Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек
Доскажет быль афонскую,
Как турка взбунтовавшихся
Монахов
в море гнал,
Как шли покорно иноки
И погибали сотнями —
Услышишь шепот
ужаса,
Увидишь ряд испуганных,
Слезами полных глаз!
Грустилов и Пфейферша
стояли некоторое время
в ужасе, но наконец не выдержали. Сначала они вздрагивали и приседали, потом постепенно начали кружиться и вдруг завихрились и захохотали. Это означало, что наитие совершилось и просимое разрешение получено.
― Да, сон, ― сказала она. ― Давно уж я видела этот сон. Я видела, что я вбежала
в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это бывает во сне, ― говорила она, с
ужасом широко открывая глаза, ― и
в спальне,
в углу
стоит что-то.
«Как же я останусь один без нее?» с
ужасом подумал он и взял мелок. —
Постойте, — сказал он, садясь к столу. — Я давно хотел спросить у вас одну вещь. Он глядел ей прямо
в ласковые, хотя и испуганные глаза.
«Уехал! Кончено!» сказала себе Анна,
стоя у окна; и
в ответ на этот вопрос впечатления мрака при потухшей свече и страшного сна, сливаясь
в одно, холодным
ужасом наполнили ее сердце.
— Кто это? Кто это? — проговорил он вдруг хриплым задыхающимся голосом, весь
в тревоге, с
ужасом указывая глазами на дверь, где
стояла дочь, и усиливаясь приподняться.
Еще бы не
ужас, что ты живешь
в этой грязи, которую так ненавидишь, и
в то же время знаешь сама (только
стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь!
— Это мы хорошо сделали, что теперь ушли, — заторопилась, перебивая, Пульхерия Александровна, — он куда-то по делу спешил; пусть пройдется, воздухом хоть подышит…
ужас у него душно… а где тут воздухом-то дышать? Здесь и на улицах, как
в комнатах без форточек. Господи, что за город!..
Постой, посторонись, задавят, несут что-то! Ведь это фортепиано пронесли, право… как толкаются… Этой девицы я тоже очень боюсь…
Одну из них, богиню Молчания, с пальцем на губах, привезли было и поставили; но ей
в тот же день дворовые мальчишки отбили нос, и хотя соседний штукатур брался приделать ей нос «вдвое лучше прежнего», однако Одинцов велел ее принять, и она очутилась
в углу молотильного сарая, где
стояла долгие годы, возбуждая суеверный
ужас баб.
Она содрогалась, изнемогала, но с мужественным любопытством глядела на этот новый образ жизни, озирала его с
ужасом и измеряла свои силы… Одна только любовь не изменяла ей и
в этом сне, она
стояла верным стражем и новой жизни; но и она была не та!
Обломов не мог опомниться; он все
стоял в одном положении, с
ужасом глядя на то место, где
стоял Захар, потом
в отчаянье положил руки на голову и сел
в кресло.
Он
в ужасе стоял, окаменелый, над обрывом, то вглядываясь мысленно
в новый, пробужденный образ Веры, то терзаясь нечеловеческими муками, и шептал бледный: «Мщение, мщение!»
— Нельзя жить, нельзя! — шептала она и шла
в свою часовню,
в ужасе смотрела на образ,
стоя на коленях.
Люди были
в ужасе. Василиса с Яковом почти не выходили из церкви,
стоя на коленях. Первая обещалась сходить пешком к киевским чудотворцам, если барыня оправится, а Яков — поставить толстую с позолотой свечу к местной иконе.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко
стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского;
в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал —
в то время, когда он поверял нам свой тайный
ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что
в заговоре участвовали люди, состарившиеся
в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги
в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
Голова стал бледен как полотно; винокур почувствовал холод, и волосы его, казалось, хотели улететь на небо;
ужас изобразился
в лице писаря; десятские приросли к земле и не
в состоянии были сомкнуть дружно разинутых ртов своих: перед ними
стояла свояченица.
Я
стоял с книгой
в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я почувствовал, что он не мог, что было именно так, и он только видит этот
ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его собственного сердца…
Целых три дня продолжались эти галлюцинации, и доктор освобождался от них, только уходя из дому. Но роковая мысль и тут не оставляла его. Сидя
в редакции «Запольского курьера», доктор чувствовал, что он
стоит сейчас за дверью и что маленькие частицы его постепенно насыщают воздух. Конечно, другие этого не замечали, потому что были лишены внутреннего зрения и потому что не были Бубновыми. Холодный
ужас охватывал доктора, он весь трясся, бледнел и делался страшным.
Он давно уже
стоял, говоря. Старичок уже испуганно смотрел на него. Лизавета Прокофьевна вскрикнула: «Ах, боже мой!», прежде всех догадавшись, и всплеснула руками. Аглая быстро подбежала к нему, успела принять его
в свои руки и с
ужасом, с искаженным болью лицом, услышала дикий крик «духа сотрясшего и повергшего» несчастного. Больной лежал на ковре. Кто-то успел поскорее подложить ему под голову подушку.
Тот
стоял предо мной
в совершенном испуге и некоторое время как будто понять ничего не мог; потом быстро схватился за свой боковой карман, разинул рот от
ужаса и ударил себя рукой по лбу.
Евгений Павлович
стоял на ступеньках лестницы как пораженный громом. Лизавета Прокофьевна тоже стала на месте, но не
в ужасе и оцепенении, как Евгений Павлович: она посмотрела на дерзкую так же гордо и с таким же холодным презрением, как пять минут назад на «людишек», и тотчас же перевела свой пристальный взгляд на Евгения Павловича.
Устинья Марковна
стояла посреди избы, когда вошел Кожин. Она
в изумлении раскрыла рот, замахала руками и бессильно опустилась на ближайшую лавку, точно перед ней появилось привидение. От охватившего ее
ужаса старуха не могла произнести ни одного слова, а Кожин
стоял у порога и смотрел на нее ничего не видевшим взглядом. Эта немая сцена была прервана только появлением Марьи и Мыльникова.
Против самых ворот дома,
в котором я квартировал,
стоял фонарь. Только что я стал под ворота, вдруг от самого фонаря бросилась на меня какая-то странная фигура, так что я даже вскрикнул, какое-то живое существо, испуганное, дрожащее, полусумасшедшее, и с криком уцепилось за мои руки.
Ужас охватил меня. Это была Нелли!
От этого, понятно, зáмок казался еще страшнее, и даже
в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического
ужаса, — так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон;
в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще
стояли стук, и топот, и гоготанье.
Не буду рассказывать, сколько еще
ужасов, опасностей и разочарований испытал наш герой
в этот вечер: как вместо такой стрельбы, которую он видел на Волковом поле, при всех условиях точности и порядка, которые он надеялся найти здесь, он нашел 2 разбитые мортирки без прицелов, из которых одна была смята ядром
в дуле, а другая
стояла на щепках разбитой платформы; как он не мог до утра добиться рабочих, чтоб починить платформу;как ни один заряд не был того веса, который означен был
в Руководстве, как ранили 2 солдат его команды, и как 20 раз он был на волоске от смерти.
Ужас был
в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали на двор и бросали
в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые одежды. На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня,
стоял Хомяк
в красном кафтане.
Над ним наклонилась Палага, но он не понимал её речи, с
ужасом глядя, как бьют Савку: лёжа у забора вниз лицом, парень дёргал руками и ногами, точно плывя по земле; весёлый, большой мужик Михайло, высоко поднимая ногу, тяжёлыми ударами пятки, чёрной, точно лошадиное копыто, бухал
в его спину, а коренастый, добродушный Иван,
стоя на коленях, истово ударял по шее Савки, точно стараясь отрубить голову его тупым, красным кулаком.
Отец просил меня, расставаясь, подробно описать мою бурлацкую жизнь и прислать ему непременно, но новые впечатления отодвинули меня от всякого писания и только
в 1874 году я отчасти исполнил желание отца. Летом 1874 года, между Костромой и Нижним, я сел писать о бурлаках, но сейчас же перешел на более свежие впечатления. Из бурлаков передо мной
стоял величественный Репка и
ужасы только что оставленного мной белильного завода.
Вихрь
ужаса охватил людей, с криком и воплями все бросились к выходу, многие упали без чувств на кафли пола, многие плакали, как дети, а Серафина
стояла с топором
в руке над беднягой Донато и бесчувственной дочерью своей, как Немезида деревни, богиня правосудия людей с прямою душой.
Я не помню, как узнал Карлоне правду, но он ее узнал, и вот
в первый день праздника отец и мать Джулии, не выходившие даже и
в церковь, — получили только один подарок: небольшую корзину сосновых веток, а среди них — отрубленную кисть левой руки Карлоне Гальярди, — кисть той руки, которой он ударил Джулию, Они — вместе с нею —
в ужасе бросились к нему, Карлоне встретил их,
стоя на коленях у двери его дома, его рука была обмотана кровавой тряпкой, и он плакал, точно ребенок.
Я слушал интереснейшие рассказы Казакова, а перед моими глазами еще
стояла эта страшная бутафория с ее паутиной, контурами мохнатых серых
ужасов: сатана, колесо, рухнувшая громада идола, потонувшая
в пыли. Пахло мышами.
— Ты — убийца!.. — рыдая, вскричал Званцев. Но
в это время раздался звучный плеск воды, точно она ахнула от испуга или удивления. Фома вздрогнул и замер. Потом взмыл опьяняющий, дикий вой женщин, полные
ужаса возгласы мужчин, и все фигуры на плоту замерли, кто как
стоял. Фома, глядя на воду, окаменел, — по воде к нему плыло что-то черное, окружая себя брызгами…
Фома ударил себя руками
в грудь и,
стоя на коленях пред трупом, дико и громко закричал… И весь трясся от
ужаса и безумными глазами все искал кого-то
в зелени сада…
"Ну, брат, не усидеть тебе
в статистике!" — мысленно повторил я и вскинул глазами вперед. О,
ужас! передо мной
стоял Рудин, а за ним,
в некотором отдалении, улыбался своею мягкою, несколько грустной улыбкою Лаврецкий.
Когда начался пожар, я побежал скорей домой; подхожу, смотрю — дом наш цел и невредим и вне опасности, но мои две девочки
стоят у порога
в одном белье, матери нет, суетится народ, бегают лошади, собаки, и у девочек на лицах тревога,
ужас, мольба, не знаю что; сердце у меня сжалось, когда я увидел эти лица. Боже мой, думаю, что придется пережить еще этим девочкам
в течение долгой жизни! Я хватаю их, бегу и все думаю одно: что им придется еще пережить на этом свете!
— Хороший мальчик! — повторил Телепнев и
в ужасе поднял обе руки. — Нет, подумать только, подумать только! Хороший мальчик — и вдруг разбой, гр-р-рабительство, неповинная кровь! Ну пойди там с бомбой или этим… браунингом, ну это делается, и как ни мерзко, но!.. Ничего не понимаю, ничего не понимаю, уважаемая,
стою, как последний дурак, и!..
Искаженные лица, разорванные платья запрыгали
в коридорах, и кто-то выстрелил. Замелькали палки. Персиков немного отступил назад, прикрыл дверь, ведущую
в кабинет, где
в ужасе на полу на коленях
стояла Марья Степановна, распростер руки, как распятый… он не хотел пустить толпу и закричал
в раздражении...
Ночь делалась темнее и темнее; и Ольга, ухватясь за своего друга, с
ужасом кидала взоры на дальний монастырь, внимая гулу и воплям, разносимым по полю возрастающим ветром; вдруг шум колес и топот лошадиный послышались по дороге; они постепенно приближались и вскоре подъехал к нашим странникам мужик
в пустой телеге; он ехал рысью, правил
стоя и пел какую-то нескладную песню.
Он ничего не думал, он даже не считал часов, а просто
стоял в немом
ужасе перед этим противоречием, разорвавшим его мозг на две части; и стал он ровно бледный, ни белее, ни краснее, и по виду казался спокойным.
И с внезапной острой тоскою
в сердце он понял, что не будет ему ни сна, ни покоя, ни радости, пока не пройдет этот проклятый, черный, выхваченный из циферблата час. Только тень знания о том, о чем не должно знать ни одно живое существо,
стояла там
в углу, и ее было достаточно, чтобы затмить свет и нагнать на человека непроглядную тьму
ужаса. Потревоженный однажды страх смерти расплывался по телу, внедрялся
в кости, тянул бледную голову из каждой поры тела.
Всегда
в часы, когда ему угрожало что-нибудь, он ощущал напряжённое стремление как можно скорей перешагнуть чрез опасность, оставить её сзади себя и не оглядываться назад.
Стоять пред чем-то угрожающим — это то же, что
стоять ночью во тьме на рыхлом, весеннем льду, над глубокой рекою; этот
ужас он испытал, будучи подростком, и всем телом помнил его.
Я утвердился
в этом решении и,
в ожидании Надежды Николаевны, попробовал писать кое-какие аксессуары картины, думая успокоиться
в работе; но кисть прыгала по холсту, и глаза не видели красок. Я оделся, чтобы выйти и освежиться на воздухе; отворив дверь, я увидел, что перед ней
стоит Надежда Николаевна, бледная, задыхающаяся, с выражением
ужаса в широко раскрытых глазах.
Зачем же точно неведомый голос нашептывает мне их на ухо, зачем, когда я просыпаюсь ночью, передо мною
в темноте проходят знакомые картины и образы, и зачем, когда является один бледный образ, лицо мое пылает, и руки сжимаются, и
ужас и ярость захватывают дыхание, как
в тот день, когда я
стоял лицом к лицу с своим смертельным врагом?
Соломон разбил рукой сердоликовый экран, закрывавший свет ночной лампады. Он увидал Элиава, который
стоял у двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный. Молодой воин под взглядом Соломона поднял голову и, встретившись глазами с гневными, страшными глазами царя, побледнел и застонал. Выражение отчаяния и
ужаса исказило его черты. И вдруг, согнувшись, спрятав
в плащ голову, он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты. Но царь остановил его, сказав только три слова...
Я был как
в горячке и двинул всю эту кучу денег на красную — и вдруг опомнился! И только раз во весь этот вечер, во всю игру, страх прошел по мне холодом и отозвался дрожью
в руках и ногах. Я с
ужасом ощутил и мгновенно сознал, что для меня теперь значит проиграть!
Стояла на ставке вся моя жизнь!
В доме еще как будто чувствовалась смерть; печаль и
ужас смерти
стояли в воздухе.
Вы не заметили-с, — продолжал он немного вздрагивавшим голосом, к решительному
ужасу Вельчанинова, — я
стоял слишком мелко
в сравнении с вами-с, чтобы дать вам заметить.
— Про волшебный камень — вздор. Это люди так присочинили, и Голован тому не виноват, а «несмертельным» его прозвали потому, что
в этаком
ужасе, когда над землей смертные фимиазмы
стояли и все оробели, он один бесстрашный был, и его смерть не брала.
Уже с Рождества не было своего хлеба, и муку покупали. Кирьяк, живший теперь дома, шумел по вечерам, наводя
ужас на всех, а по утрам мучился от головной боли и стыда, и на него было жалко смотреть.
В хлеву день и ночь раздавалось мычанье голодной коровы, надрывавшее душу у бабки и Марьи. И, как нарочно, морозы все время
стояли трескучие, навалило высокие сугробы; и зима затянулась: на Благовещение задувала настоящая зимняя вьюга, а на Святой шел снег.
В этом было что-то фантастическое: две тройки мчались, как птицы, с смертельным
ужасом в глазах, ямщик походил на мертвеца, застывшего на облучке с вожжами
в руках; седок
стоял, сверкал глазами и размахивал флагом…