Неточные совпадения
Где он?» Он пошел к
жене и, насупившись, не глядя на нее, спросил у
старшей девочки, где та бумага, которую он дал им.
Жена?.. Нынче только он говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского была
жена и семья — взрослые пажи дети, и была другая, незаконная семья, от которой тоже были дети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего
старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали в Москве?
Герой наш, по обыкновению, сейчас вступил с нею в разговор и расспросил, сама ли она держит трактир, или есть хозяин, и сколько дает доходу трактир, и с ними ли живут сыновья, и что
старший сын холостой или женатый человек, и какую взял
жену, с большим ли приданым или нет, и доволен ли был тесть, и не сердился ли, что мало подарков получил на свадьбе, — словом, не пропустил ничего.
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И
жена тоже… Не то что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек… и только
старший один заикается, а другие просто больные… а не заикаются… А вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
После Привалова остались три сына:
старший — Сергей, от первой
жены, и двое, Иван и Тит, от Стеши.
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать
жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость
старшей горничной,
старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
— Хорошо, хорошо. Татьяна! — Вошла
старшая горничная. — Найди мое синее бархатное пальто. Это я дарю вашей
жене. Оно стоит 150 р. (85 р.), я его только 2 раза (гораздо более 20) надевала. Это я дарю вашей дочери, Анна Петровна подала управляющему очень маленькие дамские часы, — я за них заплатила 300 р. (120 р.). Я умею награждать, и вперед не забуду. Я снисходительна к шалостям молодых людей.
Барин делает полуоборот, чтоб снова стать на молитву, как взор его встречает
жену старшего садовника, которая выходит из садовых ворот. Руки у нее заложены под фартук: значит, наверное, что-нибудь несет. Барин уж готов испустить крик, но садовница вовремя заметила его в окне и высвобождает руки из-под фартука; оказывается, что они пусты.
— У него сегодня четыре именинницы:
жена Софья и три дочери «погодки» Вера, Надежда и Любовь. Человек расчетливый — так всех дочерей подогнал, чтобы в один день, с матерью заодно, именины справить.
Старшие две дочери гимназию кончают.
Скоро, однако, умный и лукавый старик нашел средство примириться с «новым направлением». Начались религиозные споры, и в капитанской усадьбе резко обозначились два настроения. Женщины — моя мать и
жена капитана — были на одной стороне, мой
старший брат, офицер и студент — на другой.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о
жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а
старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
Хозяин, воспользовавшись случаем, что при госте
жена постеснится его оговорить, налил себе третью «протодьяконскую». Анфуса Гавриловна даже отвернулась, предчувствуя скандал.
Старшая дочь Серафима нахмурила брови и вопросительно посмотрела на мать. В это время Аграфена внесла миску со щами.
Не желая, чтобы его
старший брат женился на Кузьминой, тетке его
жены Жозефины Брашман, А. Муравьев грубо выгнал К. из дому.
Женясь на Марье Михайловне, Ульрих Райнер переехал в Петербург и открыл с
женою частный пансион, в котором сам был и начальником и учил языкам воспитанников
старших классов.
Там уже прохаживались медленно взад и вперед три дамы, только что приехавшие, все три — пожилые. Самая
старшая из них,
жена заведующего хозяйством, Анна Ивановна Мигунова, обратилась к Ромашову строгим и жеманным тоном, капризно растягивая концы слов и со светской важностью кивая головой...
Рассказал, что он из деревни Васильевского, в 12 верстах от города, что он отделенный от отца и братьев и живет теперь с
женой и двумя ребятами, из которых
старший только ходил в училище, а еще не помогал ничего.
— Мнукова, сударь,
жена… Петрушу-то моего, чай, знаешь? так вот его-то сына — мнука мне-то —
жена… У меня, сударь, шесть сынов, и у каждого сына
старший сын Акимом прозывается, и не сообразишь их!
Старик представил меня
жене, пожилой, но еще красивой южной донской красотой. Она очень обрадовалась поклону от дочери. За столом сидели четыре дочки лет от четырнадцати и ниже. Сыновей не было —
старший был на службе, а младший, реалист, — в гостях. Выпили водочки — старик любил выпить, а после борща, «красненьких» и «синеньких», как хозяйка нежно называла по-донскому помидоры, фаршированные рисом, и баклажаны с мясом, появилась на стол и бутылочка цимлянского.
Старший сын относился к матери с брезгливым сожалением, избегал оставаться с нею один на один, а если это случалось, мать закидывала его жалобами на
жену и обязательно просила денег. Он торопливо совал ей в руку рубль, три, несколько серебряных монет.
Они оба такие же, как были:
старший, горбоносый, с длинными волосами, приятен и, кажется, добрый; младший, Виктор, остался с тем же лошадиным лицом и в таких же веснушках. Их мать — сестра моей бабушки — очень сердита и криклива.
Старший — женат,
жена у него пышная, белая, как пшеничный хлеб, у нее большие глаза, очень темные.
В тот самый день, когда Петруха Авдеев кончался в Воздвиженском госпитале, его старик отец,
жена брата, за которого он пошел в солдаты, и дочь
старшего брата, девка-невеста, молотили овес на морозном току.
Дорогой шло безудержное пьянство, в котором
старшие не мешали рекрутам, чувствуя, что идти на такое безумное дело, на которое они шли, бросая
жен, матерей, отрекаясь от всего святого только для того, чтобы сделаться чьими-то бессмысленными орудиями убийства, слишком мучительно, если не одурманить себя вином.
Алексей же Степаныч, обрадованный взаимным дружеским обращением
старшей сестры и
жены, с увлечением занялся удочками, которыми вся прислуга потешалась и тешила своих молодых господ.
Когда он возвращался в Чурасово после своих страшных подвигов, то вел себя попрежнему почтительно к
старшим, ласково и внимательно к равным, предупредительно и любезно к своей
жене, которая, выплакав свое горе, опять стала здорова и весела, а дом ее попрежнему был полон гостей и удовольствий.
К ужину в небольшой проходной комнате, выходившей окнами на двор, собралась вся семья: Татьяна Власьевна, Гордей Евстратыч,
старший сын Михалко с
женой Аришей, второй сын Архип с
женой Дуней и черноволосая бойкая Нюша.
Старшая невестка Ариша,
жена Михалки, сосредоточенно перемывала чайную посуду, взмахивая концом полотенца: сегодня ее очередь чаем всех поить.
Семейство рыбака было многочисленно. Кроме
жены и восьмилетнего мальчика, оно состояло еще из двух сыновей.
Старший из них, лет двадцати шести, был женат и имел уже двух детей. Дядя Аким застал всех членов семейства в избе. Каждый занят был делом.
Старший в молодости еще служил приказчиком в Воронеже, а младший после смерти отца, ставшего уже исправником, жил со своей матерью и
женой в том же самом домике, где родился, держал тут же овощную лавку, и в Москву его
жена отпускала только со своим отцом.
Жена Долинского живет на Арбате в собственном двухэтажном доме и держит в руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она пожила год с мужем, овдовела и снова вышла за молодого врача больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым обществом», которое матроска без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым обществом». Сама же матроска состоит у
старшей дочери в ключницах; зять-лекарь не пускает ее к себе на порог.
Прокофий, ничего почти не пивший, был мрачней, чем когда-либо, и по временам взглядывал то на
жену, то на
старшего сынишку, которого он любил, кажется, больше других детей.
— Ни дать, ни взять — Корсаков, — сказал старый князь Лыков, отирая слезы смеха, когда спокойствие мало по малу восстановилось. — А что греха таить? Не он первый, не он последний воротился из Немецчины на святую Русь скоморохом. Чему там научаются наши дети? Шаркать, болтать бог весть на каком наречии, не почитать
старших, да волочиться за чужими
женами. Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости господи), царской арап всех более на человека походит.
— Врут, конечно, — сказал Мирон
жене или Якову, который тоже, наклонясь над газетой, читал тревожные телеграммы, соображая: чем всё это грозит ему? Артамонов
старший, махнув рукою, пошёл на двор, там солнце до того накалило булыжник, что тепло его проникало сквозь мягкие подошвы бархатных сапогов. Из окна сыпались сухенькие, поучающие слова Мирона; Яков, стоя с газетой в руках у окна, видел, как отец погрозил кому-то своим багровым кулаком.
Артамонов
старший, стоя у изголовья гроба, поддерживаемый
женою и Яковом, посмотрел снизу вверх на деревянное лицо Экке и угрюмо сказал монахам, которые несли гроб...
Они, семеро, шли все вместе; впереди прихрамывал Алексей, ведя
жену под руку, за ним Яков с матерью и сестрой Татьяной, потом шёл Мирон с доктором; сзади всех шагал в мягких сапогах Артамонов
старший.
Ветер притих, зарылся в густой снег. Снег падал тяжело и прямо, густыми хлопьями, он занавесил окна белым занавесом, на дворе ничего не видно. Никто не говорил с Артамоновым
старшим, и он чувствовал, что все, кроме
жены, считают его виновным во всём: в бунтах, в дурной погоде, в том, что царь ведёт себя как-то неумело.
В словах
жены он слышал, что она боится сына, как раньше боялась керосиновых ламп, а недавно начала бояться затейливого кофейника, подарка Ольги: ей казалось, что кофейник взорвётся. Нечто близкое смешному страху матери пред сыном ощущал пред ним и сам отец. Непонятен был юноша, все трое они непонятны. Что забавное находили они в дворнике Тихоне? Вечерами они сидели с ним у ворот, и Артамонов
старший слышал увещевающий голос мужика...
Внушительно, как подобает
старшему, Пётр упрекнул брата и
жену...
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: «Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так Бога ради
Помири нас как-нибудь:
Одному
женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам...
Младший, Степан, пошел по торговой части и помогал отцу, но настоящей помощи от него не ждали, так как он был слаб здоровьем и глух; его
жена Аксинья, красивая, стройная женщина, ходившая в праздники в шляпке и с зонтиком, рано вставала, поздно ложилась и весь день бегала, подобрав свои юбки и гремя ключами, то в амбар, то в погреб, то в лавку, и старик Цыбукин глядел на нее весело, глаза у него загорались, и в это время он жалел, что на ней женат не
старший сын, а младший, глухой, который, очевидно, мало смыслил в женской красоте.
— Полно, так ли? Ну всё равно. (Дома старик говорил гораздо развязнее, чем в гостях.) Вам, Владимир Сергеич, вероятно, небезызвестно, что я вдовец, лишился
жены;
старшие детки в казенных заведениях, а со мной только две меньшеньких, да свояченица живет, женина сестра, вот вы ее сейчас увидите. Да что ж это я вас ничем не потчую. Иван Ильич, распорядись, братец, насчет закуски… Какую вы водку предпочитать изволите?
Старый кузнец Силантий, его
жена, брат и
старший сын, парень превзродный, рыжий, как кумач, полинявший на солнце, вооруженные, как водится, яйцами, медом, караваем и петухом, повалились на пол, едва завидели господина.
— Почел бы за большую приятность, но никак не могу: мне нужно заехать отсюда в смирительный дом… Очень большая поднялась дороговизна на все припасы… У меня в доме живет и теща, то есть мать моей
жены, и дети;
старший особенно подает большие надежды: очень умный мальчишка, но средств для воспитания совершенно нет никаких…
— Да так, разные слова, самые обидные, и все по-русски, а потом стал швырять вещи и стулья и начал кричать: «вон, вон из дома — вы мне не по ндраву!» и, наконец, прибил и
жену и баронессу и, выгнав их вон из квартиры, выкинул им в окна подушки, и одеяла, и детскую колыбель, а сам с
старшими мальчиками заперся и плачет над ними.
«Какова! — думаю, — значит, она своего упорства не оставляет, — она таки хочет женить брата на Машеньке… Ну пусть их делают, как знают, и пусть их Машенькин отец надует, как он надул своих
старших зятьев. Да даже еще и более, потому что те сами жохи, а мой брат — воплощенная честность и деликатность. Тем лучше, — пусть он их надует — и брата и мою
жену. Пусть она обожжется на первом уроке, как людей сватать!»
Он
старших уважал, зато и сам
Почтительность вознаграждал улыбкой
И, ревностный хотя угодник дам,
Женился, по словам его, ошибкой.
В чем он ошибся, не могу я вам
Открыть, а знаю только (не соврать бы),
Что был он грустен на другой день свадьбы,
И что печаль его была одна
Из тех, какими жизнь мужей полна.
По мне они большие эгоисты, —
Всё
жен винят, как будто сами чисты.
У одного индейца был слон. Хозяин дурно кормил его и заставлял много работать. Один раз слон рассердился и наступил ногою на своего хозяина. Индеец умер. Тогда
жена индейца заплакала, принесла своих детей к слону и бросила их слону под ноги. Она сказала: «Слон! ты убил отца, убей и их». Слон посмотрел на детей, взял хоботом
старшего, потихоньку поднял и посадил его себе на шею. И слон стал слушаться этого мальчика и работать для него.
Деньжонки у него водились, конечно, небольшие, но они были: сколько их действительно было, — про это никто не знал, ни
жена его, ни
старшая дочь, ни родственники.
Рославлев-старший. К вам и как можно скорей, с прекрасной Юлией!.. А может быть, имя вымышленное, всё равно: с твоей
женой! Знакомиться нам нечего, мы, кажется, довольно подружились.
Он, как Рислер-старший в романе Альфонса Доде, сияя и потирая от удовольствия руки, глядел на свою молодую
жену и от избытка чувств не мог удержаться, чтобы не задавать вопрос за вопросом...
Все откровенно сознались, что хочется. Особенно горячо высказались лейтенант Невзоров,
старший механик и артиллерист Захар Петрович. Первые два жаждали свидания с
женами, а Захар Петрович страстно хотел обнять своего сынишку.