Неточные совпадения
Здесь,
на воздухе, выстрелы трещали громко, и после каждого хотелось тряхнуть головой, чтобы выбросить из уха сухой, надсадный звук. Было слышно и визгливое нытье летящих пуль. Самгин оглянулся назад — двери сарая были открыты, задняя его стена разобрана; пред широкой дырою
на фоне голубоватого неба
стояло голое дерево, — в сарае никого не было.
Варвара достала где-то и подарила ему фотографию с другого рисунка:
на фоне полуразрушенной деревни
стоял царь, нагой, в короне, и держал себя руками за фаллос, — «Самодержец», — гласила подпись.
Перед вокзалом
стояла густая толпа людей с обнаженными головами,
на пестром
фоне ее красовались золотые статуи духовенства, а впереди их, с посохом в руке, большой златоглавый архиерей, похожий
на колокол.
И
на заднем
фоне все время
стояла фигура мистера Домби, уже значительная потому, что обреченная ужасному наказанию.
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой
стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и
на этом
фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо.
На скамье под деревом, с книгой
на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
В пади
на самом видном месте
стоит белый дом,
на котором иногда развевается флаг — красный круг
на белом
фоне.
— Да, да… Очень приятно, очень приятно! А вы предупредите Тетюева, чтобы он основательно подготовился к приему и изложил перед Евгением Константинычем свое profession de foi. А прежде всего, я думаю, вам нужно представить Евгению Константинычу подробный доклад занятий нашей консультации, чем вы, так сказать, расчистите почву Тетюеву. Положительные данные будут виднее
на отрицательном
фоне… Горемыкина нам щадить нечего, потому что он нам и без того
стоит стольких хлопот.
И всю дорогу до города,
на тусклом
фоне серого дня, перед матерью
стояла крепкая фигура чернобородого Михаилы, в разорванной рубахе, со связанными за спиной руками, всклокоченной головой, одетая гневом и верою в свою правду.
По улице шли быстро и молча. Мать задыхалась от волнения и чувствовала — надвигается что-то важное. В воротах фабрики
стояла толпа женщин, крикливо ругаясь. Когда они трое проскользнули во двор, то сразу попали в густую, черную, возбужденно гудевшую толпу. Мать видела, что все головы были обращены в одну сторону, к стене кузнечного цеха, где
на груде старого железа и
фоне красного кирпича
стояли, размахивая руками, Сизов, Махотин, Вялов и еще человек пять пожилых, влиятельных рабочих.
Татьяна молчала. В темноте мать видела слабый контур ее прямой фигуры, серой
на ночном
фоне печи. Она
стояла неподвижно. Мать в тоске закрыла глаза.
Хороша она была и
на рынке, когда
стояла перед ярко-разноцветной кучей овощей, точно написанная великим мастером
на белом
фоне церковной стены, — ее место было у церкви святого Якова, слева от паперти, она и умерла в трех шагах от него.
У стены, заросшей виноградом,
на камнях, как
на жертвеннике,
стоял ящик, а из него поднималась эта голова, и, четко выступая
на фоне зелени, притягивало к себе взгляд прохожего желтое, покрытое морщинами, скуластое лицо, таращились, вылезая из орбит и надолго вклеиваясь в память всякого, кто их видел, тупые глаза, вздрагивал широкий, приплюснутый нос, двигались непомерно развитые скулы и челюсти, шевелились дряблые губы, открывая два ряда хищных зубов, и, как бы живя своей отдельной жизнью, торчали большие, чуткие, звериные уши — эту страшную маску прикрывала шапка черных волос, завитых в мелкие кольца, точно волосы негра.
Фон Корен, скрестив руки и поставив одну ногу
на камень,
стоял на берегу около самой воды и о чем-то думал.
Дуло пистолета, направленное прямо в лицо, выражение ненависти и презрения в позе и во всей фигуре
фон Корена, и это убийство, которое сейчас совершит порядочный человек среди бела дня в присутствии порядочных людей, и эта тишина, и неизвестная сила, заставляющая Лаевского
стоять, а не бежать, — как все это таинственно, и непонятно, и страшно! Время, пока
фон Корен прицеливался, показалось Лаевскому длиннее ночи. Он умоляюще взглянул
на секундантов; они не шевелились и были бледны.
Последствием этой Geschichte [Истории (нем.)] у г-на
фон Истомина с мужем его дамы была дуэль,
на которой г-н
фон Истомин ранен в левый бок пулею, и положение его признается врачами небезопасным, а между тем г-н
фон Истомин, проживая у меня с дамою, из-за которой воспоследовала эта неприятность, состоит мне должным столько-то за квартиру, столько-то за стол, столько-то за прислугу и экипажи, а всего до сих пор столько-то (
стояла весьма почтенная цифра).
Выбрасывать вещи, очищать ранец в тот день вошло в моду. Когда мы сошли с места,
на котором
стояли, оно представлялось
на темном
фоне степи правильным четырехугольником, пестрым от множества тряпок и других вещей.
На фоне картины в воде реки явилась белая красавица с ласковой улыбкой
на лице. Она
стояла там с вёслами в руках, точно приглашая идти к ней, молчаливая, прекрасная, и казалась отражённой с неба.
Я не могу вам описать, какое действие произвело это проявление великодушия
на моего друга. Он
стоял на льду, следя за полетом птицы, мелькавшей
на фоне угрюмых гор, опушенных снегами, и, когда она самоотверженно шлепнулась в нескольких шагах
на воду, с очевидным намерением разделить общую опасность, — у него
на глазах появились слезы… Затем он решительно заявил, что мы можем, если угодно, ехать дальше, а он останется здесь, пока не поймает обеих уток.
Обширная камера под низко нависшим потолком… Свет проникает днем сквозь небольшие люки, которые выделяются
на темном
фоне, точно два ряда светлых пуговиц, все меньше и меньше, теряясь
на закругленных боках пароходного корпуса. В середине трюма оставлен проход вроде коридора; чугунные столбы и железная решетка отделяют этот коридор от помещения с нарами для арестантов. В проходе, опершись
на ружья,
стоят конвойные часовые. По вечерам тут же печально вытянутою линией тускло горят фонари.
Комната Яков а; он полулежит в кресле, ноги окутаны пледом. Федосья, с вязаньем в руках, сидит в глубине комнаты,
на фоне ширмы. Иван, возбуждённый, ходит. В камине тлеют угли,
на столе горит лампа. Говорят тихо. В соседней комнате у пианино
стоит Любовь.
Повозка
стояла на гребне холма. Дорога шла
на запад. Сзади, за нами,
на светлеющем
фоне востока, вырисовывалась скалистая масса, покрытая лесом; громадный камень, точно поднятый палец, торчал кверху. Чертов лог казался близехонько.
На станции Прогонной служили всенощную. Перед большим образом, написанным ярко,
на золотом
фоне,
стояла толпа станционных служащих, их жен и детей, а также дровосеков и пильщиков, работавших вблизи по линии. Все
стояли в безмолвии, очарованные блеском огней и воем метели, которая ни с того, ни с сего разыгралась
на дворе, несмотря
на канун Благовещения. Служил старик священник из Веденяпина; пели псаломщик и Матвей Терехов.
Реалист взял наугад одну из толстых, переплетенных в шагрень нотных тетрадей и раскрыл ее. Затем, обернувшись к дверям, в которых
стояла Лидия, резко выделяясь своим белым атласным платьем
на черном
фоне неосвещенной гостиной, он спросил...
На темном
фоне гор проносились только отдельные горизонтальные клочья тумана, но внизу все еще
стояли холодные сумерки.
На фоне занимающейся зари
стоит, чуть колеблемая дорассветным ветром, — Смерть, в длинных белых пеленах, с матовым женственным лицом и с косой
на плече.
На фоне зари, в нише окна,
стоит с тихой улыбкой
на спокойном лице красивая девушка — Коломбина.
Перекладин перекрестился и закрыл глаза, но тотчас же открыл их;
на темном
фоне всё еще
стоял большой знак…
Был прекрасный августовский вечер. Солнце, окаймленное золотым
фоном, слегка подернутое пурпуром,
стояло над западным горизонтом, готовое опуститься за далекие курганы. В садах уже исчезли тени и полутени, воздух стал сер, но
на верхушках деревьев играла еще позолота… Было тепло. Недавно шел дождь и еще более освежил и без того свежий, прозрачный, ароматный воздух.
Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса.
Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами,
стоял на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало… Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в окна и в щели барака и слабо освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись
на полу
на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной подушкой под головой, инженер спал и храпел так громко, что я от души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую ночь.
В это время из залы донеслись звуки рояля, двери бесшумно распахнулись, и мы ахнули… Посреди залы, вся сияя бесчисленными огнями свечей и дорогими, блестящими украшениями,
стояла большая, доходящая до потолка елка. Золоченые цветы и звезды
на самой вершине ее горели и переливались не хуже свечей.
На темном бархатном
фоне зелени красиво выделялись повешенные бонбоньерки, мандарины, яблоки и цветы, сработанные старшими. Под елкой лежали груды ваты, изображающей снежный сугроб.
Что-то падает из рук Нелли и стучит о пол. Она вздрагивает, вскакивает и широко раскрывает глаза. Одно зеркало, видит она, лежит у ее ног, другое
стоит по-прежнему
на столе. Она смотрится в зеркало и видит бледное, заплаканное лицо. Серого
фона уже нет.
Он глядел все
на голову Калакуцкого. Сбоку от лампы
стоял овальный портрет в ореховой рамке.
На темном
фоне выступала фигура танцовщицы в балетном испанском костюме и в позе с одной вскинутой ногой.
Овцы спали.
На сером
фоне зари, начинавшей уже покрывать восточную часть неба, там и сям видны были силуэты не спавших овец; они
стояли и, опустив головы, о чем-то думали. Их мысли, длительные, тягучие, вызываемые представлениями только о широкой степи и небе, о днях и ночах, вероятно, поражали и угнетали их самих до бесчувствия, и они,
стоя теперь как вкопанные, не замечали ни присутствия чужого человека, ни беспокойства собак.
В роскошном, но запущенном парке фон-Ферзена, опершись
на дорожный суковатый посох,
стоял Гритлих.
В роскошном, но запущенном парке
фон Ферзена, опершись
на дорожный суковатый посох,
стоял Гритлих.
—
Стой,
стой, одно условие, — прервал его фон-Ферзен, обращаясь к Гритлиху, — останься с нами. Я разрешаю тебе это, поклянись клятвой рыцаря, что исполнишь наше желание. Поклянись
на мече.
О! мы знаем политику: умеем не хуже каспадина обриста
фон Верден улизнуть назад, когда жарконько бывает в иной час; зато
на приклад в таких хоромцах, где есть фрау
фон и фрейлейн
фон,
постоим за себя.
—
Стой,
стой, одно условие! — прервал его
фон Ферзен, обращаясь к Гритлиху. — Останься с нами. Я разрешаю тебе это, поклянись клятвой рыцаря, что исполнишь наше желание. Поклянись
на мече…
Теперешнее видение было совершенно в этом роде:
на серо-зеленом туманном
фоне стояло что-то маленькое и грязно-розовое; но прежде чем я мог хорошо рассмотреть, что это такое, оно уже и сникло.
От усиленного движения только делалась слабость и еще большее возбуждение нервов, делалась головная боль в темени, и
стоило только закрыть глаза, чтобы
на темном с блестками
фоне стали выступать рожи лохматые, плешивые, большеротые, криворотые, одна страшнее другой.