Всю горькую чашу существования мастерового-ученика он выпил до дна, на
собственных боках убеждаясь, что попал в глухой мешок, из которого некуда выбраться, и что, стало быть, самое лучшее, что ему предстояло, — это притупить в себе всякую чувствительность, обтерпеться.
Во-вторых, существуют распорядки, при которых, несмотря на самые похвальные усилия остаться на почве объективности, эти усилия оказываются тщетными, и всякий наблюдатель, каковы бы ни были его намерения, силою вещей превращается в наблюдателя, собирающего нужные факты при помощи
собственных боков.
Кто с большею выпуклостью, так сказать, при помощи
собственных боков, пустит в ход сравнительный метод, который, в деле оценки форм общежития, представляет самое веское и убедительное доказательство?
Наблюдать такие существования со стороны было бы, разумеется, удобнее, нежели знакомиться с ними при помощи
собственных боков, но устроить это, без ущерба для полноты самых наблюдений, до крайности трудно.
Мы в этом отношении поставлены несомненно выгоднее. Мы рождаемся с загадкой в сердцах и потом всю жизнь лелеем ее на
собственных боках. А кроме того, мы отлично знаем, что никаких поступков не будет. Но на этом наши преимущества и кончаются, ибо дальнейшие наши отношения к загадке заключаются совсем не в разъяснении ее, а только в известных приспособлениях. Или, говоря другими словами, мы стараемся так приспособиться, чтоб жить без шкур, но как бы с оными.
Неточные совпадения
Иногда матушка не доискивалась куска, который утром, заказывая обед,
собственными глазами видела, опять повара за
бока: куда девал кусок? любовнице отдал?
И в самом деле, какую цену может иметь для каторжного
собственная его чистоплотность, если завтра приведут новую партию и положат с ним
бок о
бок соседа, от которого ползут во все стороны насекомые и идет удушливый запах?
— К вашим услугам, Владимир Ефимыч, — ответил Ромашов с фальшивой развязностью, но дрогнувшим голосом. Он нагнулся, сорвал прошлогоднюю сухую коричневую былинку и стал рассеянно ее жевать. В то же время он пристально глядел, как в пуговицах на пальто Николаева отражалась его
собственная фигура, с узкой маленькой головкой и крошечными ножками, но безобразно раздутая в
боках.
Являлся механик Павел Солнцев, чахоточный человек лет тридцати. Левый
бок у него был перебит в драке, лицо, желтое и острое, как у лисицы, кривилось в ехидную улыбку. Тонкие губы открывали два ряда черных, разрушенных болезнью зубов, лохмотья на его узких и костлявых плечах болтались, как на вешалке. Его прозвали Объедок. Он промышлял торговлей мочальными щетками
собственной фабрикации и вениками из какой-то особенной травы, очень удобными для чистки платья.
Черно-синие сосны — светло-синяя луна — черно-синие тучи — светло-синий столб от луны — и по
бокам этого столба — такой уж черной синевы, что ничего не видно — море. Маленькое, огромное, совсем черное, совсем невидное — море. А с краю, на тучах, которыми другой от нас умчался гений, немножко задевая око луны — лиловым чернилом, кудрявыми, как
собственные волосы, буквами: «Приезжайте скорее. Здесь чудесно».
Я начал поправлять ему подушку и одеяло по его
собственным указаниям, которые он делал очень придирчиво, уверяя, что где-то около левого локтя есть маленькая дырочка, в которую дует, и прося получше подсунуть одеяло. Я старался сделать это как можно лучше, но, несмотря на все мое усердие, Кузьме все-таки дуло то в
бок, то в ноги.
В третьем часу вместе обедают, вечером вместе готовят уроки и плачут. Укладывая его в постель, она долго крестит его и шепчет молитву, потом, ложась спать, грезит о том будущем, далеком и туманном, когда Саша, кончив курс, станет доктором или инженером, будет иметь
собственный большой дом, лошадей, коляску, женится и у него родятся дети… Она засыпает и все думает о том же, и слезы текут у нее по щекам из закрытых глаз. И черная кошечка лежит у нее под
боком и мурлычет...
Они с величайшим трудом прокладывали себе дорогу. Иногда волна людской толпы захлестывала их собою, подхватывала и несла вперед своим
собственным невольным движением, и в такие минуты было легче идти: приходилось только защищать свои
бока, но самому продираться было уже не к чему: толпа несла сама собою.