Неточные совпадения
«Ну-ка, слепой чертенок, — сказал я, взяв его за ухо, — говори, куда ты ночью таскался, с узлом, а?» Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив… с узлом? яким узлом?»
Старуха на этот раз услышала и стала
ворчать: «Вот выдумывают, да еще на убогого! за что вы его? что он вам сделал?» Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этой загадки.
Она, однако, не потеряла головы и немедленно выписала к себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю, злую и чванную
старуху, которая, поселившись у племянницы в доме, забрала себе все лучшие комнаты,
ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе как в сопровождении единственного своего крепостного человека, угрюмого лакея в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке.
Раиса. За Химкой-то уж подсматривать стали. Бабушка все
ворчит на нее, должно быть, что-нибудь заметила; да
старуха нянька все братцам пересказывает. Выходи, Анфиса, поскорей замуж, и я бы к тебе переехала жить: тогда своя воля; а то ведь это тоска.
Мне было лень спросить — что это за дело? Дом наполняла скучная тишина, какой-то шерстяной шорох, хотелось, чтобы скорее пришла ночь. Дед стоял, прижавшись спиной к печи, и смотрел в окно прищурясь; зеленая
старуха помогала матери укладываться,
ворчала, охала, а бабушку, с полудня пьяную, стыда за нее ради, спровадили на чердак и заперли там.
— Воду на твоей Оксе возить — вот это в самый раз, —
ворчала старуха. — В два-то дня она у меня всю посуду перебила… Да ты, Тарас, никак с ночевкой приехал? Ну нет, брат, ты эту моду оставь… Вон Петр Васильич поедом съел меня за твою-то Оксю. «Ее, — говорит, — корми, да еще родня-шаромыжники навяжутся…» Так напрямки и отрезал.
— Тьфу! Тоже и скажет, —
ворчала старуха. — Прежде смерти не умрем… И какие такие мои деньги?..
— Вот дармоеды навязались!.. —
ворчала раздосадованная
старуха. — Богадельня у меня, что ли?..
— Лукавая девка… —
ворчала старуха. — Всех обошла, а себя раньше других…
— Очень уж просты на любовь-то мужики эти самые, —
ворчала старуха, свертывая дареное платье. — Им ведь чужого-то века не жаль, только бы свое получить. Не бойся, утешится твой-то с какой-нибудь кержанкой. Не стало вашего брата, девок… А ты у меня пореви, на поклоны поставлю.
— Ты как дочь-то держишь? — все еще
ворчала старуха, напрасно стараясь унять расходившееся материнское сердце. — Она у тебя и войти в избу не умеет… волосы в две косы по-бабьи… Святое имя, и то на басурманский лад повернул.
Только когда Лиза поднималась идти домой,
старуха исчезала из комнаты и выползала в переднюю боковой дверью. Кропочась на прислугу, она с серьезной физиономией снимала с вешалки теплое пальто Лизы и, одевая ее,
ворчала...
Но
старуха не забыла. Когда я на этот раз возвратился домой, у калитки мне опять попался Януш; Соню я застал с заплаканными глазами, а нянька кинула на меня сердитый, подавляющий взгляд и что-то
ворчала беззубым, шамкающим ртом.
Людмила смеялась звонко и весело, целовала Коковкину, — и
старуха думала, что веселая девица ребячлива, как дитя, а Саша по глупости все ее затеи рад исполнить. Веселый Людмилин смех казал этот случай простою детскою шалостью, за которую только пожурить хорошенько. И она
ворчала, делая сердитое лицо, но уже сердце у нее было спокойно.
Я тотчас же вручил ей чай и сахар. Это подействовало на
старуху смягчающим образом, и хотя она и продолжала
ворчать, но уже не в прежнем, непримиримом тоне.
Девушка иногда сердилась на упрямую
старуху, особенно когда та принималась
ворчать на нее, но когда бабушка вставала на молитву — это была совсем другая женщина, вроде тех подвижниц, какие глядят строгими-строгими глазами с икон старинного письма.
Пел и подплясывал… А когда заканчивал, раздавались аплодисменты. Но дамы делали вид, что не понимают, и только
старуха Мурковская, бывшая гран-дам, лаская неразлучную с ней Моську, недовольно
ворчала...
Ворчали на барина только древние старики и
старухи, ютившиеся по тайникам и вышкам: продымит своим табачищем барин весь дом.
Старуха, шамкая и что-то
ворча про себя, отворила ему дверь, опять заперла ее на щеколду и полезла на печь, на которой доживала свой век.
Старуха приняла нас строго и долго
ворчала, бродя со свечой по комнатам и лазая по шкафам: «Непутевые, полуночники, мало им дня, по ночам бродят, добрым людям спать не дают».
Старуха Лаптева, крестясь, нагнулась, подняла шапку Гнедого и, заботливо отряхнув с неё пыль, встала сзади солдата. Сгруживается вокруг него народ — все весёлые, подмигивают друг другу,
ворчат, довольные скандалом, науськивают Гнедого.
— Вона, худы валенки-то, — во что обуешься теперь, —
ворчала старуха, простанывая по временам. — Немало толстолобому говорила: купи да купи, так на базаре нет… эка, брат, и валенок про нас на базаре не стало… а сивку… да… продали… не сам еще заводил… ловок больно… да… а не говори — и не говорю… Успенье на дворе, а еще и пар не запарили… жди, паря, хлеба… то-то… порядки какие… ой, батюшки, тошнехонько! Ой-ой, тошнехонько!..
В сенях, у окошка, сидела худая сгорбленная
старуха и что-то
ворчала, замахиваясь клюкой на пятилетнего мальчишку, который к ней то подскакивал, то отскакивал.
— Какое веселье! Разве не знаешь? — молвила Марьюшка. — Как допрежь было, так и без тебя. Побалуются маленько девицы, мать Виринея
ворчать зачнет, началить… Ну, как водится, подмаслим ее, стихеру споем, расхныкается
старуха, смякнет — вот и веселье все. Надоела мне эта анафемская жизнь… Хоть бы умереть уж, что ли!.. Один бы конец.
Пробудились на печах от уличной песни старые
старухи, торопливо крестились спросонок и творили молитву.
Ворчали отцы, кипятились матери. Одна за другой отодвигались в избах оконницы, и высовывались из них заспанные головы хозяек в одних повойниках. Голосистые матери резкой бранью осыпали далеко за полночь загулявших дочерей. Парни хохотали и громче прежнего пели...
Но, веря своей примете, мужики не доверяли бабьим обрядам и,
ворча себе под нос, копались средь дворов в навозе, глядя, не осталось ли там огня после того, как с вечера
старухи пуки лучины тут жгли, чтоб на том свете родителям было теплее.
— Ах вы, бесстыжие! — изнемогая,
ворчала она. — Ах вы, разбойницы! Уморили меня,
старуху… Услышит Марья Гавриловна, что тогда будет?.. Что про вас подумает?.. А?.. Погодите у меня, дайте срок: все матушке Манефе скажу, все, все… Задаст она вам, непутные!.. Заморит на поклонах да в темных чуланах…
Старик говорит вяло, зевая, словно резину жует; видно, что он
ворчит только потому, что у него под ложечкой сосет и язык без костей, но
старуха принимает близко к сердцу каждое его слово.
— Да что ты ко мне пристал? — сердится
старуха. —
Ворчит, и сам не знает чего. Образина лысая!
Старуха молча вышла, качая головой и что-то
ворча себе под нос.
Когда
старуха вышла,
ворча и охая, из горницы, Максим Яковлев некоторое время просидел на лавке в глубокой задумчивости. Он не был суеверен. Как это ни странно, но на конце России, где жили Строгановы, скорее в то время усваивались более трезвые, просвещенные взгляды на вещи, нежели в ее центре. Носителями этих взглядов, этой своего рода цивилизации были вольные люди, стекавшиеся из жажды труда и добычи на новые земли, которые представляли из себя сопермский край.