Неточные совпадения
И, не в силах будучи удерживать порыва вновь подступившей к сердцу грусти, он громко зарыдал голосом, проникнувшим толщу
стен острога и глухо отозвавшимся в отдаленье, сорвал с себя атласный галстук и, схвативши рукою около воротника, разорвал на себе фрак наваринского
пламени с дымом.
Она не ответила. Свирепо ударил гром, окно как будто вырвало из
стены, и Никонова, стоя в синем
пламени, показалась на миг прозрачной.
Вдаль посмотреть нельзя: волны сверкают, как горячие угли,
стены зданий ослепительно белы, воздух как
пламя — больно глазам.
Мне мог идти тогда второй год, но я совершенно ясно вижу и теперь языки
пламени над крышей сарая во дворе, странно освещенные среди ночи
стены большого каменного дома и его отсвечивающие
пламенем окна.
А там, за
стеною, буря, там — тучи все чугуннее: пусть! В голове — тесно, буйные — через край — слова, и я вслух вместе с солнцем лечу куда-то… нет, теперь мы уже знаем куда — и за мною планеты — планеты, брызжущие
пламенем и населенные огненными, поющими цветами, — и планеты немые, синие, где разумные камни объединены в организованные общества, — планеты, достигшие, как наша земля, вершины абсолютного, стопроцентного счастья…
Говорят, древние производили выборы как-то тайно, скрываясь, как воры; некоторые наши историки утверждают даже, что они являлись на выборные празднества тщательно замаскированными (воображаю это фантастически-мрачное зрелище: ночь, площадь, крадущиеся вдоль
стен фигуры в темных плащах; приседающее от ветра багровое
пламя факелов…).
Вот еще степной ужас, особенно опасный в летние жары, когда трава высохла до излома и довольно одной искры, чтобы степь вспыхнула и
пламя на десятки верст неслось огненной
стеной все сильнее и неотразимее, потому что при пожаре всегда начинается ураган. При первом запахе дыма табуны начинают в тревоге метаться и мчатся очертя голову от огня. Летит и птица. Бежит всякий зверь: и заяц, и волк, и лошадь — все в общей куче.
Бревенчатые
стены штольни и потолок стали теряться, контуры стушевались, и мы оказались снова в темноте. Мне показалось, что свеча моего проводника потухла, — но я ошибался. Он обернулся ко мне, и я увидел крохотное
пламя, лениво обвивавшее фитиль. Справа и слева на пространстве немного более двух протянутых рук частым палисадом стояли бревна, подпиравшие верхние балки потолка. Между ними сквозили острые камни стенки туннеля. Они были покрыты какой-то липкой слизью.
С каждым шагом вниз
пламя свечи становилось все ярче и ярче и вырисовывало на бревенчатой
стене силуэты.
Польской генерал подозвал купца и пошел вместе с ним впереди толпы, которая, окружив со всех сторон Наполеона, пустилась вслед за проводником к Каменному мосту. Когда они подошли к угловой кремлевской башне, то вся Неглинная, Моховая и несколько поперечных улиц представились их взорам в виде одного необозримого пожара. Направо пылающий железный ряд, как огненная
стена, тянулся по берегу Неглинной; а с левой стороны
пламя от догорающих домов расстилалось во всю ширину узкой набережной.
Но в ту самую минуту передняя
стена с ужасным громом рухнулась, и среди двух столбов
пламени, которые быстро поднялись к небесам, открылась широкая каменная лестница.
Снопами вылетает из них
пламя и коптит крышу и
стены здания, уже давно черные, как уголь.
Загорались службы еще одного двора, нужно было как можно скорее разобрать
стену хлева, она была сплетена из толстых сучьев и уже украшена алыми лентами
пламени. Мужики начали подрубать колья плетня, на них посыпались искры, угли, и они отскочили прочь, затирая ладонями тлеющие рубахи.
Конечно, следы исполинского пожара еще не были изглажены: огромные обгорелые каменные дома, кое-как прикрытые старым железом, окна, заделанные деревянными досками с нарисованными на них рамами и стеклами, с красными и закоптелыми полосами и пятнами по
стенам, печальными знаками
пламени, за три года вылетавшего из всех отверстий здания, пустыри с обгорелыми фундаментами и печами, заросшие густою травою, искрещенные прямыми тропинками, проложенными и протоптанными расчетливыми пешеходами, самая новизна, свежесть множества деревянных, прекрасной новейшей архитектуры домов, только что отстроенных или строящихся, — все красноречиво говорило о недавнем посещении Европы…
В печи жарко горели длинные плахи дров, и отраженное на серой
стене пекарни
пламя их колебалось и дрожало, точно беззвучно рассказывало о чем-то.
— Она?.. Я не заметила. Она еще совсем ребенок. Но вот Фроим. Он сразу побледнел, как
стена… Я никогда, никогда не забуду… Все потемнело… только это красное
пламя. Фроим такой странный… Знаешь, я никогда до сих пор не замечала, какой у него сильный шрам над глазом… Ах, боже мой! Да где же они в самом деле? Или пошли к Дробышу? Но они говорили, что пройдут к тебе, затопят камин и станут сушиться… Смотри: туча уже ушла и светит солнце, но и оно какое-то другое, холодное… Точно и его охолодил град…
Когда я перечитал последнее письмо матери и поднес его к свечке, невольная слеза зашевелилась в глазах. Мне представился ясно этот новый удар моей матери, но что меня не остановило. Здесь или за
стеной — я для нее уже не существую. Листок загорелся, и мне казалось, что вместе с последним язычком
пламени исчезло все мое прошлое. С этих пор я становился фактически чернским мещанином Иваном Ивановым. Мой план был готов и полон.
Красное
пламя жарко топившейся печки не только позволяло различать их лица, но даже обозначало на
стене длинные, угловатые профили собеседниц.
Приживалка зажгла, однако же, другую свечку, поставила ее перед помещицею и, не отвечая ни слова, уселась на прежнее свое место. Профили старух еще значительнее вытянулись и расширились на
стене: голова Софьи Ивановны приняла вид исполинской тыквы; нос Марьи Петровны вытянулся и заострился так немилосердно, что досягнул до чайного стола, так что при малейшем движении
пламени, казалось, он клевал прямо в сахарницу, а иногда зацеплял даже за чепец поручицы, принявшейся снова за свой чулок.
Со всех сторон было одно и то же:
пламя, дым, обгорелые бревна, стропила, доски, оторванные листы железных крыш, мрачные остовы сгоревших домов, закопченные
стены, выбитые окна, искры и головни…
После спуска газа новенькие больные сразу уснули. Я лежала с открытыми глазами, смотрела на крохотное газовое
пламя ночника и думала об Ирэн, спавшей за
стеною.
При тусклом свете огарка и красной лампадки картины представляли из себя одну сплошную полосу, покрытую черными кляксами; когда же изразцовая печка, желая петь в один голос с погодой, с воем вдыхала в себя воздух, а поленья, точно очнувшись, вспыхивали ярким
пламенем и сердито ворчали, тогда на бревенчатых
стенах начинали прыгать румяные пятна, и можно было видеть, как над головой спавшего мужчины вырастали то старец Серафим, то шах Наср-Эддин, то жирный коричневый младенец, таращивший глаза и шептавший что-то на ухо девице с необыкновенно тупым и равнодушным лицом…
Еще раз посмотрели они на всепожирающее
пламя, длинными языками лезшее вверх по
стенам, вышли на волю другим выходом и вскоре по уцелевшей полуразвалившейся лестнице спустились вниз.
Задумчиво всю ночь расхаживал Бернгард по
стенам замка. В его душе боролись между собой противоположные чувства: то он хотел покинуть зверский замок, где ни мало не уважается рыцарское достоинство, то жадно стремился мыслью скорее сесть на коня и мчаться на русских, чтобы кровью их залить и погасить
пламя своего сердца и отомстить за своих.
Все еще свирепствовавшее
пламя освещало уже русские шишаки на
стенах замка. Решил победу Чурчила, поразивший насмерть единственного храброго защитника замка, Бернгарда.
Не чувствуя холода, побежала она через двор с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже большую часть замка; хотя она и не нашла ее, но, не страшась
пламени, ползла с непомерной силой и ловкостью между рыцарями на
стенах.
Не чувствуя холода, побежала она через двор с слабым остатком памяти и начала искать свою комнату, но огонь охватил уже большую часть замка; хотя она и не нашла ее, но не страшась
пламени, полезла с непомерной силой и ловкостью между рыцарями на
стены.
Задумчиво всю ночь расхаживал Бернгард по
стенам замка. В его душе боролись между собой противоположные чувства: то он хотел покинуть зверский замок, где нимало не уважается рыцарское достоинство, то жадно стремился мыслью скорее сесть на коня и мчаться на русских, чтобы кровью их залить и погасить
пламя своего сердца и отомстить за своих.
Все еще свирепствовавшее
пламя освещало уже русские шишаки на
стенах замка. Решил победу Чурчило, поразивший насмерть единственного храброго защитника замка, Бернгарда.
Эмма стояла на
стене, недалеко от клокочущего
пламени, машинально распростерши руки и обводя всех диким взглядом, наблюдая за каждым взмахом меча, как бы ожидая, что один из них, наконец, поразит и ее.
Эмма стояла на
стене, недалеко от клокочущего
пламени, машинально распростерши руку и обводя всех диким взглядом, наблюдая за каждым взмахом меча, как бы ожидая, что один из них наконец поразит и ее.