Неточные совпадения
— Любуется
Старик ботинкой крохотной,
Такую держит речь:
— Мне зять —
плевать, и дочь смолчит,
Жена —
плевать, пускай ворчит!
А жизнь была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза
плюют!
Эх вы, Аники-воины!
Со
стариками, с бабами
Вам только воевать…
Пьет да ест Васяга, девок портит,
Молодым парням — гармоньи дарит,
Стариков — за бороды таскает,
Сам орет на всю калуцку землю:
— Мне —
плевать на вас, земные люди.
Я хочу — грешу, хочу — спасаюсь!
Все равно: мне двери в рай открыты,
Мне Христос приятель закадышный!
— Не давала, не давала! Я ему отказала, потому что он не умел оценить. Он вышел в бешенстве и затопал ногами. Он на меня бросился, а я отскочила… И я вам скажу еще, как человеку, от которого теперь уж ничего скрывать не намерена, что он даже в меня
плюнул, можете это себе представить? Но что же мы стоим? Ах, сядьте… Извините, я… Или лучше бегите, бегите, вам надо бежать и спасти несчастного
старика от ужасной смерти!
— Верно, такой баба много есть. — Он даже
плюнул с досады и продолжал: — Бедный
старик! Бросил бы он эту бабу, делал бы оморочку да кочевал бы на другое место.
Старик, взобравшийся в эту минуту под самый гребень застрехи, с ожесточением
плюнул на выскочившего пса, послал ему сто тысяч дьяволов и одним прыжком очутился внутри стражникова дворика.
— Яков Васильич, отец и командир! — говорил он, входя. — Что это вы затеяли с Экзархатовым?
Плюньте, бросьте! Он уж, ручаюсь вам, больше никогда не будет… С ним это, может быть, через десять лет случается… — солгал
старик в заключение.
Слышь, подал раз
старику красненькую, тот взял ее, а сам отвернулся да
плюнул.
— — Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были. Приедет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, с собой спать положу, а к нему поеду, подарок, пешкеш, свезу. Так-то люди делают, а не то что как теперь: только и забавы у ребят, что семя грызут, да шелуху
плюют, — презрительно заключил
старик, представляя в лицах, как грызут семя и
плюют шелуху нынешние казаки.
Расходившийся
старик колотил кулаками в стену брагинского дома и
плевал в окна, но там все было тихо, точно все вымерли. Гордей Евстратыч лежал на своей кровати и вздрагивал при каждом вскрикивании неистовствовавшего свата. Если бы теперь попалась ему под руку Ариша, он ее задушил бы, как котенка.
Он не переставал хвастать перед женою; говорил, что
плевать теперь хочет на
старика, в грош его не ставит и не боится настолько — при этом он показывал кончик прута или соломки и отплевывал обыкновенно точь-в-точь, как делал Захар; говорил, что сам стал себе хозяин, сам обзавелся семьею, сам над собой властен, никого не уважит, и покажи ему только вид какой, только его и знали: возьмет жену, ребенка, станет жить своей волей; о местах заботиться нечего: местов не оберешься — и не здешним чета!
— Да ты мне только скажи, болезная, на ушко шепни — шепни на ушко, с чего вышло такое? — приставала старушка, поправляя то и дело головной платок, который от суеты и быстрых движений поминутно сваливался ей на глаза. — Ты, болезная, не убивайся так-то, скажи только… на ушко шепни… А-и! А-и! Христос с тобой!.. С мужем, что ли, вышло у вас что неладно?.. И то, вишь, он беспутный какой!
Плюнь ты на него, касатка! Что крушить-то себя понапрасну? Полно… Погоди, вот
старик придет: он ему даст!..
Голубые глаза её темнели, губы жадно вздрагивали, и грудь, высоко поднимаясь, как бы рвалась навстречу Илье. Он обнимал её, целовал, сколько силы хватало, а потом, идя домой, думал: «Как же она, такая живая и горячая, как она могла выносить поганые ласки
старика?» И Олимпиада казалась ему противной, он с отвращением
плевал, вспоминая её поцелуи. Однажды, после взрыва её страсти, он, пресыщенный ласками, сказал ей...
Тот, в свою очередь, обезумел от гнева: с замечательною для семидесятилетнего почти
старика силою он выхватил у близстоящего маркера тяжеловесный кий, ударил им Янсутского по голове, сшиб его этим ударом с ног, затем стал пихать его ногами,
плевать ему в лицо.
Настя прыгнула и к Крылушкину, вероятно с тем же намерением —
плюнуть ему в глаза, но тотчас его узнала, обхватила руками шею
старика и, упав головою на его грудь, тихо заплакала.
Пан полковник, разговаривая со старшими, которые стояли у стены и отнюдь не смели садиться, изволили закашляться и
плюнуть вперед себя. Стремительно один из бунчуковых товарищей,
старик почтенный, бросился и почтительно затер ногою плеванье его ясновельможности: так в тот век политика была утончена!
«Не выжил я из ума, — сердито заговорил
старик и
плюнул с досады.
— Да
плюнь, Семен…
старик он…
Дрожащею рукою он написал сначала письмо к родителям жены, живущим в Серпухове. Он писал
старикам, что честный ученый мастер не желает жить с распутной женщиной, что родители свиньи и дочери их свиньи, что Швей желает
плевать на кого угодно… В заключение он требовал, чтобы
старики взяли к себе свою дочь вместе с ее рыжим мерзавцем, которого он не убил только потому, что не желает марать рук.
Здесь
старик, сурово осмотревшись кругом, присел на первых попавшихся ему креслах, бросил взгляд на фамильные портреты, висевшие по стенам,
плюнул, прошептал молитву и потом с сердцем постучал своим костылем по столу, подле него стоявшему; но, видя, что тот, к кому относилось это повелительное извещение о его прибытии, не являлся, толкнул жезлом своим чернеца, стоявшего в задумчивости у порога, и указал ему на внутренность дома.
Палата была невелика и состояла только из трех кроватей. Одна кровать стояла пустой, другая была занята Пашкой, а на третьей сидел какой-то
старик с кислыми глазами, который всё время кашлял и
плевал в кружку. С Пашкиной кровати видна была в дверь часть другой палаты с двумя кроватями: на одной спал какой-то очень бледный, тощий человек с каучуковым пузырем на голове; на другой, расставив руки, сидел мужик с повязанной головой, очень похожий на бабу.
Молчаливый гвардеец стучит и гремит бранными доспехами не меньше своего разговорчивого товарища;
старик банкир щурит свои морщинистые и маленькие глазки; немец кашляет и
плюет как-то аккуратнее и веселее.
Спавший Михайло не шевельнулся. Фельдшер махнул рукой и ушел. В ожидании доктора Пашка осматривал своего соседа-старика.
Старик не переставая кашлял и
плевал в кружку; кашель у него был протяжный, скрипучий. Пашке понравилась одна особенность
старика: когда он, кашляя, вдыхал в себя воздух, то в груди его что-то свистело и пело на разные голоса.
— Эту рожу-то? Тьфу! — с омерзением
плюнул старик.
— Э, дурак, тьфу! — сердито
плюнув, сказал
старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.