Оба молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами,
спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в два, унеся с собой бревна и доски на плечах. А бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
Неточные совпадения
Берег
обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу
с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны.
— Велела ждать и забыла, — а я жду! — говорил он, вставая со скамьи и
спускаясь опять шага три
с обрыва и все прислушиваясь.
Никто из дворни уже не сходил в этот
обрыв, мужики из слободы и Малиновки обходили его, предпочитая
спускаться с горы к Волге по другим скатам и
обрывам или по проезжей, хотя и крутой дороге, между двух плетней.
— Да что это вы идете, как черепаха! Пойдемте к
обрыву,
спустимся к Волге, возьмем лодку, покатаемся! — продолжала она, таща его
с собой, то смеясь, то вдруг задумываясь.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи
с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто
спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается
обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной
с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно,
с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Две лестницы
спускаются от беседки по
обрыву, под ним летом стояли купальни: полосатая — голубая
с белым — Фогеля, красная — головы и серая, из выгоревших на солнце тесин — «публичная».
Выйдя из дому, я
обрывом спустилась к Куре, перешла мост и, взобравшись на гору
с противоположного берега, оглянулась назад. Весь Гори был как на ладони. Вот наш дом, вот сад, вот старый густолиственный каштан под окном отца… старый каштан, посаженный еще при дедушке… Там за его ветвями спит он, мой папа, добрый, любимый… Он спит и не подозревает, что задумала его злая потара сакварела…
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь
с отцом и бабушкой, чтобы идти спать, я, вместо того чтобы отправиться в мою комнату, свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до
обрыва.
Спуститься сквозь колючий кустарник к самому берегу Куры и, пробежав мост, подняться по скользким ступеням, поросшим мхом, к руинам крепости было делом нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости.
Вместо того чтобы, признав силу, поднимающую его в высоту, своей жизнью, итти по открывшемуся ему направлению, он ужасается перед тем, что открылось ему
с высоты, и нарочно
спускается вниз, ложится как можно ниже, чтобы не видать
обрывов, открывающихся ему.
Кругом были крутые
обрывы. Мы сели верхом,
спустились на дорогу и поехали, пробираясь между стоявшими обозами. Проехали
с версту. Обозы стояли, как остановившийся на бегу поток. Горели костры.
Гора Сен-Готард была охраняема французами. Чудо-богатырей ничто не останавливало на пути —
с ними был их чудо-вождь Суворов. На высочайшие горы пробирались они по узеньким тропинкам, по
обрывам спускались в глубокие пропасти, шли часто прямо по целине, без дороги, по пояс в воде переходили вброд быстрые горные реки.