Неточные совпадения
Какие-то
философы из гусар, да недоучившийся студент, да промотавшийся игрок затеяли какое-то филантропическое общество, под верховным распоряжением
старого плута, и масона, и карточного игрока, пьяницы и красноречивейшего человека.
Нет-с, ста́рее меня по корпусу найдутся,
Я с восемьсот девятого служу;
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;
Об них как истинный
философ я сужу:
Мне только бы досталось в генералы.
Для
философа было слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в
старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании.
Александров и вместе с ним другие усердные слушатели отца Иванцова-Платонова очень скоро отошли от него и перестали им интересоваться.
Старый мудрый протоиерей не обратил никакого внимания на это охлаждение. Он в этом отношении был похож на одного древнего
философа, который сказал как-то: «Я не говорю для толпы. Я говорю для немногих. Мне достаточно даже одного слушателя. Если же и одного нет — я говорю для самого себя».
Двоеточие. Сбежал я, сударыня! Красивенький
философ — господин Рюмин — загонял меня до полного конфуза! В премудростях я не смышлен и противиться ему никак не могу… Так и увяз я в речах его… точно таракан в патоке… Сбежал, ну его!.. Лучше с вами потолкую… уж очень вы мне,
старому лешему, нравитесь, право! А что у вас личико эдакое… как бы опрокинутое? (Смотрит на Ольгу Алексеевну. Смущенно крякает.)
Большая разъехавшаяся хата, в которой помещалась бурса, была решительно пуста, и сколько
философ ни шарил во всех углах и даже ощупал все дыры и западни в крыше, но нигде не отыскал ни куска сала или, по крайней мере,
старого книша, [Книш — печеный хлеб из пшеничной муки.] что, по обыкновению, запрятываемо было бурсаками.
Когда он переступал плетень, ему казалось, с оглушительным свистом трещал в уши какой-то голос: «Куда, куда?»
Философ юркнул в бурьян и пустился бежать, беспрестанно оступаясь о
старые корни и давя ногами своими кротов.
Старый сотник поцеловал еще раз умершую, повергнулся ниц и вышел вместе с носильщиками вон, дав повеление хорошенько накормить
философа и после ужина проводить его в церковь.
Кондратий Замятин повернул голову так круто, что казалось, он свернет себе шею, и в его лице, в глазах, даже в позе виднелось выражение сконфуженности и вместе упрямства. Такой вид должны были иметь в доброе
старое время великовозрастные богословы и
философы, которым предстояло ложиться под «учительную» лозу отца ректора…
Романтиков с великой силою привлекал к себе Восток. Историк немецкой литературы Гетнер [Гетнер Генрих (1821–1882) — немецкий историк литературы, искусствовед и философ-фейербахианец.] объясняет это так: „Романтик хочет
старого, потому что готовые, вполне законченные и чувственно осязаемые образы и формы отжившего прошлого кажутся ему более приятными и поэтичными, чем создающееся новое, которое не может представить для беспомощной фантазии осязательных и крепких точек опоры“.
Записки мои — это не записки
старого, опытного врача, подводящего итоги своим долгим наблюдениям и размышлениям, выработавшего определенные ответы на все сложные вопросы врачебной науки, этики и профессии; это также не записки врача-философа, глубоко проникшего в суть науки и вполне овладевшего ею.
В углу гостиной отыскали мы своего
старого знакомого пастора Глика, жарконько рассуждавшего с каким-то архитектором-философом о том, каким образом удобнее созидать храм просвещения: с низу ли начинать, с середины или с верху?