу детей… На радость ли?
Вам тоже надо знать.
Пять
сыновей! Крестьянские
Порядки нескончаемы, —
Уж взяли одного!
Он стал обнимать
сына… «Енюша, Енюша», — раздался трепещущий женский голос. Дверь распахнулась, и на пороге показалась кругленькая, низенькая старушка в белом чепце и короткой пестрой кофточке. Она ахнула, пошатнулась и наверно бы упала, если бы Базаров не поддержал ее. Пухлые ее ручки мгновенно обвились вокруг его шеи, голова прижалась к его груди, и все
замолкло. Только слышались ее прерывистые всхлипыванья.
И вдруг, взглянув на
сына, она отодвинулась от него,
замолчала, глядя в зеленую сеть деревьев. А через минуту, поправляя прядь волос, спустившуюся на щеку, поднялась со скамьи и ушла, оставив
сына измятым этой сценой.
— Мысль Сперанского очень понятна и совершенно справедлива, — воскликнул Павел, и так громко, что Александра Григорьевна явно сделала гримасу; так что даже полковник, сначала было довольный разговорчивостью
сына, заметил это и толкнул его ногой. Павел понял его,
замолчал и стал кусать себе ногти.
За столом жена заговорила с ним, но он так буркнул сердито короткий ответ, что она
замолчала.
Сын тоже не подымал глаз от тарелки и молчал. Поели молча и молча встали и разошлись.
— Да
замолчи, Христа ради… недобрый ты
сын! (Арина Петровна понимала, что имела право сказать «негодяй», но, ради радостного свидания, воздержалась.) Ну, ежели вы отказываетесь, то приходится мне уж собственным судом его судить. И вот какое мое решение будет: попробую и еще раз добром с ним поступить: отделю ему папенькину вологодскую деревнюшку, велю там флигелечек небольшой поставить — и пусть себе живет, вроде как убогого, на прокормлении у крестьян!
Когда Передонов кончил и
замолчал, Творожков внимательно посмотрел на
сыновей.
Он
замолчал, положив руку на плечо
сына, и, сдерживая зевоту, подавленно молвил...
И
замолчал, как ушибленный по голове чем-то тяжёлым: опираясь спиною о край стола, отец забросил левую руку назад и царапал стол ногтями, показывая
сыну толстый, тёмный язык. Левая нога шаркала по полу, как бы ища опоры, рука тяжело повисла, пальцы её жалобно сложились горсточкой, точно у нищего, правый глаз, мутно-красный и словно мёртвый, полно налился кровью и слезой, а в левом горел зелёный огонь. Судорожно дёргая углом рта, старик надувал щёку и пыхтел...
Во все время, как они переезжали реку, старик не переставал подтрунивать над молодым парнем. Тот хоть бы слово. Не знаю, стало ли жаль Глебу своего
сына или так, попросту, прискучило ему метать насмешки на безответного собеседника, но под конец и он
замолк.
Старик
замолчал, прочитал про себя послание
сына, положил его на стол и, высоко подняв брови, с удивленным лицом молча прошелся по комнате. Потом снова прочитал письмо, задумчиво постукал пальцами по столу и изрек...
Рашель все пугает меня, квакает: класс, класс! Какой класс? Это я — класс! Меня она и ненавидит. Да. Меня.
Сына увела, как цыган — коня. Ну — а внука не получит, нет! (
Замолчала, думает.) Что-то мне нездоровится. Устала, что ли… Завари малины!
Замолкни, жалкий
сын паденья,
И слов язвительных не трать —
Тебе святого провиденья
Душой холодной не понять!
Лизавета Васильевна молча встала и взяла опять
сына к себе на колени; дитя тотчас же
замолчало.
Москва, Москва!.. люблю тебя как
сын,
Как русский, — сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Померяться главою и — обманом
Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул — он упал!
Вселенная
замолкла… Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
Капитан Петрович при слабом отблеске костра успел разглядеть горящие глаза Иоле, его воодушевленное лицо и молящую улыбку. Неизъяснимое чувство любви, жалости и сознания своего братского долга захватили этого пожилого офицера. Он понял, чего хотел Иоле, этот молодой орленок, горячий, смелый и отважный, достойный
сын своего отца. Он понял, что юноша трепетал при одной мысли о возможности подобраться к неприятельскому судну и в отчаянном бою заставить
замолчать австрийские пушки.
— Ну, теперь прощай! — Он дал поцеловать
сыну свою руку и обнял его. — Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… — Он неожиданно
замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: — а коли узнаю, что ты повел себя не как
сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! — взвизгнул он.
— Петя! Я тебе говорю,
замолчи, — крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого
сына.
— Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, — говорила она
сыну, — не могу тебе описать! Да, и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! — Она
замолкала на минуту. — И как мне жалко ее maman, — продолжала она, — нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Графиня Марья побледнела от испуга и стала делать знаки
сыну. Он
замолк, и с минуту продолжалось страшное для графини Марьи молчание. Она знала, как не любил Николай, чтоб его будили. Вдруг за дверью послышалось новое кряхтение, движение, и недовольный голос Николая сказал...