Неточные совпадения
Теперь дворец
начальникаС балконом,
с башней,
с лестницей,
Ковром богатым устланной,
Весь стал передо мной.
На окна поглядела я:
Завешаны. «В котором-то
Твоя опочиваленка?
Ты сладко ль
спишь, желанный мой,
Какие видишь сны?..»
Сторонкой, не по коврику,
Прокралась я в швейцарскую.
И Степан Аркадьич встал и пошел вниз к новому
начальнику. Инстинкт не обманул Степана Аркадьича. Новый страшный
начальник оказался весьма обходительным человеком, и Степан Аркадьич позавтракал
с ним и засиделся так, что только в четвертом часу
попал к Алексею Александровичу.
Не зная законов и русского судопроизводства, он
попал в сенат, сделался членом опекунского совета,
начальником Марьинской больницы,
начальником Александрийского института и все исполнял
с рвением, которое вряд было ли нужно,
с строптивостью, которая вредила,
с честностью, которую никто не замечал.
В высокоторжественные дни он и его секретари, в полной парадной форме, из
пади Кусун-Котан идут в пост к
начальнику округа и поздравляют его
с праздником; г.
Смятение было невообразимое; у всех точно пелена
с глаз
упала. И вдруг, без всякого предварительного соглашения, в одно мгновение ока, всем припомнилось давно забытое слово"
начальник края"…
Канцелярские чиновники сидят по местам и скребут перьями; среднее чиновничество, вроде столоначальников и их помощников, расселось где
попало верхом на стульях, курит папиросы, рассказывает ходящие в городе слухи и вообще занимается празднословием;
начальники отделений — читают газеты или поглядывают то на дверь, то на лежащие перед ними папки
с бумагами, в ожидании Петра Николаича.
Однако ж главное все-таки было в порядке, и черезовская удача продолжала не изменять. Семен Александрыч регистраторствовал
с таким тактом, что
начальник говорил про него:"В первый раз вижу человека, который
попал на свое место, — именно таков должен быть истинный регистратор!"
Такова была почти вся
с улицы видимая жизнь маленького городка, куда
попал герой мой; но что касается простосердечия, добродушия и дружелюбия, о которых объяснял Петр Михайлыч, то все это, может быть, когда-нибудь бывало в старину, а нынче всем и каждому, я думаю, было известно, что окружный
начальник каждогодно делает на исправника донос на стеснительные наезды того на казенные имения.
Начальник бастиона, обходивший в это время свое хозяйство, по его выражению, как он ни привык в 8 месяцев ко всяким родам храбрости, не мог не полюбоваться на этого хорошенького мальчика в расстегнутой шинели, из-под которой видна красная рубашка, обхватывающая белую нежную шею,
с разгоревшимся лицом и глазами, похлопывающего руками и звонким голоском командующего: «первое, второе!» и весело взбегающего на бруствер, чтобы посмотреть, куда
падает его бомба.
Жил он
с семьей в долг, занимая где и у кого
попало при всяком удобном случае, не пропуская даже своих
начальников и швейцаров.
В траншеях!..» — «Становись!.. стрелки, вперед!» — закричал отрядный
начальник и
с простреленной головой повалился на меня; на него
упало еще человека два.
— Да, вчера он приехал
с приказаниями к нашему авангардному
начальнику, обедал у него и потом отправился вместе
с ним прогуливаться вдоль нашей цепи; какая-то шальная пуля
попала ему в грудь, и если доктора говорят правду, так он не жилец.
— Ну, а я понимаю: я даже в Петербург хотел вернуться и сошел, но только денег не было.
Начальник станции велел
с другим, поездом в Москву отвезть, а в Петербург, говорит, без билета нельзя. А поезд подходит — опять того знакомого мужика; которого били, ведут и опять наколачивают. Я его узнал, говорю: «За что тебя опять?» А он говорит: «Не твое дело». Я приехал в Москву — в их дом, и все
спал, а потом встал, а на дворе уже никого, — говорят: уехали.
Это зависит от отношений: пред
начальником отделения помощник столоначальника —
пас, смирился совершенно; но
с другими помощниками он считает себя «в своем праве» и за это право держится ревниво и угрюмо.
Случилось это во время франко-прусской войны. Молодой Ницше был
начальником санитарного отряда. Ему пришлось
попасть в самый ад перевязочных пунктов и лазаретов. Что он там испытал, об этом он и впоследствии никогда не мог рассказывать. Когда, много позже, друг его Эрвин Роде спросил его, что ему пришлось видеть на войне в качестве санитара, Ницше
с мукою и ужасом ответил...
Театр слишком меня притягивал к себе. Я
попал как раз к приезду нового директора, Л.Ф.Львова, брата композитора, сочинившего музыку на"Боже, царя храни".
Начальник репертуара был некто Пельт, из обруселой московской семьи французского рода, бывший учитель и гувернер, без всякого литературного прошлого, смесь светского человека
с экс-воспитателем в хороших домах.
За Давыдовым по пятам всюду следовал смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским
начальником. Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и
попасть в смотрители госпиталя. Был это полный, красивый мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения
с главным врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
А утомление войною у всех было полное. Не хотелось крови, не хотелось ненужных смертей. На передовых позициях то и дело повторялись случаи вроде такого: казачий разъезд, как в мешок,
попадает в ущелье, со всех сторон занятое японцами. Раньше никто бы из казаков не вышел живым. Теперь на горке появляется японский офицер,
с улыбкою козыряет
начальнику разъезда и указывает на выход. И казаки спокойно уезжают.
Вася соглашается, кладет бумаги обратно в портфель и, простившись
с начальником, едет домой
спать.
В разгаре завязавшегося дела на него наскочил конфедератский офицер, выстрелил из двух пистолетов, но мимо и бросился
с саблей. Суворов отпарировал удар, но противник продолжал настойчиво
нападать, пока не подоспел случайно один карабинер и не выручил своего
начальника, положив конфедерата выстрелом в голову.
Действительно, кроме злоумышленников, никто и не догадывался о предстоящей беде. Инвалиды не имели даже патронов и
спали крепким сном, а инвалидному
начальнику, дряхлому и немощному старцу, в неведении дел мирских, вовсе и не чудилось, что он среди России через несколько часов сделается военнопленным; исправник еще
с полдня выехал в уезд, прочие власти тоже разъехались, жители
спали; бодрствовал только часовой, стоявший у казначейства.
— Двое из этих больших отрядных
начальников — один поляк, другой немец — почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться, каждый к своему отряду,
с тем, чтобы
напасть на транспорт.