Неточные совпадения
Из отворенных
окон одного дома обдало его
сотней звонких голосов, которые повторяли азы и делали совершенно лишнею надпись на дверях: «Школа».
Мы пришли на торговую площадь; тут кругом теснее толпились дома, было больше товаров вывешено на
окнах, а на площади сидело много женщин, торгующих виноградом, арбузами и гранатами. Есть множество книжных лавок, где на
окнах, как в Англии, разложены
сотни томов, брошюр, газет; я видел типографии, конторы издающихся здесь двух газет, альманахи, магазин редкостей, то есть редкостей для европейцев: львиных и тигровых шкур, слоновых клыков, буйволовых рогов, змей, ящериц.
Лука Назарыч, стоя у своего
окна, каждое утро наблюдал вереницы двигавшихся подвод, и его старое крепостное сердце обливалось кровью: уходила та живая сила, которая складывалась
сотнями лет.
В своем мучительном уединении бедный герой мой, как нарочно, припоминал блаженное время своей болезни в уездном городке; еще с раннего утра обыкновенно являлся к нему Петр Михайлыч и придумывал всевозможные рассказы, чтоб только развлечь его; потом, уходя домой, говорил, как бы сквозь зубы: «После обеда, я думаю, Настя зайдет», — и она действительно приходила; а теперь
сотни прелестнейших женщин, может быть, проносятся в красивых экипажах мимо его квартиры, и хоть бы одна даже взглянула на его темные и грязные
окна!
Мы сели в небольшой, по старине меблированной гостиной, выходящей на улицу теми
окнами, из которых на двух стояли чубуки, а на третьем красный петух в генеральской каске и козел в черной шляпе, а против них на стене портрет царя Алексея Михайловича с развернутым указом, что «учали на Москву приходить такие-сякие дети немцы и их, таких-сяких детей, немцев, на воеводства бы не сажать, а писать по черной
сотне».
Мы заняли стол перед открытым
окном, выходящим на Волгу, где в десять рядов стояли суда с хлебом и
сотни грузчиков с кулями и мешками быстро, как муравьи, сбегали по сходням, сверкая крюком, бежали обратно за новым грузом.
Несчастливцев. Прости меня, прости! Я бедней тебя, я прошел пешком
сотни верст, чтоб повидаться с родными; я не берег себя, а берег это платье, чтоб одеться приличнее, чтоб меня не выгнали. Ты меня считаешь человеком, благодарю тебя! Ты у меня просишь тысячи — нет у меня их. Сестра, сестра! не тебе у меня денег просить! А ты мне не откажи в пятачке медном, когда я постучусь под твоим
окном и попрошу опохмелиться. Мне пятачок, пятачок! Вот кто я!
По вечерам благодаря окрестной тишине и темноте ночи, которая позволяла любоваться
сотнями ярко освещенных
окон, деятельность Комарева становилась еще заметнее.
Багряные лучи солнца обливали стены и башни города кровью, зловеще блестели стекла
окон, весь город казался израненным, и через
сотни ран лился красный сок жизни; шло время, и вот город стал чернеть, как труп, и, точно погребальные свечи, зажглись над ним звезды.
Мне грустно, чувство одиночества и отчужденности от этих людей скипается в груди тяжким комом. В грязные
окна бьется вьюга — холодно на улице! Я уже видал таких людей, как эти, и немного понимаю их, — знаю я, что почти каждый переживает мучительный и неизбежный перелом души: родилась она и тихо выросла в деревне, а теперь город
сотнями маленьких молоточков ковал на свой лад эту мягкую, податливую душу, расширяя и суживая ее.
И вот представьте меня в темную ночь под руку с женщиной, которая бежит от мужа, около длинной и высокой громадины, повторяющей каждый мой шаг и неподвижно глядящей на меня
сотнею своих черных
окон.
Компания охотников ночевала в мужицкой избе на свежем сене. В
окна глядела луна, на улице грустно пиликала гармоника, сено издавало приторный, слегка возбуждающий запах. Охотники говорили о собаках, о женщинах, о первой любви, о бекасах. После того как были перебраны косточки всех знакомых барынь и была рассказана
сотня анекдотов, самый толстый из охотников, похожий в потемках на копну сена и говоривший густым штаб-офицерским басом, громко зевнул и сказал...
— А враг его знает: в
окно глядел да увидал, что не тем боком корова почесалась. Помилуйте, ведь обидно: он всего тридцатую тысячу докладает, да и к той до
сотни недостает.