Неточные совпадения
В избе все словно
замерло:
Старик, чинивший лапотки,
К ногам их уронил...
Были тут и
старики с седыми усами в дорогих расстегнутых пальто, из-под которых виднелся серебряный пояс на чекмене. Это — борзятники, москвичи, по зимам живущие в столице, а летом в своих имениях; их с каждым годом делалось меньше. Псовая охота, процветавшая при крепостном праве,
замирала. Кое-где еще держали псарни, но в маленьком масштабе.
Звуки
замерли, и фигура
старика в шлафроке, с раскрытой грудью и растрепанными волосами, показалась в окне.
«Телеграмма» вернулась, а за ней пришла и Нюрочка. Она бросилась на шею к Самойлу Евтихычу, да так и
замерла, — очень уж обрадовалась
старику, которого давно не видала. Свой, родной человек… Одета она была простенько, в ситцевую кофточку, на плечах простенький платок, волосы зачесаны гладко. Груздев долго гладил эту белокурую головку и прослезился: бог счастье послал Васе за родительские молитвы Анфисы Егоровны. Таисья отвернулась в уголок и тоже плакала.
Домик, в котором жил Палач, точно
замер до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел целый день и вся ночь, а утром крепкий
старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.
И все словно
замерли, в ожидании, что будет. И вот однажды, после пульки, подсел
старик к батальонному командиру и некоторое время до того пристально смотрел на него, что полковник весь съежился.
Старик поперхнулся, и все нутро его вдруг заколыхалось. Мы
замерли в ожидании одного из тех пароксизмов восторга, которые иногда овладевают старичками под наитием сладостных представлений, но он ограничился тем, что чихнул. Очевидно, это была единственная форма деятельного отношения к красоте, которая, при его преклонных летах, осталась для него доступною.
Дрожа и
замирая от страха, они приложили бледные лица к щелкам ворот; но сколько ни следили они за движениями грозного
старика, ожидая с минуты на минуту, что он тут же, на месте, пришибет Гришку, ожидания их не оправдались.
Причитание, готовое уже вырваться из груди ее, мгновенно
замерло; она как словно забыла вдруг свое собственное горе, поспешно отерла слезы и бросилась подсоблять
старику, который, по-видимому, не терял надежды возвратить дочь к жизни.
Илья прислонил лицо к щели в переборке,
замер, присмотрелся и увидал, что
старик лежит на своей постели вверх грудью, размахивая руками.
Его тусклые и воспалённые глаза
старика, с красными, опухшими веками, беспокойно моргали, а испещрённое морщинами лицо
замерло в выражении томительной тоски. Он то и дело сдержанно кашлял и, поглядывая на внука, прикрывал рот рукой. Кашель был хрипл, удушлив, заставлял деда приподниматься с земли и выжимал на его глазах крупные капли слёз.
Усилия, какие употреблял бедняк, чтобы говорить с помещицей, казалось, превышали его силы; едва произнес он последнее слово, как звук уже
замер на устах его, одышка и хриплый кашель, которому конца не было, совсем одолели
старика. Внезапно лицо его искривилось, руки брякнули оземь, и он покатился на солому.
Недолго, кажется, прогостил Алексей в дому родительском — суток не минуло, а неприветно что-то стало после отъезда его.
Старик Трифон и в токарню не пошел, хоть была у него срочная работа. Спозаранок завалился в чулане, и долго слышны были порывистые, тяжкие вздохи его… Фекла Абрамовна в моленной заперлась… Параня с сестрой в огород ушли гряды полоть, и там меж ними ни обычного смеху, ни звонких песен, ни деревенских пересудов… Ровно
замерло все в доме Трифона Лохматого.
Заходило солнце, спускались сумерки, восходила луна, и серебристый свет ее тихо ложился на пыльный, до полу покрытый толстым фризом и заваленный фолиантами стол, а мы всё беседовали. Я где-нибудь сидел в углу, а сухой
старик ходил — и ровною, благородною ораторскою речью повествовал мне о деяниях великих людей Греции, Рима и Карфагена. И я все это слушал — и слушал, часто весь дрожа и
замирая от страстного волнения.
В тихом воздухе, рассыпаясь по степи, пронесся звук. Что-то вдали грозно ахнуло, ударилось о камень и побежало по степи, издавая: «тах! тах! тах! тах!». Когда звук
замер,
старик вопросительно поглядел на равнодушного, неподвижно стоявшего Пантелея.
—
Старик! — вскричал Вульф, как порох, вспыхнувший от гнева. Он хотел что-то присовокупить, но девица Рабе убедительно посмотрела на него, и слова
замерли на его устах.
Мы все
замерли и затаили дыхание, но горцы стояли спокойно, и
старик спокойно продолжал крутить свои седые усы, а тот меж тем снова поднялся наверх и через пять минут был опять среди нас и подал герцогу кусок сетевого меда, воткнутый на острие блестящего кинжала.