Неточные совпадения
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со
старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Жена?.. Нынче только он
говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского была жена и семья — взрослые пажи дети, и была другая, незаконная семья, от которой тоже были дети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего
старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали в Москве?
— Ну, послушай однако, — нахмурив свое красивое умное лицо, сказал
старший брат, — есть границы всему. Это очень хорошо быть чудаком и искренним человеком и не любить фальши, — я всё это знаю; но ведь то, что ты
говоришь, или не имеет смысла или имеет очень дурной смысл. Как ты находишь неважным, что тот народ, который ты любишь, как ты уверяешь…
— Слушайте ж теперь войскового приказа, дети! — сказал кошевой, выступил вперед и надел шапку, а все запорожцы, сколько их ни было, сняли свои шапки и остались с непокрытыми головами, утупив очи в землю, как бывало всегда между козаками, когда собирался что
говорить старший.
— Приходит она, этта, ко мне поутру, —
говорил старший младшему, — раным-ранешенько, вся разодетая. «И что ты,
говорю, передо мной лимонничаешь, чего ты передо мной,
говорю, апельсинничаешь?» — «Я хочу,
говорит, Тит Васильевич, отныне, впредь в полной вашей воле состоять». Так вот оно как! А уж как разодета: журнал, просто журнал!
Вожеватов. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то.
Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была… Как увидал, затрясся, заплакал даже — так две недели и стоял подле нее, за кинжал держался да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал, да,
говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер.
С плеч ее по руке до кисти струилась легкая ткань жемчужного цвета, кожа рук, просвечивая сквозь нее, казалась масляной. Она была несравнимо красивее Лидии, и это раздражало Клима. Раздражал докторальный и деловой тон ее, книжная речь и то, что она, будучи моложе Веры Петровны лет на пятнадцать,
говорила с нею, как
старшая.
Все, что
говорил Турчанинов, он
говорил совершенно серьезно, очень мило и тем тоном, каким
говорят молодые учителя, первый раз беседуя с учениками
старших классов. Между прочим, он сообщил, что в Париже самые лучшие портные и самые веселые театры.
Нехаева, повиснув на руке Клима,
говорила о мрачной поэзии заупокойной литургии, заставив спутника своего с досадой вспомнить сказку о глупце, который пел на свадьбе похоронные песни. Шли против ветра,
говорить ей было трудно, она задыхалась. Клим строго, тоном
старшего, сказал...
Утешающим тоном
старшей, очень ласково она стала
говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину. У нее были кое-какие свои наблюдения, анекдоты, но она
говорила не навязывая, не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий голос было приятно, желание высмеять ее — исчезло. И приятна была ее доверчивость. Когда она подняла руки, чтоб поправить платок на голове, Самгин поймал ее руку и поцеловал. Она не протестовала, продолжая...
Макаров бывал у Лидии часто, но сидел недолго; с нею он
говорил ворчливым тоном
старшего брата, с Варварой — небрежно и даже порою глумливо, Маракуева и Пояркова называл «хористы», а дядю Хрисанфа — «угодник московский». Все это было приятно Климу, он уже не вспоминал Макарова на террасе дачи, босым, усталым и проповедующим наивности.
Она хорошо сжилась с Варварой,
говорила с нею тоном ласковой
старшей сестры, Варвара, будучи весьма скупой, делала ей маленькие подарки. Как-то при Сомовой Клим пошутил с Варварой слишком насмешливо, — Любаша тотчас же вознегодовала...
«
Говорит она со мной, как…
старшая сестра».
Бальзаминов. Порядок, маменька, обыкновенный. Узнал я, что в доме есть богатые невесты, и начал ходить мимо. Они смотрят да улыбаются, а я из себя влюбленного представляю. Только один раз мы встречаемся с Лукьян Лукьянычем (я еще его не знал тогда), он и
говорит: «За кем вы здесь волочитесь?» Я
говорю: «Я за
старшей». А и сказал-то так, наобум. «Влюбитесь,
говорит, в младшую, лучше будет». Что ж, маменька, разве мне не все равно?
Вот он
старшую, Анфису, берет за руку: «Садитесь,
говорит, в коляску».
— Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! — сказал помещик, обратясь к священнику. — Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что,
старшим детям — только однажды девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога,
говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда: всю семинарию…
— Ах, ma soeur! [сестрица (фр.).] два слова, — обратился он к
старшей сестре и, нагнувшись, тихо, с умоляющим видом, что-то
говорил ей.
«Да вон, кажется…» —
говорил я, указывая вдаль. «Ах, в самом деле — вон, вон, да, да! Виден, виден! — торжественно
говорил он и капитану, и
старшему офицеру, и вахтенному и бегал то к карте в каюту, то опять наверх. — Виден, вот, вот он, весь виден!» — твердил он, радуясь, как будто увидел родного отца. И пошел мерять и высчитывать узлы.
Старший сотрудник
говорил по-французски.
А как упрашивали они, утверждая, что они хлопочут только из того, чтоб нам было покойнее! «Вы у нас гости, —
говорил Эйноске, — представьте, что пошел в саду дождь и
старшему гостю (разумея фрегат) предлагают зонтик, а он отказывается…» — «Чтоб уступить его младшим (мелким судам)», — прибавил Посьет.
— Ты
говоришь, Анисья вдова, а Марфа всё равно что вдова, — продолжал
старший мальчик. — Всё равно — мужа нет.
— Живей, что ль, поворачивайся там, Маслова,
говорю! — крикнул
старший надзиратель в дверь камеры.
— Это самая Анисья, что я тебе
говорил, — сказал
старший мальчик.
Нехлюдову было легче с мальчиками, чем с большими, и он дорогой разговорился с ними. Маленький в розовой рубашке перестал смеяться и
говорил так же умно и обстоятельно, как и
старший.
Здесь Лука узнал, что у «Сереженьки» что-то вышло с
старшей барышней, но она ничего не сказывает «самой»; а «Сереженька» нигде не бывает, все сидит дома и, должно быть, болен, как
говорит «сама».
Впрочем, о
старшем, Иване, сообщу лишь то, что он рос каким-то угрюмым и закрывшимся сам в себе отроком, далеко не робким, но как бы еще с десяти лет проникнувшим в то, что растут они все-таки в чужой семье и на чужих милостях и что отец у них какой-то такой, о котором даже и
говорить стыдно, и проч., и проч.
— Я вас предупреждала, —
говорила ей
старшая тетка, — я вас удерживала от этого шага… вы слишком пылки… разве можно было решиться на такой шаг! Вы этих тварей не знаете, а про эту
говорят, что она хуже всех… Нет, вы слишком своевольны!
Вот и поднимется и
говорит: «За здравие моего
старшего сына, он у меня самый почтительный!» — и заплачет.
И
говорит, что в каждом доме живет у него по сыну, что к
старшему ездят адмиралы, ко второму — генералы, а к младшему — всё англичане!
Да человек тысяча или больше: «здесь не все; кому угодно, обедают особо, у себя»; те старухи, старики, дети, которые не выходили в поле, приготовили все это: «готовить кушанье, заниматься хозяйством, прибирать в комнатах, — это слишком легкая работа для других рук, —
говорит старшая сестра, — ею следует заниматься тем, кто еще не может или уже не может делать ничего другого».
«Эти горы были прежде голые скалы, —
говорит старшая сестра.
P.S. Я совсем забыла
говорить о другой мастерской, — но уж так и быть, в другой раз. Теперь скажу только, что
старшая швейная развилась больше и потому во всех отношениях выше той, которую я тебе описывала. В подробностях устройства между ними много разницы, потому что все применяется к обстоятельствам.
«Попробуй подвинуть это кресло», —
говорит старшая царица.
«Они потому из алюминия, —
говорит старшая сестра, — что здесь ведь очень тепло, белое меньше разгорячается на солнце, что несколько дороже чугуна, но по — здешнему удобнее».
«Он постоянно обрызгивается водою, —
говорит старшая сестра: — видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно; ты видишь, они изменяют температуру, как хотят».
— «Залы пусты, на полях и в садах тоже нет никого, —
говорит старшая сестра, — я это устроила по воле своей сестры царицы».
«Спустимся к одному из них», —
говорит старшая сестра.
«В моей сестре, царице, высшее счастие жизни, —
говорит старшая сестра, — но ты видишь, здесь всякое счастие, какое кому надобно. Здесь все живут, как лучше кому жить, здесь всем и каждому — полная воля, вольная воля».
— «И все так будут жить?» — «Все, —
говорит старшая сестра, — для всех вечная весна и лето, вечная радость.
«Войдем опять в зал, посмотрим, как они будут обедать», —
говорит старшая сестра.
— «Да везде, где тепло и хорошо, —
говорит старшая сестра: — на лето, когда здесь много работы и хорошо, приезжает сюда множество всяких гостей с юга; мы были в доме, где вся компания из одних вас; но множество домов построено для гостей, в других и разноплеменные гости и хозяева поселяются вместе, кому как нравится, такую компанию и выбирает.
Ведь всего пять шесть блюд: те, которые должны быть горячие, поставлены на таких местах, что не остынут; видишь, в углублениях, — это ящики с кипятком, —
говорит старшая сестра.
Село это принадлежало сыну «
старшего брата», о котором мы
говорили при разделе.
Считаю, впрочем, не лишним оговориться. Болтать по-французски и по-немецки я выучился довольно рано, около
старших братьев и сестер, и, помнится, гувернантки, в дни именин и рождений родителей, заставляли меня
говорить поздравительные стихи; одни из этих стихов и теперь сохранились в моей памяти. Вот они...
Это столкновение сразу стало гимназическим событием. Матери я ничего не
говорил, чтобы не огорчать ее, но чувствовал, что дело может стать серьезным. Вечером ко мне пришел один из товарищей,
старший годами, с которым мы были очень близки. Это был превосходный малый, туговатый на ученье, но с большим житейским смыслом. Он сел на кровати и, печально помотав головой, сказал...
Между тем далекие события разгорались, и к нам, точно порывами ветра, стало заносить их знойное дыхание. Чаще и чаще приходилось слышать о происшествиях в Варшаве и Вильне, о каких-то «жертвах», но
старшие все еще старались «не
говорить об этом при детях»…
Я начал возбужденно рассказывать им бабушкины истории;
старший сначала всё усмехался и
говорил тихонько...
Он так часто и грустно
говорил: было, была, бывало, точно прожил на земле сто лет, а не одиннадцать. У него были, помню, узкие ладони, тонкие пальцы, и весь он — тонкий, хрупкий, а глаза — очень ясные, но кроткие, как огоньки лампадок церковных. И братья его были тоже милые, тоже вызывали широкое доверчивое чувство к ним, — всегда хотелось сделать для них приятное, но
старший больше нравился мне.
— Ты с ума сосол, вот сто, — сказал средний, обняв его и стирая платком кровь с лица, а
старший, нахмурясь,
говорил...
Он называет себя обыкновенно унтер-офицером,
старшим надзирателем, а про нее
говорит, что она дочь каторжного, и что ей 16 лет, и что она его сожительница.