Неточные совпадения
За каждым
стулом девочка,
А то и баба с веткою —
Обмахивает мух.
А под
столом мохнатые
Собачки белошерстые.
Барчонки дразнят их…
Мгновенно разостлав свежую скатерть на покрытый уже скатертью круглый
стол под бронзовым бра, он пододвинул бархатные
стулья и остановился перед Степаном Аркадьичем с салфеткой и карточкой в руках, ожидая приказаний.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа, лежа грудью на
столе и положив ноги на
стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно встала, присела и дернула Сережу.
— Не обращайте внимания, — сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула
стул Алексею Александровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как в комнату вошел лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отдала ответ и вернулась к
столу. — Я замечала, — продолжала она начатый разговор, — что Москвичи, в особенности мужчины, самые равнодушные к религии люди.
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами
стол, лавка и два
стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах, не натоптала пол, и указал ей место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами на коромысле, сбежала впереди его зa водой к колодцу.
Заседание уже началось. У
стола, покрытого сукном, за который сели Катавасов и Метров, сидело шесть человек, и один из них, близко пригибаясь к рукописи, читал что-то. Левин сел на один из пустых
стульев, стоявших вокруг
стола, и шопотом спросил у сидевшего тут студента, что читают. Студент, недовольно оглядев Левина, сказал...
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее
стола боком к спинке на низком
стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
Место же, где он уже ничего не мог сказать и мялся, и резал
стол, и качался на
стуле, было то, где ему надо было сказать о допотопных патриархах.
На одном
столе стоял даже сломанный
стул, и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину.
Стол, кресла,
стулья — все было самого тяжелого и беспокойного свойства, — словом, каждый предмет, каждый
стул, казалось, говорил: «И я тоже Собакевич!» или: «И я тоже очень похож на Собакевича!»
Комната была, точно, не без приятности: стены были выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой, четыре
стула, одно кресло,
стол, на котором лежала книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже имели случай упомянуть, несколько исписанных бумаг, но больше всего было табаку.
Чичиков схватился со
стула с ловкостью почти военного человека, подлетел к хозяйке с мягким выраженьем в улыбке деликатного штатского человека, коромыслом подставил ей руку и повел ее парадно через две комнаты в столовую, сохраняя во все время приятное наклоненье головы несколько набок. Служитель снял крышку с суповой чашки; все со
стульями придвинулись ближе к
столу, и началось хлебанье супа.
Промозглый сырой чулан с запахом сапогов и онуч гарнизонных солдат, некрашеный
стол, два скверных
стула, с железною решеткой окно, дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым и не давало тепла, — вот обиталище, где помещен был наш <герой>, уже было начинавший вкушать сладость жизни и привлекать внимание соотечественников в тонком новом фраке наваринского пламени и дыма.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже детей за
стол, но еще на высоких
стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
Гремят отдвинутые
стулья;
Толпа в гостиную валит:
Так пчел из лакомого улья
На ниву шумный рой летит.
Довольный праздничным обедом
Сосед сопит перед соседом;
Подсели дамы к камельку;
Девицы шепчут в уголку;
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков,
И вист, доныне знаменитый,
Однообразная семья,
Все жадной скуки сыновья.
Вот дворовая женщина с мочалкой идет мыть тарелки, вот слышно, как шумят посудой в буфете, раздвигают
стол и ставят
стулья, вот и Мими с Любочкой и Катенькой (Катенька — двенадцатилетняя дочь Мими) идут из саду; но не видать Фоки — дворецкого Фоки, который всегда приходит и объявляет, что кушать готово.
Maman уже не было, а жизнь наша шла все тем же чередом: мы ложились и вставали в те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин — все было в обыкновенное время;
столы,
стулья стояли на тех же местах; ничего в доме и в нашем образе жизни не переменилось; только ее не было…
Раскольников прошел к
столу и сел на
стул, с которого она только что встала. Она стала перед ним в двух шагах, точь-в-точь как вчера.
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между
столом и
стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечку и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах… Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел на
стул к
столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
Кабинет его была комната ни большая, ни маленькая; стояли в ней: большой письменный
стол перед диваном, обитым клеенкой, бюро, шкаф в углу и несколько
стульев — всё казенной мебели, из желтого отполированного дерева.
По той же стене, где была кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый
стол, покрытый синенькою скатертью; около
стола два плетеных
стула.
Это была клетушка до того маленькая, что даже почти не под рост Свидригайлову, в одно окно; постель очень грязная, простой крашеный
стол и
стул занимали почти все пространство.
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к
столу, подождал с минуту, — все это время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел на
стул подле дивана; шляпу поставил сбоку, на полу, а обеими руками оперся на трость, опустив на руки подбородок.
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит
стул, всего один
стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит
стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на
стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
— А! ест, стало быть, не болен! — сказал Разумихин, взял
стул и сел за
стол против Раскольникова.
Он отодвинул свой
стул от
стола, высвободил немного пространства между
столом и своими коленями и ждал несколько в напряженном положении, чтобы гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться, и гость полез через узкое пространство, торопясь и спотыкаясь. Достигнув
стула, он сел и мнительно поглядел на Разумихина.
В самой же комнате было всего только два
стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый
стол, некрашеный и ничем не покрытый.
Мебель соответствовала помещению: было три старых
стула, не совсем исправных, крашеный
стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
Мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого
стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке,
стульев по стенам да двух-трех грошовых картинок в желтых рамках, изображавших немецких барышень с птицами в руках, — вот и вся мебель.
Городской бульвар на высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч. На площадке
столы и
стулья: один
стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
Все было пусто;
стулья,
столы, сундуки были переломаны; посуда перебита; все растаскано.
Положимте, что так.
Блажен, кто верует, тепло ему на свете! —
Ах! боже мой! ужли я здесь опять,
В Москве! у вас! да как же вас узнать!
Где время то? где возраст тот невинный,
Когда, бывало, в вечер длинный
Мы с вами явимся, исчезнем тут и там,
Играем и шумим по
стульям и
столам.
А тут ваш батюшка с мадамой, за пикетом;
Мы в темном уголке, и кажется, что в этом!
Вы помните? вздрогнём, что скрипнет столик,
дверь…
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные
стулья, два таких же
стола; на одном из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены, у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые двери...
И живая женщина за
столом у самовара тоже была на всю жизнь сыта: ее большое, разъевшееся тело помещалось на
стуле монументально крепко, непрерывно шевелились малиновые губы, вздувались сафьяновые щеки пурпурного цвета, колыхался двойной подбородок и бугор груди.
— Вот и еще раз мы должны побеседовать, Клим Иванович, — сказал полковник, поднимаясь из-за
стола и предусмотрительно держа в одной руке портсигар, в другой — бумаги. — Прошу! — любезно указал он на
стул по другую сторону
стола и углубился в чтение бумаг.
Но полковник, ткнув перо в стаканчик с мелкой дробью, махнул рукой под
стол, стряхивая с пальцев что-то, отвалился на спинку
стула и, мигая, вполголоса спросил...
Усмехнувшись, Митрофанов махнул рукою над
столом, задел бутылку и, удерживая ее, подскочил на
стуле.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре
стула стояли посреди комнаты вокруг
стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
…Самгин сел к
столу и начал писать, заказав слуге бутылку вина. Он не слышал, как Попов стучал в дверь, и поднял голову, когда дверь открылась. Размашисто бросив шляпу на
стул, отирая платком отсыревшее лицо, Попов шел к
столу, выкатив глаза, сверкая зубами.
Огонь лампы, как бы поглощенный медью самовара, скупо освещал три фигуры, окутанные жарким сумраком. Лютов, раскачиваясь на
стуле, двигал челюстями, чмокал и смотрел в сторону Туробоева, который, наклонясь над
столом, писал что-то на измятом конверте.
Суматошно заскрипели
стулья и
столы, двигаясь по полу, задребезжала посуда, кто-то истерически завопил...
Для гостиной пригодилась мебель из московского дома, в маленькой приемной он поставил круглый
стол, полдюжины венских
стульев, повесил чей-то рисунок пером с Гудонова Вольтера, гравюру Матэ, изображавшую сердитого Салтыкова-Щедрина, гравюрку Гаварни — французский адвокат произносит речь.
— Ну, что твой стрелок? — спросил Варавка. Выслушав ответ Клима, он недоверчиво осмотрел его, налил полный фужер вина, благочестиво выпил половину, облизал свою мясную губу и заговорил, откинувшись на спинку
стула, пристукивая пальцем по краю
стола...
Иноков подошел к Робинзону, угрюмо усмехаясь, сунул руку ему, потом Самгину, рука у него была потная, дрожала, а глаза странно и жутко побелели, зрачки как будто расплылись, и это сделало лицо его слепым. Лакей подвинул ему
стул, он сел, спрятал руки под
столом и попросил...
Стол для ужина занимал всю длину столовой, продолжался в гостиной, и, кроме того, у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек был предусмотрительно смягчен розетками из бумаги красного и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло и серебро на
столе, а лица людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на
стуле, весело командовала...
Он попробовал приподняться со
стула, но не мог, огромные сапоги его точно вросли в пол. Вытянув руки на
столе, но не опираясь ими, он еще раз попробовал встать и тоже не сумел. Тогда, медленно ворочая шеей, похожей на ствол дерева, воткнутый в измятый воротник серого кафтана, он, осматривая людей, продолжал...
Он отошел к
столу, накапал лекарства в стакан, дал Климу выпить, потом налил себе чаю и, держа стакан в руках, неловко сел на
стул у постели.
Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким; Юрин, как всегда, полулежал в кресле, вытянув ноги под
стол, опираясь затылком в спинку кресла, глядя в потолок; он протянул Самгину бессильную руку, не взглянув на него. Таисья на
стуле, рядом с ним, пред нею тетрадь, в ее руке — карандаш.
Пузатый комод и на нем трюмо в форме лиры, три неуклюжих
стула, старенькое на низких ножках кресло у
стола, под окном, — вот и вся обстановка комнаты. Оклеенные белыми обоями стены холодны и голы, только против кровати — темный квадрат небольшой фотографии: гладкое, как пустота, море, корма баркаса и на ней, обнявшись, стоят Лидия с Алиной.