Неточные совпадения
В тот год осенняя погода
Стояла долго
на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь. Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок веселых
на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Всё ярко, всё бело кругом.
— Во-первых,
на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не
стоит труда. Все люди друг
на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что
деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
Стояла белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем
на деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками дыма над трубами, клубами пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
К этой неприятной для него задаче он приступил у нее
на дому, в ее маленькой уютной комнате. Осенний вечер сумрачно смотрел в окна с улицы и в дверь с террасы; в саду, под красноватым небом, неподвижно
стояли деревья, уже раскрашенные утренними заморозками.
На столе, как всегда, кипел самовар, — Марина, в капоте в кружевах, готовя чай, говорила, тоже как всегда, — спокойно, усмешливо...
Здесь,
на воздухе, выстрелы трещали громко, и после каждого хотелось тряхнуть головой, чтобы выбросить из уха сухой, надсадный звук. Было слышно и визгливое нытье летящих пуль. Самгин оглянулся назад — двери сарая были открыты, задняя его стена разобрана; пред широкой дырою
на фоне голубоватого неба
стояло голое
дерево, — в сарае никого не было.
Самгин, почувствовав опасность, ответил не сразу. Он видел, что ответа ждет не один этот, с курчавой бородой, а все три или четыре десятка людей, стесненных в какой-то барской комнате, уставленной запертыми шкафами красного ‹
дерева›, похожей
на гардероб, среди которого
стоит длинный стол. Закурив не торопясь папиросу, Самгин сказал...
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала
на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь,
стоит в двух десятках шагов от безобразной груды
дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба,
стояли полицейские в пыльных, выгоревших
на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая
деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять,
на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
В общем люди были так же бесхарактерны, как этот мохнатый, пестрый день. Многие, точно прячась,
стояли в тени под
деревьями, но из облаков выглядывало солнце, обнаруживая их.
На площадь, к собору, уходили немногие и нерешительно.
Дома огородников
стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели
деревья,
на огородах лаяли и завывали собаки.
На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
Потом он должен был
стоять более часа
на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и
деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Полдень знойный;
на небе ни облачка. Солнце
стоит неподвижно над головой и жжет траву. Воздух перестал струиться и висит без движения. Ни
дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос в пустоте. В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да в густой траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
Везде почерневшие, массивные, дубовые и из черного
дерева кресла, столы, с бронзовой отделкой и деревянной мозаикой; большие китайские вазы; часы — Вакх, едущий
на бочке; большие овальные, в золоченых, в виде веток, рамах, зеркала; громадная кровать в спальне
стояла, как пышный гроб, покрытый глазетом.
На крыльце, вроде веранды, уставленной большими кадками с лимонными, померанцевыми
деревьями, кактусами, алоэ и разными цветами, отгороженной от двора большой решеткой и обращенной к цветнику и саду,
стояла девушка лет двадцати и с двух тарелок, которые держала перед ней девочка лет двенадцати, босая, в выбойчатом платье, брала горстями пшено и бросала птицам. У ног ее толпились куры, индейки, утки, голуби, наконец воробьи и галки.
Она примирительно смотрела
на весь мир. Она
стояла на своем пьедестале, но не белой, мраморной статуей, а живою, неотразимо пленительной женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи в живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели
деревья, заблистали цветы, разлилась теплота…
В комнате был волосяной диван красного
дерева, круглый стол перед диваном,
на столе
стоял рабочий ящик и лежали неконченные женские работы.
Один только старый дом
стоял в глубине двора, как бельмо в глазу, мрачный, почти всегда в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато
на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца,
деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие цветы так и просились в окна.
Но если бы удары продолжались чаще и сильнее, то корпус тяжело нагруженного и вооруженного фрегата, конечно, мог бы раздаться и рангоут, то есть верхние части мачт и реи, полететь вниз. А так как эти
деревья, кажущиеся снизу лучинками, весят которое двадцать, которое десять пудов, — то всем нам приходилось тоскливо
стоять внизу и ожидать,
на кого они упадут.
Один запах сандального
дерева чего
стоит! от дыхания, напитанного чесноком, кажется, муха умрет
на лету.
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с
деревьями. Широкая веранда опирается
на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона,
стояла большая пушка, направленная
на улицу.
Какой разгул для фантазии: то будто женщина
стоит на коленях, окруженная малютками, и о чем-то умоляет: все это
деревья и кусты с нависшим снегом; то будто танцующие фигуры; то медведь
на задних лапах; а мертвецов какая пропасть!
Глядя
на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такие же крепкие каменные домы, — ничего не бывало: там скромно
стоят игрушечные домики, крытые черепицей, или бедные хижины, вроде хлевов, крытые рисовой соломой, о трех стенках из тонкого
дерева, заплетенного бамбуком; четвертой стены нет: одна сторона дома открыта; она задвигается, в случае нужды, рамой, заклеенной бумагой, за неимением стекол; это у зажиточных домов, а у хижин вовсе не задвигается.
У забора, в тени
деревьев, сняв фуражки,
стояли два мальчика-реалиста над присевшим перед ними
на коленки морожеником.
Перед диваном из красного
дерева, с выцветшей бархатной обивкой,
стояла конторка палисандрового
дерева; над диваном висела картина с купающимися нимфами; комод, оклеенный карельской березой, точно навалился
на простенок между окнами; разбитое трюмо
стояло в углу
на простой некрашеной сосновой табуретке; богатый туалет с отломленной ножкой, как преступник, был притянут к стене запыленными шнурками.
Везде
стояла старинная мебель красного
дерева с бронзовыми инкрустациями, дорогие вазы из сибирской яшмы, мрамора, малахита, плохие картины в тяжелых золоченых рамах, — словом,
на каждом шагу можно было чувствовать подавляющее влияние самой безумной роскоши.
Хиония Алексеевна прошла по мягкому персидскому ковру и опустилась
на низенький диванчик, перед которым
стоял стол красного
дерева с львиными лапами вместо ножек.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь был когда-нибудь живой лес. Немногие
деревья остались
стоять на своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
Тигр не шел прямо, а выбирал такие места, где было меньше снегу, где гуще были заросли и больше бурелома. В одном месте он взобрался
на поваленное
дерево и долго
стоял на нем, но вдруг чего-то испугался, прыгнул
на землю и несколько метров полз
на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
Этот день мы употребили
на переход к знакомой нам грибной фанзе около озера Благодати. Опять нам пришлось мучиться в болотах, которые после дождей стали еще непроходимее. Чтобы миновать их, мы сделали большой обход, но и это не помогло. Мы рубили
деревья, кусты, устраивали гати, и все-таки наши вьючные животные вязли
на каждом шагу чуть не по брюхо. Большого труда
стоило нам перейти через зыбуны и только к сумеркам удалось выбраться
на твердую почву.
Чуть брезжилось; звезды погасли одна за другой; побледневший месяц медленно двигался навстречу легким воздушным облачкам.
На другой стороне неба занималась заря. Утро было холодное. В термометре ртуть опустилась до — 39°С. Кругом царила торжественная тишина; ни единая былинка не шевелилась. Темный лес
стоял стеной и, казалось, прислушивался, как трещат от мороза
деревья. Словно щелканье бича, звуки эти звонко разносились в застывшем утреннем воздухе.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда
стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было
на нее смотреть. Сучья
деревьев, камни и утоптанная земля
на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Был конец марта. Солнышко
стояло высоко
на небе и посылало
на землю яркие лучи. В воздухе чувствовалась еще свежесть ночных заморозков, в особенности в теневых местах, но уже по талому снегу, по воде в ручьях и по веселому, праздничному виду
деревьев видно было, что ночной холод никого уже запугать не может.
Около фанзы росли две лиственницы. Под ними
стояла маленькая скамеечка. Ли Цун-бин обратился к лиственницам с трогательной речью. Он говорил, что посадил их собственными руками и они выросли большими
деревьями. Здесь много лет он отдыхал
на скамейке в часы вечерней прохлады и вот теперь должен расстаться с ними навсегда. Старик прослезился и снова сделал земные поклоны.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба
на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола
на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное
дерево. По углам
стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное
дерево, вся золотая, красиво рисуется
на бледно-голубом небе, когда низкое солнце уж не греет, но блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко
стоять голой, изморозь еще белеет
на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, — когда по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней…
Он нагнал ее в двух верстах от своего дома, возле березовой рощицы,
на большой дороге в уездный город. Солнце
стояло низко над небосклоном — и все кругом внезапно побагровело:
деревья, травы и земля.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило,
на дорожке
стояли лужи, трава была мокрая, с
деревьев падали редкие крупные капли. В лесу
стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то исчезли.
Старые
деревья с сухой сердцевиной горели,
стоя на корню.
Разрушенные юрты, порубки
на деревьях, пни,
на которых раньше
стояли амбары, и эта строганая палочка свидетельствовали о том, что удэгейцы были здесь год тому назад.
Гора Тудинза представляет собой массив, круто падающий в долину реки Лефу и изрезанный глубокими падями с северной стороны. Пожелтевшая листва
деревьев стала уже осыпаться
на землю. Лес повсюду начинал сквозить, и только дубняки
стояли еще одетые в свой наряд, поблекший и полузасохший.
Иногда умершее
дерево продолжает еще долго
стоять на корню, но
стоит до него слегка дотронуться, как оно тотчас же обваливается и рассыпается в прах.
Действительно, скоро опять стали попадаться
деревья, оголенные от коры (я уже знал, что это значит), а в 200 м от них
на самом берегу реки среди небольшой полянки
стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к югу.
Спустившись с
дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже
стояло низко над горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду, в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев
на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не было шлей, они съехали бы им
на голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было делом далеко не легким.
Десять лет
стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у
дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).] живой протестацией смотрел
на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой.
А. И. Герцена.)] говорит: «Пойдемте ко мне, мой дом каменный,
стоит глубоко
на дворе, стены капитальные», — пошли мы, и господа и люди, все вместе, тут не было разбора; выходим
на Тверской бульвар, а уж и
деревья начинают гореть — добрались мы наконец до голохвастовского дома, а он так и пышет, огонь из всех окон.
Темная, темная моя будет хата: из кленового
дерева, и вместо трубы крест будет
стоять на крыше!»
Зато занятия ее совершенно соответствовали ее виду: она каталась сама
на лодке, гребя веслом искуснее всякого рыболова; стреляла дичь;
стояла неотлучно над косарями; знала наперечет число дынь и арбузов
на баштане; брала пошлину по пяти копеек с воза, проезжавшего через ее греблю; взлезала
на дерево и трусила груши, била ленивых вассалов своею страшною рукою и подносила достойным рюмку водки из той же грозной руки.
Как раз
на середине широкой полосы между огородами, по которой шла дорога к огороду,
стояла живописная кучка
деревьев, густо обросшая у пней молодой порослью.
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой
стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и
на этом фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо.
На скамье под
деревом, с книгой
на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
Она показала Галактиону свою спальню, поразившую его своею роскошью: две кровати красного
дерева стояли под каким-то балдахином, занавеси
на окнах были из розового шелка, потом великолепный мраморный умывальник, дорогой персидский ковер во весь пол, а туалет походил
на целый магазин.