Неточные совпадения
Левина уже не поражало теперь, как в первое время его жизни в Москве, что для
переезда с Воздвиженки
на Сивцев Вражек нужно было запрягать в тяжелую карету пару сильных лошадей, провезти эту карету по снежному месиву четверть версты и
стоять там четыре часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это казалось ему натурально.
Мы приехали под вечер в простой рогожной повозке,
на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас);
переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о квартире, долго
стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню, что озяб ужасно, что квартира была холодна, что чай не согрел меня и что я лег спать, дрожа как в лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать также дрожала, но не от холода, а от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.
Переехав, начали было расставлять мебель, но
на половине бросили, и через два месяца комнаты имели такой же вид, как и в первый день
переезда: в передней
стояли забитые ящики и сундуки, завернутые в мочалу вешалки — платья вешали
на гвоздиках в стене, оставшихся от кого-то прежнего;
стоял один сундук и в столовой, и горничная составляла
на него грязную посуду во время обеда.
Вот
переезд и темный домик, где живет сторож. Шлагбаум поднят, и около намело целые горы, и, как ведьмы
на шабаше, кружатся облака снега. Тут линию пересекает старая, когда-то большая дорога, которую до сих пор еще зовут трактом. Направо, недалеко от
переезда, у самой дороги,
стоит трактир Терехова, бывший постоялый двор. Тут по ночам всегда брезжит огонек.
А
на самой дороге,
на переезде,
стояла лошадь с тяжелым возом.
Кажется, первые годы после
переезда Герцена
на континент вряд ли осталась в Лондоне какая-нибудь политическая приманка; по крайней мере ни в 1867 году, ни в 1868 году (я жил тогда целый сезон в Лондоне) никто мне не говорил о русских эмигрантах; а я познакомился с одним отставным моряком, агентом нашего пароходного общества, очень общительным и образованным холостяком, и он никогда не сообщал мне ни о каком эмигранте, с которым
стоило бы познакомиться.
На железнодорожном
переезде был опущен шлагбаум: со станции шел курьерский поезд. Марья Васильевна
стояла у
переезда и ждала, когда он пройдет, и дрожала всем телом от холода. Было уже видно Вязовье — и школу с зеленой крышей, и церковь, у которой горели кресты, отражая вечернее солнце; и окна
на станции тоже горели, и из локомотива шел розовый дым… И ей казалось, что все дрожит от холода.
Мебель
стояла в чехлах, по случаю скорого
переезда на дачу.