Неточные совпадения
Уже совсем стемнело, и
на юге, куда он смотрел, не было туч. Тучи
стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в саду каплям и смотрел
на знакомый ему треугольник звезд и
на проходящий в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный путь, но и яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись
на тех же местах.
Но наше северное лето,
Карикатура южных зим,
Мелькнет и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился
на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к
югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а в 200 м от них
на самом берегу реки среди небольшой полянки
стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к
югу.
Да, от большой северо — восточной реки все пространство
на юг до половины полуострова зеленеет и цветет, по всему пространству
стоят, как
на севере, громадные здания в трех, в четырех верстах друг от друга, будто бесчисленные громадные шахматы
на исполинской шахматнице.
А
на дворе между тем не
на шутку разыгралась весна. Крыши домов уж сухи;
на обнаженных от льдяного черепа улицах
стоят лужи; солнце
на пригреве печет совершенно по-летнему. Прилетели с
юга птицы и стали вить гнезда; жаворонок кружится и заливается в вышине колокольчиком. Поползли червяки; где-то в вскрывшемся пруде сладострастно квакнула лягушка. Огнем залило все тело молодой купчихи Бесселендеевой.
Барак
стоял далеко за городом, среди длинной, зелёной равнины, с одной стороны ограниченной тёмной полосой леса, с другой — линией городских зданий;
на севере поле уходило вдаль и там, зелёное, сливалось с мутно-голубым горизонтом;
на юге его обрезывал крутой обрыв к реке, а по обрыву шёл тракт и
стояли на равном расстоянии друг от друга старые, ветвистые деревья.
Они шли теперь по лесной поляне, среди леса. Вокруг поляны теснились темные, кудрявые дубы, от них поляна имела спокойный и серьезный вид. Тучи
на юге все росли и темнели, но ветру не было, и
стояла глухая тишина.
Молнии ярко-белыми стрелами сыпались
на лес, гром яростно катился по небу из конца в конец, лес ревел и бился.
На юге было жутко темно. Ольга Петровна
стояла с бледною улыбкою и старалась побороть страх.
Быстрым шагом они шли по дороге среди ржи. Солнце садилось в багровые тучи. Небо было покрыто тяжелыми, лохматыми облаками,
на юге стояла синеватая муть.
Темнело. В воздухе томило, с
юга медленно поднимались тучи. Легкая пыль пробегала по широкой и белой Дворцовой площади, быстро проносилась коляска, упруго прыгая
на шинах. Александра Михайловна перешла Дворцовый мост, Биржевой. По берегу Малой Невы пошли бульвары. Под густою листвою пахло травою и лесом, от каналов тянуло запахом стоячей воды. В полутьме слышался сдержанный смех,
стояли смутные шорохи, чуялись любовь и счастье.
Немецкие отряды еще кое-где
стояли, но я уже нигде их не видал
на своем пути во Франции и из Парижа
на юг, в северную Италию, а это было всего через несколько месяцев после взятия Парижа немцами.
Мертвенно тихо в доме Нетовых. Два часа ночи. Евлампий Григорьевич вернулся вчера с вечера об эту же пору и нашел
на столе депешу от Марьи Орестовны. Депеша пришла из Петербурга, и в ней
стояло: «Буду завтра с курьерским. Приготовить спальню». Больше ничего. Последнее письмо ее было еще с
юга Франции. Она не писала около трех месяцев.
Второй день у нас не было эвакуации, так как санитарные поезда не ходили. Наместник ехал из Харбина, как царь, больше, чем как царь; все движение
на железной дороге было для него остановлено;
стояли санитарные поезда с больными,
стояли поезда с войсками и снарядами, спешившие
на юг к предстоявшему бою. Больные прибывали к нам без конца; заняты были все койки, все носилки, не хватало и носилок; больных стали класть
на пол.
В конце ноября мы получили новый приказ — передвинуться за две версты
на юг, в деревню Мозысань, где уж почти два месяца спокойно, никем не тревожимый,
стоял султановский госпиталь. Мы опять эвакуировали всех больных, свернули госпиталь и перешли в Мозысань. Опять началась отделка фанз под больных. Но теперь она шла
на широкую ногу.
Дымились костры, солдаты кипятили воду для чая и грели консервы. От врачей султановского госпиталя мы узнали, что они со времени выхода из Мозысани тоже не работали и
стояли, свернувшись, к
югу от Мукдена. Но их, конечно, штаб корпуса не забыл известить об отступлении. Султанов, желтый, осунувшийся и угрюмый, сидел
на складном стуле, и Новицкая клала сахар в его кофе.
Кто-то сообщил мне, что
на пятом пути
стоит воинский поезд, который сейчас отправляется
на юг.