Неточные совпадения
Она судорожно терлась щекою о его плечо и, задыхаясь в
сухом кашле или неудачном
смехе, шептала...
— Я и не на
смех это говорю. Есть всякие травы. Например, теперь, кто хорошо знается, опять находят лепестан-траву. Такая мокрая трава называется. Что ты ее больше
сушишь, то она больше мокнет.
Их место заняла
сухая, беспочвенная бюрократия (
смех усиливается).
Марта смеялась тоненьким, радостным
смехом, как смеются благонравные дети. Вершина рассказала все быстро и однообразно, словно высыпала, — как она всегда говорила, — и разом замолчала, сидела и улыбалась краем рта, и оттого все ее смуглое и
сухое лицо пошло в складки, и черноватые от курева зубы слегка приоткрылись. Передонов подумал и вдруг захохотал. Он всегда не сразу отзывался на то, что казалось ему смешным, — медленны и тупы были его восприятия.
Передонов рассказал все, что слышал от Варвары, и уже заодно распространился о дурных качествах Коковкиной. Хрипач слушал, по временам разражаясь
сухим, отчетливым
смехом.
— Иришка-то как обалдеет, — сказала Варвара с
сухим и злым
смехом.
Ветер за стенами дома бесился, как старый озябший голый дьявол. В его реве слышались стоны, визг и дикий
смех. Метель к вечеру расходилась еще сильнее. Снаружи кто-то яростно бросал в стекла окон горсти мелкого
сухого снега. Недалекий лес роптал и гудел с непрерывной, затаенной, глухой угрозой…
Длинный,
сухой ученик с совершенно белыми волосами и белесоватыми зрачками глаз, прозванный в классе «белым тараканом», тихо крадется к Локоткову и только что хотел произнести: «Локотков, пора!», как тот, вдруг расхохотавшись беззвучным
смехом, сел на кровать и прошептал: «Ах, какие же вы трусы! Я тоже не спал всю ночь, но я не спал от
смеха, а вы… трусишки!», и с этим он начал обуваться.
— Поглядим! — Полицейский стряхнул снег с рукава и сунул руку за пазуху. Лунёву было и жутко и любо стоять против этого человека. Он вдруг рассмеялся
сухим, как бы вынужденным
смехом.
От
смеха морщины старика дрожали, каждую секунду изменяя выражение лица;
сухие и тонкие губы его прыгали, растягивались и обнажали черные обломки зубов, а рыжая бородка точно огнем пылала, и звук
смеха был похож на визг ржавых петель.
— Да какой
смех! Горе мое над тобою смеется. Чего ты, как тень
сухая, за мной тащишься?
Бучинский шустро семенил по конторе и перекатывался из угла в угол, как капля ртути; он успевал отвечать зараз двоим, а третьему рассыпался
сухим дребезжащим
смехом, как смеются на сцене плохие комики. Доктор сидел уже за яичницей-глазуньей, которую уписывал за обе щеки с завидным аппетитом; Безматерных сидел в ожидании пунша в углу и глупо хлопал глазами. Только когда в контору вошла Аксинья с кринкой молока, старик ожил и заговорил...
Гаврила рванулся раз, два, — другая рука Челкаша змеей обвилась вокруг него… Треск разрываемой рубахи — и Гаврила лежал на песке, безумно вытаращив глаза, цапаясь пальцами рук за воздух и взмахивая ногами. Челкаш, прямой,
сухой, хищный, зло оскалив зубы, смеялся дробным, едким
смехом, и его усы нервно прыгали на угловатом, остром лице. Никогда за всю жизнь его не били так больно, и никогда он не был так озлоблен.
— Стелла! — крикнул Аян. Судорожный
смех сотрясал его. Он бросил весло и сел. Что было с ним дальше — он не помнил; сознание притупилось, слабые, болезненные усилия мысли схватили еще шорох дна, ударяющегося о мель,
сухой воздух берега, затишье; кто-то — быть може, он — двигался по колена в воде, мягкий ил засасывал ступни… шум леса, мокрый песок, бессилие…
— Мудрено и заметить, — сказал Кудряшов со
смехом. — Этот мол почти весь не в море, Василий Петрович, а здесь, на
суше.
Все рассыпались по роще, ломая для костра нижние
сухие сучья осин. Роща огласилась треском, говором и
смехом. Сучья стаскивались к берегу сажалки, где Вера и Соня разводили костер. Огонь запрыгал по трещавшим сучьям, освещая кусты и нижние ветви ближайших осин; между вершинами синело темное звездное небо; с костра вместе с дымом срывались искры и гасли далеко вверху. Вера отгребла в сторону горячий уголь и положила в него картофелины.
Он охватил руками острые старческие колени и захихикал, и, косясь на меня через плечо, еще храня на
сухих губах отзвуки этого неожиданного и тяжелого
смеха, он несколько раз лукаво подморгнул мне, как будто мы с ним только двое знали что-то очень смешное, чего не знает никто. Потом с торжественностью профессора магии, показывающего фокусы, он высоко поднял руку, плавно опустил ее и осторожнее двумя пальцами коснулся того места одеяла, под которым находились бы мои ноги, если бы их не отрезали.
С тем же радостно-недоумевающим
смехом в душе я воротился домой. Шел мимо террасы. Там пили чай. Сидел в гостях земский начальник. И медленно ворочались
сухие, как пустышки, слова для разговора. Федор Федорович пил холодный квас, кряхтел и говорил...