Неточные совпадения
Университетский вопрос был очень важным событием в эту зиму в Москве. Три старые
профессора в
совете не приняли мнения молодых; молодые подали отдельное мнение. Мнение это, по суждению одних, было ужасное, по суждению других, было самое простое и справедливое мнение, и
профессора разделились на две партии.
Левин хотел сказать брату о своем намерении жениться и спросить его
совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора с
профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его о хозяйственных делах (материнское имение их было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить с братом о своем решении жениться.
Да нет, куда мне! — прибавлял он, отрезвляясь, —
профессор обязан другими должностями, он в
советах, его зовут на экзамены…
Но Двигубский был вовсе не добрый
профессор, он принял нас чрезвычайно круто и был груб; я порол страшную дичь и был неучтив, барон подогревал то же самое. Раздраженный Двигубский велел явиться на другое утро в
совет, там в полчаса времени нас допросили, осудили, приговорили и послали сентенцию на утверждение князя Голицына.
После окончательного экзамена
профессора заперлись для счета баллов, а мы, волнуемые надеждами и сомнениями, бродили маленькими кучками по коридору и по сеням. Иногда кто-нибудь выходил из
совета, мы бросались узнать судьбу, но долго еще не было ничего решено; наконец вышел Гейман.
Слава Банькевича распространилась далеко за пределы Гарного Луга, и к нему, как к
профессору этого дела, приезжали за
советом все окрестные сутяги.
— Помилуйте, я ваш вопрос очень ценю и понимаю. Никакого состояния покамест я не имею и никаких занятий, тоже покамест, а надо бы-с. А деньги теперь у меня были чужие, мне дал Шнейдер, мой
профессор, у которого я лечился и учился в Швейцарии, на дорогу, и дал ровно вплоть, так что теперь, например, у меня всего денег несколько копеек осталось. Дело у меня, правда, есть одно, и я нуждаюсь в
совете, но…
Только один старичок
профессор, к которому молодой магистрант иногда обращался за разными
советами по поводу своей магистерской диссертации, в минуту откровенности прямо высказал Прозорову: «Эх, Виталий Кузьмич, Виталий Кузьмич…
Он член какого-то
совета, секретарь какого-то общества, и
профессор, и врач нескольких казенных заведений, и врач для бедных, и непременный посетитель всех консультаций; у него и огромная практика.
В десять с четвертью того же вечера раздался звонок, и
профессор вынужден был беседовать с неким ослепительным по убранству гражданином. Принял его
профессор благодаря визитной карточке, на которой было изображено (без имени и фамилии): «Полномочный шеф торговых отделов иностранных представительств при Республике
Советов».
— Никак нет, господин
профессор, — ответил толстяк, — позвольте представиться — капитан дальнего плавания и сотрудник газеты «Вестник промышленности» при
Совете Народных Комиссаров.
На другой день мы были уже в кибитке и через Петербург доехали в Москву. Здесь, по
совету Новосильцова, я отдан был для приготовления к университету к
профессору Московского университета, знаменитому историку М. П. Погодину.
Итак, в исходе сентября, в зале университетского
совета или в правлении (хорошенько не знаю, только помню, что на столе стояло зерцало) собрались
профессора, члены старого цензурного комитета, под председательством своего попечителя, явились и мы с председателем и с своим секретарем; прочли указ, предписание министра и наши утверждения в должностях.
Предметы преподавания до того были перепутаны, и
совет испытателей смотрел на это так не строго, что, например, адъюнкт-профессор И. И. Запольский, читавший опытную физику (по Бриссону), показывал на экзамене наши сочинения, и заставил читать вслух, о предметах философских, а иногда чисто литературных, и это никому не казалось странным.
Мы ее сообщили
профессору Киттары, зная, какой он энергичный хлопотун и как готов всегда на всякий добрый
совет и содействие.
Телеграммы шли все самые противоречивые: одна — за мир, другая — за войну. Окончательное заседание постоянно отсрочивалось. Вдруг приносилась весть: «Мир заключен!» Оказывалось, неправда. Наконец, полетели черные, зловещие телеграммы: Витте не соглашается ни на какие уступки, ему уже взято место на пароходе, консультант
профессор Мартенс упаковывает свои чемоданы… Прошел слух, что командующие армиями съехались к Линевичу на военный
совет, что на днях готовится наступление.
Тут Трубецкой воочию убедился, что перед ним в самом деле, должно быть, губернатор, и поспешил возвратиться в свою гостиницу в гневе и досаде, которые и излил перед покойным медицинским
профессором Алекс. Павл. Матвеевым. Акушер Матвеев происходил из дворян Орловской губернии и имел родных, знакомых Трубецкому, вследствие чего и был приглашен для бесплатного медицинского
совета. Ему Трубецкой рассказал свою «неприятную встречу», а тот по нескромности развез ее во всю свою акушерскую практику.