Неточные совпадения
Ассоль
спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший
с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца
с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав,
упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась
с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед
дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Сюда! за мной! скорей! скорей!
Свечей побольше, фонарей!
Где домовые? Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где!
с кем! Ни дать ни взять она,
Как мать ее, покойница жена.
Бывало, я
с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь
с мужчиной!
Побойся бога, как? чем он тебя прельстил?
Сама его безумным называла!
Нет! глупость на меня и слепота
напала!
Всё это заговор, и в заговоре был
Он сам, и гости все. За что я так наказан!..
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта
дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос,
с презрением удивляется, как смел
попасть в первое место,
с нею рядом, этот скромный и плюгавый человечек
с книжкой или
с газетой в руках?
Тетушки ждали Нехлюдова, просили его заехать, но он телеграфировал, что не может, потому что должен быть в Петербурге к сроку. Когда Катюша узнала это, она решила пойти на станцию, чтобы увидать его. Поезд проходил ночью, в 2 часа. Катюша уложила
спать барышень и, подговорив
с собою девочку, кухаркину
дочь Машку, надела старые ботинки, накрылась платком, подобралась и побежала на станцию.
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я
с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую
дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо
спит целый день… А что ж преферанс?
Только в немногих домах, где получались «Московские ведомости», выступали на арену, при гостях, кое-какие скудные новости, вроде того, что такая-то принцесса родила сына или
дочь, а такой-то принц, будучи на охоте,
упал с лошади и повредил себе ногу.
В невыразимом волнении она встает
с постели, направляется к двери соседней комнаты, где
спит ее
дочь, и прикладывает ухо к замку. Но за дверью никакого движенья не слышно. Наконец матушка приходит в себя и начинает креститься.
— Ты у меня теперь в том роде, как секретарь, — шутил старик, любуясь умною
дочерью. — Право… Другие-то бабы ведь ровнешенько ничего не понимают, а тебе до всего дело. Еще вот погоди,
с Харченкой на подсудимую скамью
попадешь.
В одной камере
с выбитыми стеклами в окнах и
с удушливым запахом отхожего места живут: каторжный и его жена свободного состояния; каторжный, жена свободного состояния и
дочь; каторжный, жена-поселка и
дочь; каторжный и его жена свободного состояния; поселенец-поляк и его сожительница-каторжная; все они со своим имуществом помещаются водной камере и
спят рядом на одной сплошной наре.
Прости свою
дочь, ради бога!..»
Старик на меня поглядел наконец
Задумчиво, пристально, строго
И, руки
с угрозой подняв надо мной,
Чуть слышно сказал (я дрожала):
«Смотри, через год возвращайся домой,
Не то — прокляну!..»
Я
упала…
Он обходится со всеми ласково, о жене и
дочери говорит
с умилением; когда Дуня, узнав о его решительном отказе Вихореву,
падает в обморок (сцена эта нам кажется, впрочем, утрированною), он пугается и даже тотчас соглашается изменить для нее свое решение.
Мать в то время уж очень больна была и почти умирала; чрез два месяца она и в самом деле померла; она знала, что она умирает, но все-таки
с дочерью помириться не подумала до самой смерти, даже не говорила
с ней ни слова, гнала
спать в сени, даже почти не кормила.
— Еще хорошо, что на такого идиота
напала, — перешепнулась
с ней Лизавета Прокофьевна. Замечание
дочери все-таки облегчило ее.
— Но своего, своего! — лепетал он князю, — на собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение будет, закуска, и об этом
дочь хлопочет; но, князь, если бы вы знали, какая тема в ходу. Помните у Гамлета: «Быть или не быть?» Современная тема-с, современная! Вопросы и ответы… И господин Терентьев в высшей степени…
спать не хочет! А шампанского он только глотнул, глотнул, не повредит… Приближьтесь, князь, и решите! Все вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума…
Он
упал наконец в самом деле без чувств. Его унесли в кабинет князя, и Лебедев, совсем отрезвившийся, послал немедленно за доктором, а сам вместе
с дочерью, сыном, Бурдовским и генералом остался у постели больного. Когда вынесли бесчувственного Ипполита, Келлер стал среди комнаты и провозгласил во всеуслышание, разделяя и отчеканивая каждое слово, в решительном вдохновении...
Поверьте, — продолжала она, тихонько поднимаясь
с полу и садясь на самый край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей
дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она
спит в соседней комнате, бедный ребенок!
В балагане, где старуха
спала с снохой и
с дочерью, было темно.
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение
дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха
с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не
попало.
Дом был весь занят, — съехались все тетушки
с своими мужьями; в комнате Татьяны Степановны жила Ерлыкина
с двумя
дочерьми; Иван Петрович Каратаев и Ерлыкин
спали где-то в столярной, а остальные три тетушки помещались в комнате бабушки, рядом
с горницей больного дедушки.
Он схватил ее и, подняв как ребенка, отнес в свои кресла, посадил ее, а сам
упал перед ней на колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе
с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою
дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По смерти родителей его приняла в свое заведование
дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется, продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение
попадали только несомненно родовитые девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
Тщательно скрывая от
дочерей положение несчастной горничной, она спешила ее отправить в деревню, и при этом не только что не бранила бедняжку, а, напротив, утешала, просила не
падать духом и беречь себя и своего будущего ребенка, а сама между тем приходила в крайнее удивление и восклицала: «Этого я от Аннушки (или Паши какой-нибудь) никак не ожидала, никак!» Вообще Юлия Матвеевна все житейские неприятности — а у нее их было немало — встречала
с совершенно искренним недоумением.
— Да как же, говорит Анкудим-то, ты смеешь позорить честного отца, честную
дочь? Когда ты
с ней
спал, змеиное ты сало, щучья ты кровь? — а сам и затрясся весь. Сам Филька рассказывал.
Так Филька-то у мещанина-то дым коромыслом пустил,
с дочерью спит, хозяина за бороду кажинный день после обеда таскает, — всё в свое удовольствие делает.
Старших
дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла, оставив трехлетнюю
дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами
попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и
с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь
с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам отец.
— Хотя Арина Васильевна и ее
дочери знали, на какое дело шли, но известие, что Парашенька обвенчана, чего они так скоро не ожидали, привело их в ужас: точно
спала пелена
с их глаз, точно то случилось, о чем они и не думали, и они почувствовали, что ни мнимая смертельная болезнь родной бабушки, ни письмо ее — не защита им от справедливого гнева Степана Михайловича.
— Вот
с этой бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание… Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей
дочери и сделалось лучше, во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай Бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а главное — не
падайте никогда духом.
Уже
с первых минут стало ясно, что
дочь уступит матери в легкости и силе, — Нунча бежала так свободно и красиво, точно сама земля несла ее, как мать ребенка, — люди стали бросать из окон и
с тротуаров цветы под ноги ей и рукоплескали, одобряя ее криками; в два конца она опередила
дочь на четыре минуты
с лишком, и Нина, разбитая, обиженная неудачей, в слезах и задыхаясь,
упала на ступени паперти, — не могла уже бежать третий раз.
Вихрь ужаса охватил людей,
с криком и воплями все бросились к выходу, многие
упали без чувств на кафли пола, многие плакали, как дети, а Серафина стояла
с топором в руке над беднягой Донато и бесчувственной
дочерью своей, как Немезида деревни, богиня правосудия людей
с прямою душой.
Такой красивый, такой молодец и струсил.
С бубном стоит! Ха, ха, ха! Вот когда я обижена. Что я? Что я? Он плясун, а я что? Возьмите меня кто-нибудь! Я для него только жила, для него горе терпела. Я, богатого купца
дочь, солдаткой хотела быть, в казармах
с ним жить, а он!… Ах, крестный! Трудно мне… духу мне!., духу мне надо… а нет. Била меня судьба, била… а он… а он… добил. (
Падает к Аристарху на руки).
И старуха
с рыданиями
упала на грудь
дочери.
Стало совсем темно, и улица мало-помалу опустела. В доме, что напротив, затихла музыка; отворились настежь ворота, и по нашей улице, балуясь, мягко играя бубенчиками, покатила тройка. Это инженер
с дочерью поехал кататься. Пора
спать!
Бабушка, разумеется, тоже была на этих собраниях
с дочерью и
с Ольгою Федотовной, которая находилась в гардеробных комнатах. Результатом первого же из этих съездов было то, что княгиня совсем против желания
попала в очень большой круг знакомств, имевших то необыкновенное начало, что здесь не родители знакомили детей, а дети сводили и сближали своих родителей.
Часов в двенадцать дня Елена ходила по небольшому залу на своей даче. Она была в совершенно распущенной блузе; прекрасные волосы ее все были сбиты, глаза горели каким-то лихорадочным огнем, хорошенькие ноздри ее раздувались, губы были пересохшие. Перед ней сидела Елизавета Петровна
с сконфуженным и оторопевшим лицом;
дочь вчера из парка приехала как сумасшедшая, не
спала целую ночь; потом все утро плакала, рыдала, так что Елизавета Петровна нашла нужным войти к ней в комнату.
— Вот тут зато и вышла целая история. Да, я ужасно жалела, что я взяла туда
с собою моих
дочерей. Тут он снял свой зонтик; она закричала: «ах!», он закричал: «ах!», он затрясся и задрожал; она
упала, а этот ее зверь, этот проклятый гернгутер-то, взял ее в охапку, выбежал
с нею на двор и уехал. Каково, я тебя спрашиваю, это перенесть madame Риперт? Согласен ли ты, что ведь это можно назвать происшествием?
Это была искра, брошенная на кучу пороха!.. «Кто мешает! — заревели пьяные казаки. — Кто смеет нам мешать!.. мы делаем, что хотим, мы не рабы, чорт возьми!.. убить, да, убить! отомстим за наших братьев… пойдемте, ребята»… и толпа
с воем ринулась к кибиткам; несчастный старик
спал на груди своей
дочери; он вскочил… высунулся… и всё понял!..
Так и шло время. Свыклась Настя
с Крылушкиным и Митревной и была у них вместо
дочери любимой. Все к ней всё
с смешком да
с шуточкой. А когда и затоскует она, так не мешают ей, не лезут, не распытывают, и она, перегрустивши, еще крепче их любила. Казалось Насте, что в рай небесный она
попала и что уж другого счастья ей никакого не нужно.
Ударила барыня еще раз пяток, да все не
попадало по Маше, потому что Настя себя подставляла под руку; дернула
с сердцем
дочь и повела за ручонку за собою в спальню.
— Боюсь;
с первого раза, когда он посватал
дочь, — испугалась. Вдруг, как будто из тучи
упал никому неведомый и в родню полез. Разве эдак-то бывает? Помню, говорит он, а я гляжу в наглые глазищи его и на все слова дакаю, со всем соглашаюсь, словно он меня за горло взял.
Каждый раз, когда я обедал у него, нам подавали полбутылки Аи, из которой одной капли не
попадало в бокалы дам, и достаточно было при уходе из-за стола ему сказать: «А вы, Афанасий Афанасьевич, посидите
с моими
дочерьми», для того чтобы ни одна из них не сделала шагу из гостиной до отцовского пробуждения.
С тех пор я не встречал более Евлампии. Каким образом
дочь Мартына Петровича
попала в хлыстовские богородицы — я и представить себе не могу; но кто знает, быть может, она основала толк, который назовется — или уже теперь называется, по ее имени — евлампиевщиной? Все бывает, все случается.
— Девичьей душе не надо дивиться, ваше превосходительство. Девушка
с печи
падает, пока до земли долетит, сорок дум передумает, и в том дива нет; была
с вечера девушкой, ко полуночи молодушкой, ко белу свету хозяюшкой, а хозяйке не честь быть ни в пόслухах, ни в доказчицах. — Старуха тихо выдвинула
дочь за руку вперед себя и добавила: — Хозяйкино дело теперь весть дорогих гостей за стол да потчевать.
Ожёг! Понимаю я, что напакостить мне — легко для него: знакомства он имеет большие, везде ему почёт, и
попаду я в солдаты, как в воду камень.
Дочери своей он не пожалеет, — у него тоже большая игра
с богом была.
Долее уже не в состоянии была она продолжать разговора
с дочерью и, придя в свою комнату, зарыдала и почти без чувств
упала на голые доски кровати Антона Федотыча.
Однажды близ кагульских вод
Мы чуждый табор повстречали;
Цыганы те, свои шатры
Разбив близ наших у горы,
Две ночи вместе ночевали.
Они ушли на третью ночь,
И, брося маленькую
дочь,
Ушла за ними Мариула.
Я мирно
спал; заря блеснула;
Проснулся я: подруги нет!
Ищу, зову — пропал и след.
Тоскуя, плакала Земфира,
И я заплакал!..
с этих пор
Постыли мне все девы мира;
Меж ими никогда мой взор
Не выбирал себе подруги,
И одинокие досуги
Уже ни
с кем я не делил.
— Капитолина? Девочка она, — совсем дитя. Вятская, купеческая
дочь была… Да вот свихнулась. Дальше — больше, и пошла в публичный дом… Я — смотрю, ребенок совсем! Господи, думаю, разве так можно? Ну, и познакомился
с ней. Она — плакать. Я говорю: «Ничего, потерпи! Я те отсюда вытащу — погоди!» И всё у меня было готово, деньги и всё… И вдруг я запил и очутился в Астрахани. Потом вот сюда
попал. Известил ее обо мне один человек, и она написала мне письмо.
Маша,
дочь ее, нянчилась
с меньшим, старшие, мальчик и девочка, были в школе. Сам зять не
спал ночь и теперь заснул. Прасковья Михайловна долго не
спала вчера, стараясь смягчить гнев
дочери на мужа.
Я знаю Алвареца,
дочь его
И мачеху… но есть еще Фернандо,
Который в доме их воспитан…
Он молодец… я видел, как в арене
Пред ним ужасный буйвол
упадал. —
Его ты не подкупишь… и не так-то
Легко
с ним будет справиться.
Сказать по правде, новость эта больше обрадовала его, нежели опечалила; тем не менее он
с свирепостью
напал па
дочь, разбранил ее, оттаскал по обычаю праотцев за косу, запер в чулан, словом, сделал все, что требовала оскорбленная любовь родителя.