Неточные совпадения
Огромный, пестрый город гудел, ревел, непрерывно звонили
сотни колоколов, сухо и дробно стучали
колеса экипажей по шишковатым мостовым, все звуки сливались в один, органный, мощный.
За городом работали
сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили
колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
— Из города, — повторил Михей Михеич, — и все по милости этого разбойника Онуфрия. Представьте вы себе, наговорил мне чертову тьму, турусы на
колесах такие подпустил, что ай-люли ты, моя радость! Аферу, говорит, такую для вас сыскал, какой еще на свете подобной не бывало, просто
сотнями загребай целковенькие; а окончилась вся афера тем, что у меня же двадцать пять рублев занял, да в город я напрасно протаскался, лошадей совершенно заморил.
Но вот уже раздался последний колокол, капитан с белого мостика самолично подал третий пронзительный свисток; матросы засуетились около трапа и втащили его на палубу; шипевший доселе пароход впервые тяжело вздохнул, богатырски ухнул всей утробой своей, выбросив из трубы клубы черного дыма, и медленно стал отваливать от пристани. Вода забулькала и замутилась под
колесами. Раздались оживленнее, чем прежде,
сотни голосов и отрывочных возгласов, которые перекрещивались между пристанью и пароходным бортом.
А извещалось в том письме, что божией волею случилось с Прохоровым несчастье. Попал он под
колесо машины и умер мученической смертью, раздробленный ею на
сотню мелких кусков.
Так омерзительно живо вспомнилась Юрасову эта песня, которую он слышал во всех городских садах, которую пели его товарищи и он сам, что захотелось отмахиваться от нее руками, как от чего-то живого, как от камней, брошенных из-за угла. И такая жестокая власть была в этих жутко бессмысленных словах, липких и наглых, что весь длинный поезд
сотнею крутящихся
колес подхватил их...
Свистят на осях
колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее
колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно
сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент — зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь,
колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.