Неточные совпадения
Самая полнота и
средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в
мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
Рындин — разорившийся помещик, бывший товарищ народовольцев, потом — толстовец, теперь — фантазер и анархист, большой, сутулый, лет шестидесяти, но очень моложавый; у него грубое, всегда нахмуренное лицо, резкий голос, длинные руки. Он пользуется репутацией человека безгранично доброго, человека «не от
мира сего». Старший сын его сослан,
средний — сидит в тюрьме, младший, отказавшись учиться в гимназии, ушел из шестого класса в столярную мастерскую. О старике Рындине Татьяна сказала...
Он родился, учился, вырос и дожил до старости в Петербурге, не выезжая далее Лахты и Ораниенбаума с одной, Токсова и
Средней Рогатки с другой стороны. От этого в нем отражались, как солнце в капле, весь петербургский
мир, вся петербургская практичность, нравы, тон, природа, служба — эта вторая петербургская природа, и более ничего.
Даже с практической стороны он не видит препятствия; необходимо отправиться в
Среднюю Азию, эту колыбель религиозных движений, очистить себя долгим искусом, чтобы окончательно отрешиться от отягощающих наше тело чисто плотских помыслов, и тогда вполне возможно подняться до созерцания абсолютной идеи, управляющей нашим духовным
миром.
Так
средний радикальный интеллигент обычно думает, что он или призван перевернуть
мир, или принужден остаться в довольно низком состоянии, пребывать в нравственной неряшливости и опускаться.
Все политическое устройство этого
мира рассчитано на
среднего, ординарного, массового человека, в котором нет ничего творческого.
Средние века, которые будут для нас вечным поучением и ко многим сторонам которых мы неустанно должны возвращаться, особенно поучительны сочетанием небесной мечты с земной силой этого
мира, лежавшего еще во зле.
Если
мир бесконечен, то
средняя плотность материи в нем должна быть равна нулю.
В таком же положении находится
средний человек нашего христианского
мира. Он чувствует, что всё то, что делается им самим и вокруг него, есть что-то нелепое, безобразное, невозможное и противное его сознанию, чувствует, что положение это становится всё мучительнее и мучительнее и дошло уже до последней степени напряжения.
— Оставьте ссоры; тяжел камень, весок и песок, но гнев глупца тяжелее их обоих. Отец ваш был, очевидно, мудрый и справедливый человек, и свою волю он высказал в своем завещании так же ясно, как будто бы это совершилось при сотне свидетелей. Неужели сразу не догадались вы, несчастные крикуны, что старшему брату он оставил все деньги,
среднему — весь скот и всех рабов, а младшему — дом и пашню. Идите же с
миром и не враждуйте больше.
Но — к несчастью или к счастью — Илья Ильич родился помещиком
средней руки, получал дохода не более десяти тысяч рублей на ассигнации и вследствие того мог распоряжаться судьбами
мира только в своих мечтаниях.
Классицизм принадлежит
миру древнему, так, как романтизм
средним векам.
Возле дилетантов доживают свой век романтики, запоздалые представители прошедшего, глубоко скорбящие об умершем
мире, который им казался вечным; они не хотят с новым иметь дела иначе как с копьем в руке: верные преданию
средних веков, они похожи на Дон-Кихота и скорбят о глубоком падении людей, завернувшись в одежды печали и сетования.
Об ученых корпорациях в
средних веках и в католическом
мире мы упомянули; их не надо смешивать с новой кастой ученых, выращенной в Германии в последние века.
Так, у касты ученых, у людей знания в
средних веках, даже до XVII столетия, окруженных грубыми и дикими понятиями, хранилось и святое наследие древнего
мира, и воспоминание прошедших деяний, и мысль эпохи; они в тиши работали, боясь гонений, преследований, — и слава после озарила скрытый труд их.
Исключительного владения в настоящем они иметь не могут, потому что настоящее нисколько не похоже ни на древний
мир, ни на
средний.
Главный, отличительный признак их — быть валом отделену от жизни; это отшельники
средних веков, имеющие свой
мир, свои интересы, свои обычаи.
Правда, эта последняя ступень, установляющая иерархическое соотношение Творца, Софии и
мира, далеко не достаточно проявлена в ранних и
средних диалогах Платона, где может скорее получиться такое впечатление, что
мир идей, София, и есть самое высшее начало
мира, почти сливается с Божеством.
Елена Андреевна (одна). Голова болит… Каждую ночь я вижу нехорошие сны и предчувствую что-то ужасное… Какая, однако, мерзость! Молодежь родилась и воспиталась вместе, друг с другом на «ты», всегда целуются; жить бы им в
мире и в согласии, но, кажется, скоро все съедят друг друга… Леса спасает Леший, а людей некому спасать. (Идет к левой двери, но, увидев идущих навстречу Желтухина и Юлю, уходит в
среднюю.)
В авторе"На дне"чувствуется нижегородский обыватель простого звания, прямо из
мира босяков и скитальцев попавший в всесветные знаменитости, без той выправки, какую дает принадлежность к высшему сословию,
средняя школа, университет.
То, что Тургенев и Григорович сделали для знакомства с
миром мужика, с его душой и бытом, то весьма и весьма возможно было и для
среднего барско-чиновничьего
мира, где вырабатывалась вся дальнейшая русская культура.
Возьмем ли мы серенады
средних веков (см. серенаду Дон-Жуана в драме графа Ал. К. Толстого «Дон-Жуан»), возьмем ли любовные стихотворения современных поэтов, — везде видно одно и то же: всякий свою деву называет прекраснейшей в
мире.
Объективированный
мир организуется для
среднего человека, для социальной обыденности.
Они знали, что последний, несмотря на то, что был католическим епископом, далеко не разделял их проекта соединения восточной и западной церквей под властью папы, а напротив, желал придать полную самостоятельность католической церкви в России под властью местного епископа и заявлял, что «папская власть над всем католическим
миром обязана своим происхождением только крайнему и глубокому невежеству
средних веков, когда многие из латинских епископов не умели даже писать».
Про христианство одинаково можно сказать, что оно и самая мистическая религия в
мире и что она — религия совсем не мистическая, а исторически-бытовая и удивительно приспособленная к
среднему уровню людей, к их житейской трезвости.
Это
мир «кафешантанов» и «увеселительных садов»
средней руки ресторанов, посетительницы которых составляют середину между «неотразимыми танцорками», «кокотками» и «уличными феями».
Не говоря уже об учителях церкви древнего
мира: Татиане, Клименте, Оригене, Тертуллиане, Киприане, Лактанции и других, противоречие это сознавалось и в
средние века, в новое же время выяснялось всё больше и больше и выражалось и в огромном количестве сект, отрицающих противное христианству государственное устройство с необходимым условием существования его — насилием, и в самых разнообразных гуманитарных учениях, даже не признающих себя христианскими, которые все, так же, как и особенно распространившиеся в последнее время учения социалистические, коммунистические, анархические, суть не что иное, как только односторонние проявления отрицающего насилие христианского сознания в его истинном значении.
Но в
средние века было так много замечательных мыслителей и такое разнообразие в
мире мысли, как ни в одну эпоху.