Неточные совпадения
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и, подойдя
к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менее четырех часов, и им пора завтракать.
Левин не замечал, как
проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло
к обеду. Заходя ряд,
старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли
к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
Чиновники на это ничего не отвечали, один из них только тыкнул пальцем в угол комнаты, где сидел за столом какой-то
старик, перемечавший какие-то бумаги. Чичиков и Манилов
прошли промеж столами прямо
к нему.
Старик занимался очень внимательно.
Проходя мимо слепого, они толкнули
старика, ноги его подогнулись, он грузно сел на мостовую и стал щупать булыжники вокруг себя, а мертвое лицо поднял
к небу, уже сплошь серому.
Прежний губернатор,
старик Пафнутьев, при котором даже дамы не садились в гостях, прежде нежели он не сядет сам, взыскал бы с виновных за одно неуважение
к рангу; но нынешний губернатор
к этому равнодушен. Он даже не замечает, как одеваются у него чиновники, сам
ходит в старом сюртуке и заботится только, чтоб «в Петербург никаких историй не доходило».
Он
сходил и принес ответ странный, что Анна Андреевна и князь Николай Иванович с нетерпением ожидают меня
к себе; Анна Андреевна, значит, не захотела пожаловать. Я оправил и почистил мой смявшийся за ночь сюртук, умылся, причесался, все это не торопясь, и, понимая, как надобно быть осторожным, отправился
к старику.
— Да? Это — ваш ответ? Ну, пусть я погибну, а
старик? Как вы рассчитываете: ведь он
к вечеру
сойдет с ума!
Назавтра Лиза не была весь день дома, а возвратясь уже довольно поздно,
прошла прямо
к Макару Ивановичу. Я было не хотел входить, чтоб не мешать им, но, вскоре заметив, что там уж и мама и Версилов, вошел. Лиза сидела подле
старика и плакала на его плече, а тот, с печальным лицом, молча гладил ее по головке.
— А зачем ему
к отцу
проходить, да еще потихоньку, если, как ты сам говоришь, Аграфена Александровна и совсем не придет, — продолжал Иван Федорович, бледнея от злобы, — сам же ты это говоришь, да и я все время, тут живя, был уверен, что
старик только фантазирует и что не придет
к нему эта тварь. Зачем же Дмитрию врываться
к старику, если та не придет? Говори! Я хочу твои мысли знать.
— Врешь! Не надо теперь спрашивать, ничего не надо! Я передумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла. Ничего не дам, ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, — замахал рукою
старик. — Я его и без того, как таракана, придавлю. Ничего не говори ему, а то еще будет надеяться. Да и тебе совсем нечего у меня делать, ступай-ка. Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, за него идет али нет? Ты вчера
ходил к ней, кажется?
— Шибко жалко
старика. Его был смирный люди. Сколько раз
к морю
ходи, рыбу кричи, наверно, совсем стоптал свои унты.
Сказав это, он уверенно пошел вперед. Порой он останавливался и усиленно нюхал воздух. Та
к прошли мы 50 шагов, потом сто, двести, а обещанной юрты все еще не было видно. Усталые люди начали смеяться над
стариком. Дерсу обиделся.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе
к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках.
Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу
ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Старик прослыл у духоборцев святым; со всех концов России
ходили духоборцы на поклонение
к нему, ценою золота покупали они
к нему доступ.
Старик сидел в своей келье, одетый весь в белом, — его друзья обили полотном стены и потолок. После его смерти они выпросили дозволение схоронить его тело с родными и торжественно пронесли его на руках от Владимира до Новгородской губернии. Одни духоборцы знают, где он схоронен; они уверены, что он при жизни имел уже дар делать чудеса и что его тело нетленно.
В деревнях и маленьких городках у станционных смотрителей есть комната для проезжих. В больших городах все останавливаются в гостиницах, и у смотрителей нет ничего для проезжающих. Меня привели в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату; в ней были дети и женщины, больной
старик не
сходил с постели, — мне решительно не было угла переодеться. Я написал письмо
к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь, для того чтоб обогреться и высушить платье.
Лет через пятнадцать староста еще был жив и иногда приезжал в Москву, седой как лунь и плешивый; моя мать угощала его обыкновенно чаем и поминала с ним зиму 1812 года, как она его боялась и как они, не понимая друг друга, хлопотали о похоронах Павла Ивановича.
Старик все еще называл мою мать, как тогда, Юлиза Ивановна — вместо Луиза, и рассказывал, как я вовсе не боялся его бороды и охотно
ходил к нему на руки.
Матушка частенько подходила
к дверям заповедных комнат, прислушивалась, но войти не осмеливалась. В доме мгновенно все стихло, даже в отдаленных комнатах
ходили на цыпочках и говорили шепотом. Наконец часов около девяти вышла от дедушки Настасья и сообщила, что
старик напился чаю и лег спать.
С тех пор в Щучьей-Заводи началась настоящая каторга. Все время дворовых, весь день, с утра до ночи, безраздельно принадлежал барину. Даже в праздники
старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их — как? это вопрос особый — и заставлял по воскресеньям
ходить к обедне. На последнем он в особенности настаивал, желая себя выказать в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
— Слушай-ка ты меня! — уговаривала ее Акулина. — Все равно тебе не миновать замуж за него выходить, так вот что ты сделай:
сходи ужо
к нему, да и поговори с ним ладком. Каковы у него
старики, хорошо ли живут, простят ли тебя, нет ли в доме снох, зятевей. Да и
к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка — ничего.
Никогда и ничем не болевший
старик вдруг почувствовал, как он говорил, «стеснение в груди». Ему посоветовали
сходить к Захарьину, но, узнав, что за прием на дому тот берет двадцать пять рублей, выругался и не пошел.
К шести часам в такие праздники обжорства Английский клуб был полон.
Старики, молодежь, мундиры, фраки… Стоят кучками,
ходят, разговаривают, битком набита ближайшая
к большой гостиной «говорильня». А двери в большую гостиную затворены: там готовится огромный стол с выпивкой и закуской…
Умер
старик, прогнали Коську из ночлежки, прижился он
к подзаборной вольнице, которая шайками
ходила по рынкам и ночевала в помойках, в пустых подвалах под Красными воротами, в башнях на Старой площади, а летом в парке и Сокольниках, когда тепло, когда «каждый кустик ночевать пустит».
Потом она зарыдала, начала причитать, и
старик вежливо вывел ее из комнаты. Галактион присел
к письменному столу и схватился за голову. У него все
ходило ходенем перед глазами, точно шатался весь дом.
Старик вернулся, обошел его неслышными шагами и сел напротив…
— Я
ходил к нему,
к хохлу, и говорил с ним. Как, говорю, вам не совестно тому подобными делами заниматься? А он смеется и говорит: «Подождите, вот мы свою газету откроем и прижимать вас будем, толстосумов». Это как, по-вашему? А потом он совсем обошел
стариков, взял доверенность от Анфусы Гавриловны и хочет в гласные баллотироваться, значит, в думу. Настоящий яд…
Он появляется на сцену с сентенцией о том, что «нужно
к старшим за советом
ходить, —
старик худа не посоветует».
Захватив с собой топор, Родион Потапыч спустился один в шахту. В последний раз он полюбовался открытой жилой, а потом поднялся
к штольне. Здесь он
прошел к выходу в Балчуговку и подрубил стойки, то же самое сделал в нескольких местах посредине и у самой шахты, где входила рудная вода. Земля быстро обсыпалась, преграждая путь стекавшей по штольне воде. Кончив эту работу,
старик спокойно поднялся наверх и через полчаса вел Матюшку на Фотьянку, чтобы там передать его в руки правосудия.
— И впрямь, надо полагать, с ума
схожу, — печально проговорил
старик, разглаживая бороду. — Никак даже не пойму, что
к чему… Прежнее-то все понимаю, а нынешнее в ум не возьму. Измотыжился народ вконец…
Но добрые серые глаза Гермогена уже отыскали его в тысячной толпе.
Старик прямо
прошел к Кириллу и, протягивая руку, проговорил...
По первопутку вернулись из орды ходоки. Хохлацкий и Туляцкий концы затихли в ожидании событий. Ходоки отдохнули,
сходили в баню, а потом явились в кабак
к Рачителихе. Обступил их народ, все ждут, что скажут
старики, а они переминаются да друг на друга поглядывают.
Для развлечения
старик отправлялся на плотину
к Слепню, сидел у него по целым часам, нюхал табак, а по праздникам они вместе
ходили в кабак
к Рачителихе.
Я охотно и часто
ходил бы
к нему послушать его рассказов о Москве, сопровождаемых всегда потчеваньем его дочки и жены, которую обыкновенно звали «Сергеевна»; но
старик не хотел сидеть при мне, и это обстоятельство, в соединении с потчеваньем, не нравившимся моей матери, заставило меня редко посещать Пантелея Григорьича.
В одно утро Вихров
прошел к Мари и застал у ней, сверх всякого ожидания, Абреева. Евгения Петровича, по обыкновению, дома не было: шаловливый
старик окончательно проводил все время у своей капризной Эммы.
— А я
к тебе по делу, Иван, здравствуй! — сказал он, оглядывая нас всех и с удивлением видя меня на коленях.
Старик был болен все последнее время. Он был бледен и худ, но, как будто храбрясь перед кем-то, презирал свою болезнь, не слушал увещаний Анны Андреевны, не ложился, а продолжал
ходить по своим делам.
— Ну да;
сходи; а
к тому ж и пройдешься, — прибавил
старик, тоже с беспокойством всматриваясь в лицо дочери, — мать правду говорит. Вот Ваня тебя и проводит.
Я серьезно теперь думаю, что
старик выдумал
ходить к Миллеру единственно для того, чтоб посидеть при свечах и погреться.
В тот день я бы мог
сходить к Ихменевым, и подмывало меня на это, но я не пошел. Мне казалось, что
старику будет тяжело смотреть на меня; он даже мог подумать, что я нарочно прибежал вследствие встречи. Пошел я
к ним уже на третий день;
старик был грустен, но встретил меня довольно развязно и все говорил о делах.
— Да, сударь, всякому люду
к нам теперь
ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а
к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и то сказать: с молодыми-то молодой поваднее, нечем со
стариками. Смеху у них там… ну, а иной и глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
Между прочим, Лукьяныч счел долгом запастись сводчиком. Одним утром сижу я у окна — вижу,
к барскому дому подъезжает так называемая купецкая тележка. Лошадь сильная, широкогрудая, длинногривая, сбруя так и горит, дуга расписная. Из тележки бойко соскакивает человек в синем армяке, привязывает вожжами лошадь
к крыльцу и направляется в помещение, занимаемое Лукьянычем. Не
проходит десяти минут, как
старик является ко мне.
Таким образом
старик с мальчиком и с собакой обошли весь дачный поселок и уже собирались
сойти к морю.
— Вот, Паша, и
старики стали
к тебе за умом
ходить.
Кто из нас мимо
пройдет — я или Саша, или из слуг, кого он знал подобрее
к нему, — то он сейчас машет, манит
к себе, делает разные знаки, и разве только когда кивнешь ему головою и позовешь его — условный знак, что в доме нет никого постороннего и что ему можно войти, когда ему угодно, — только тогда
старик тихонько отворял дверь, радостно улыбался, потирал руки от удовольствия и на цыпочках прямо отправлялся в комнату Покровского.
Но, когда через месяц дело, переданное в военный суд, было решено тем, что 8 человек были приговорены
к каторжным работам, а двое, белобородый
старик и черномазый цыганок, как его звали, были приговорены
к повешению, она почувствовала что-то неприятное. Но неприятное сомнение это, под влиянием торжественности суда, скоро
прошло. Если высшее начальство признает, что надо, то, стало быть, это хорошо.
И в школу
ходить начал, способности показал отменные;
к старику благодетелю все ластится, тятькой его называет, а на своего-то отца на пьяного уж и смотреть не хочет.
Вообще ему стало житься легче с тех пор, как он решился шутить. Жену он с утра прибьет, а потом целый день ее не видит и не интересуется знать, где она была.
Старикам и в ус не дует; сам поест, как и где попало, а им денег не дает.
Ходил отец
к городничему, опять просил сына высечь, но времена уж не те. Городничий — и тот полюбил Гришку.
Каждую неделю
ходил к нам Очищенный с урочным фельетоном и всегда встречал у нас радушный прием; но на этот раз нам показалось странным: каким образом попал
к нам этот злокачественный
старик?
Старик прилег
к земле и, еще задыхаясь от страха, стал шептать какие-то слова. Князь смотрел под колесо.
Прошло несколько минут.
И оба они, взявшись под руки, вышли из комнаты,
прошли весь двор и вступили на средину покрытого блестящим снегом огорода. Здесь
старик стал и, указав дьякону на крест собора, где они оба столь долго предстояли алтарю, молча же перевел свой перст вниз
к самой земле и строго вымолвил...
Ночь, последовавшая за этим вечером в доме Савелия, напоминала ту, когда мы видели
старика за его журналом: он так же был один в своем зальце, так же
ходил, так же садился, писал и думал, но пред ним не было его книги. На столе,
к которому он подходил, лежал маленький, пополам перегнутый листок, и на этом листке он как бисером часто и четко нанизывал следующие отрывочные заметки...
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг, не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они жили в особом доме; что, конечно, трудно, невозможно ему, больному и умирающему, расстаться с Калмыком,
к которому привык и который
ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза по два навещать
старика и
ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
Много, дорого стоило вспыльчивой молодой женщине, привыкшей
к полновластному господству в доме своего отца, переносить дерзкие оскорбления от «подлого холопа!» Но она так любила отца, находила такое счастие в том, чтобы
ходить за ним, покоить его, облегчать, по возможности, его страдальческое положение, что мысль оставить умирающего
старика в полную зависимость негодяя Калмыка и других слуг долго не входила ей в голову.