Неточные совпадения
Сам Левин не помнил своей матери, и единственная
сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду
старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери.
— Что вы говорите! — вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет в этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через минуту, когда, слегка подрагивая на каждой ноге и расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом
сестры и видел в Вронском только героя и
старого приятеля.
Но, как ни были ей приятны и веселы одни и те же разговоры, — «Алины-Надины», как называл эти разговоры между
сестрами старый князь, — она знала, что ему должно быть это скучно.
Ну уж мне, старухе, давно бы пора сложить
старые кости на покой; а то вот до чего довелось дожить:
старого барина — вашего дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух братьев,
сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня были, мой батюшка, а вот теперь, видно, за грехи мои, и ее пришлось пережить.
Месяца полтора назад он вспомнил про адрес; у него были две вещи, годные к закладу:
старые отцовские серебряные часы и маленькое золотое колечко с тремя какими-то красными камешками, подаренное ему при прощании
сестрой, на память.
— Нет, почему? Но это было бы особенно удобно для двух
сестер,
старых дев. Или — для молодоженов. Сядемте, — предложила она у скамьи под вишней и сделала милую гримаску: — Пусть они там… торгуются.
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался
старой девой,
сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
Тушин жил с
сестрой,
старой девушкой, Анной Ивановной — и к ней ездили Вера с попадьей. Эту же Анну Ивановну любила и бабушка; и когда она являлась в город, то Татьяна Марковна была счастлива.
Вера являлась ненадолго, здоровалась с бабушкой,
сестрой, потом уходила в
старый дом, и не слыхать было, что она там делает. Иногда она вовсе не приходила, а присылала Марину принести ей кофе туда.
В первый раз молодой Версилов приезжал с
сестрой, с Анной Андреевной, когда я был болен; про это я слишком хорошо помнил, равно и то, что Анна Андреевна уже закинула мне вчера удивительное словечко, что, может быть,
старый князь остановится на моей квартире… но все это было так сбито и так уродливо, что я почти ничего не мог на этот счет придумать.
Но сейчас же ему стало совестно за свою холодность к
сестре. «Отчего не сказать ей всего, что я думаю? — подумал он. — И пускай и Аграфена Петровна услышит», сказал он себе, взглянув на
старую горничную. Присутствие Аграфены Петровны еще более поощряло его повторить
сестре свое решение.
У одного из ее приятелей, хорошего и смирного молодого человека, была
сестра,
старая девица лет тридцати восьми с половиной, существо добрейшее, но исковерканное, натянутое и восторженное.
— Спокой себя, моя любая
сестра! — говорил
старый есаул Горобець. — Сны редко говорят правду.
На монастырской площадке тоже все успокоилось, и жизнь стала входить в обычную колею. На широкое крыльцо кляштора выглянули
старые монахини и, видя, что все следы наваждения исчезли, решили докончить прогулку. Через несколько минут опять степенно закружились вереницы приютянок в белых капорах, сопровождаемые степенными
сестрами — бригитками. Старуха с четками водворилась на своей скамье.
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она
постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие
сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр лежал в своей комнате в нервной горячке. Он метался в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался бежать.
Старый доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре; Максим хмурил брови и не глядел на
сестру.
Вечерком завернул к Таисье новый старшина Макар, который пришел вместе с Васей, а потом пришла
сестра Аглаида. Много было разговоров о ключевском разоренье, о ключевской нужде, о
старых знакомых. Груздев припомнил и мочеганских ходоков, которые искали свою землю в орде.
Не знаю, как тебе высказать всю мою признательность за твою дружбу к моим
сестрам. Я бы желал, чтоб ты, как Борис, поселился в нашем доме. Впрочем, вероятно, у тебя казенная теперь квартира. Я спокойнее здесь, когда знаю, что они окружены лицейскими
старого чекана. Обними нашего директора почтенного. Скоро буду к нему писать. Теперь не удастся. Фонвизины у меня — заранее не поболтал на бумаге, а при них болтовня и хлопоты хозяина, радующегося добрым гостям. Об них поговорю с Николаем.
Она томилась, рвалась, выплакала все глаза, отстояла колени, молясь теплой заступнице мира холодного, просила ее спасти его и дать ей силы совладать с страданием вечной разлуки и через два месяца стала навещать
старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась
сестрою Агниею.
А у него, оказывается, была старушка мать и
сестра,
старая барышня, которые с ним жили, вот как у нашего Михина…
„Куда, говорит,
сестру девала?“ Замучил старуху совсем, так что она, и умирая, позвала его да и говорит: „Спасибо тебе, ваше благородие, что меня, старуху, не покинул, венца мученического не лишил“. А он только смеется да говорит: „Жаль, Домна Ивановна, что умираешь, а теперь бы деньги надобны! да куда же ты,
старая, сестру-то девала?“
Была у него, правда, родная
сестра,
старая девица, которая скромно жила в Петербурге в небольшом кругу"хороших людей"и тревожилась всевозможными передовыми вопросами.
Софья Ивановна была
старая девушка и младшая
сестра княгини, но на вид она казалась старше. Она имела тот особенный переполненный характер сложения, который только встречается у невысоких ростом, очень полных
старых дев, носящих корсеты. Как будто все здоровье ее ей подступило кверху с такой силой, что всякую минуту угрожало задушить ее. Ее коротенькие толстые ручки не могли соединяться ниже выгнутого мыска лифа, и самый туго-натуго натянутый мысок лифа она уже не могла видеть.
Славные люди были в конторе, служившие еще в
старом доме. Ф.В. Головин, главный бухгалтер, тогда еще совсем молодой человек, очень воспитанный, сама доброта и отзывчивость, С.Р. Скородумов, принимавший объявления, Митрофан Гаврилов, строгого солдатского вида, из бывших кантонистов, любимец газетчиков и наборщиков, две славные, молчаливые барышни, что-то писавшие, — и глава над всем, леденившая своим появлением всю контору, Ю.Е. Богданова,
сестра одного из пайщиков, писавшего статьи о банках.
К концу зимы
сестры не имели ни покровителей «настоящих», ни «постоянного положения». Они еще держались кой-как около театра, но о «Периколах» и «Полковниках
старых времен» не было уж и речи. Любинька, впрочем, выглядела несколько бодрее, Аннинька же, как более нервная, совсем опустилась и, казалось, позабыла о прошлом и не сознавала настоящего. Сверх того, она начала подозрительно кашлять: навстречу ей, видимо, шел какой-то загадочный недуг…
— Много ты знаешь! — желая обидеть ее, крикнул я. — Вон лавочница, Хлыстова
сестра, совсем
старая, а как путается с парнями-то!
«Высохнет земля на могиле моей — и забудешь ты меня, моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой — заглушит трава твое горе, мой
старый отец. Слезы высохнут на глазах
сестры моей, улетит и горе из сердца ее.
— Много, конечно, не сделают, а что напакостят — так это наверно. Потребуют деньги за молчание и за помощь: я того и жду… Только я много не могу им дать, и не дам — я уж решился; больше трех тысяч ассигнациями невозможно. Рассудите сами: три тысячи сюда, пятьсот серебром свадьба, потому что дяде все сполна нужно отдать; потом
старые долги; ну,
сестре хоть что-нибудь, так, хоть что-нибудь. Много ль из ста-то тысяч останется? Ведь это разоренье!.. Обноскины, впрочем, уехали.
Влас (входит, в руках его
старый портфель). Вы скучали без меня, мой патрон? Приятно знать это! (Суслову, дурачливо, как бы с угрозой.) Вас ищет какой-то человек, очевидно, только что приехавший. Он ходит по дачам пешком и очень громко спрашивает у всех — где вы живете… (Идет к
сестре.) Здравствуй, Варя.
Когда отец женился во второй раз, муштровала меня аристократическая родня мачехи, ее
сестры, да какая-то баронесса Матильда Ивановна, с коричневым
старым псом Жужу!.. В первый раз меня выпороли за то, что я, купив сусального золота, вызолотил и высеребрил Жужу такие места, которые у собак совершенно не принято золотить и серебрить.
— Я, должно быть, начинаю
стареть, — сказал Лаптев. — С тех пор, как умерла
сестра Нина, я почему-то стал часто подумывать о смерти.
Сестра продолжала и закончила постройку с тою же быстротою, с которой он вел ее, а когда дом был совершенно отстроен, первым пациентом вошел в пего ее брат. Семь лет провел он там — время, вполне достаточное для того, чтобы превратиться в идиота; у него развилась меланхолия, а
сестра его за это время
постарела, лишилась надежд быть матерью, и когда, наконец, увидала, что враг ее убит и не воскреснет, — взяла его на свое попечение.
— Она была не очень красива — тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала на фабрике шёлка, жила со старухой матерью, безногим отцом и младшей
сестрой, которая училась в ремесленной школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила музеи и
старые церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и, глядя на них, говорила...
Передо мной белеют на зеленом фоне «три
сестры» — три стройные, еще не
старые, выросшие из одного корня березы, которые я, в память Антоши Чехонте, назвал так три года назад.
В большом доме напротив, у инженера Должикова играли на рояле. Начинало темнеть, и на небе замигали звезды. Вот медленно, отвечая на поклоны, прошел отец в
старом цилиндре с широкими загнутыми вверх полями, под руку с
сестрой.
Мало-помалу он перешел на другие темы, заговорил о науке, о своей диссертации, которая понравилась в Петербурге; он говорил с увлечением и уже не помнил ни о моей
сестре, ни о своем горе, ни обо мне. Жизнь увлекала его. У той — Америка и кольцо с надписью, думал я, а у этого — докторская степень и ученая карьера, и только я и
сестра остались при
старом.
Как-то вечером я тихо шел садом, возвращаясь с постройки. Уже начинало темнеть. Не замечая меня, не слыша моих шагов,
сестра ходила около
старой, широкой яблони, совершенно бесшумно, точно привидение. Она была в черном и ходила быстро, все по одной линии, взад и вперед, глядя в землю. Упало с дерева яблоко, она вздрогнула от шума, остановилась и прижала руки к вискам. В это самое время я подошел к ней.
Решаясь не увозить только что взятую из института дочь в деревню, княгиня должна была сделать с княжною несколько визитов двоюродным
сестрам своего покойного мужа и некоторым его
старым светским приятелям, — те в свою очередь, разумеется, отдали бабушке эти визиты, и реставрированные таким образом знакомства в самое короткое время поставили ее дом на полуоткрытую ногу.
— Добился своего, убил… — И в лице ее, сквозь физические страдания и даже близость смерти, выразилась та же
старая, знакомая мне холодная животная ненависть. Детей… я всё-таки тебе… не отдам… Она (ее
сестра) возьмет…
— А что ты думаешь,
сестра? Конечно! ты молодая вдова, русская барыня, он француз, любезен, человек не
старый; в самом деле, это очень будет прилично. Ступай, матушка, ступай!..
Прохор. Креслу, подарок мой
сестре. Солнце ничего не стоит. Погоди-ка! Ты что это? Шутки шутить? Ты не забывайся, однако! Солнцу! Избаловала тебя
сестра, как
старая девка — кошку. Ступай к чертям! (Разглядывает бумаги на столе, чихает. Поет на «шестый глас».)
Ручным работам она училась усердно и понятливо, но обыкновенно спешно, торопливо кончала свой урок у
старой бабушки или у старшей
сестры и сейчас же бежала к книге, забивалась с нею в угол и зачитывалась до того, что не могла давать никакого ответа на самые простые, обыденные вопросы домашних.
Для матери и рассыпбвшейся пеплом бабушки этот ребенок был идолом;
сестры в ней не слыхали души; слуги любили ее до безумия; а
старый подмастерье Норка, суровый Герман Верман, даже часто отказывал себе в пятой гальбе пива единственно для того только, чтобы принести завтра фрейлейн Марье хоть апельсин, хоть два пирожных, хоть, наконец, пару яблок.
Нашим домашним хозяйством заведовала его
сестра, а моя тетка —
старая, пятидесятилетняя дева; моему отцу тоже минул четвертый десяток.
Возвратясь в столовую, Гаврила Афанасьевич казался очень озабочен. Сердито приказал он слугам скорее сбирать со стола, отослал Наташу в ее светлицу и, объявив
сестре и тестю, что ему нужно сними поговорить, повел их в опочивальню, где обыкновенно отдыхал он после обеда.
Старый князь лег на дубовую кровать, Татьяна Афанасьевна села на старинные штофные кресла, придвинув под ноги скамеечку; Гаврила Афанасьевич запер все двери, сел на кровать, в ногах к.<нязя> Лыкова, и начал в полголоса следующий разговор...
Я унизился до мелочной интриги: написал письмо матери, и она, без сомнения, рассказала все, что я хотел, его
сестре, и из этого ничего не вышло; в нетерпении я заставил
старого дурака написать безграмотное письмо Лопатину — и из этого ничего не выйдет, я знаю это.
Дорн. Люди скучны. В сущности, следовало бы вашего мужа отсюда просто в шею, а ведь все кончится тем, что эта
старая баба Петр Николаевич и его
сестра попросят у него извинения. Вот увидите!
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки
старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой
сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не войдет.
Ал. Ив. Григорьев и родной брат его Николай Иванович родились в семье владимирского помещика; но поступя на службу, отказались от небольшого имения в пользу преклонной матери и двух, если не трех,
сестер,
старых девиц.
Ко времени, о котором я говорю, в детской прибавилось еще две кроватки:
сестры Любиньки и брата Васи. Назвав меня по своему имени Афанасием, отец назвал и второго за покойным Васею сына тем же именем, в угоду
старому холостяку, родному дяде своему Василию Петровичу Шеншину.