Неточные совпадения
Зло взяло Комара: обиды не стерпев,
Собрался, поднялся Комар
на Льва
войною.
Ученые люди
собираются в общества (таких обществ много, более 100),
собираются на конгрессы (такие были недавно в Париже и Лондоне, теперь будет в Риме), читают речи, обедают, говорят спичи, издают журналы, посвященные этой цели, и во всех доказывается, что напряжение народов, принужденных содержать миллионы войск, дошло до крайних пределов и что это вооружение противоречит всем целям, свойствам, желаниям всех народов, но что если много исписать бумаги и наговорить слов, то можно согласовать всех людей и сделать, чтобы у них не было противоположных интересов, и тогда
войны не будет.
— Кто и говорит, батюшка! Чуждаться и носить
на руках — два дела разные. Чтоб нам не держаться русской пословицы: как аукнется, так и откликнется!.. Как нас в чужих землях принимают, так и нам бы чужеземцев принимать!.. Ну, да что об этом говорить… Скажите-ка лучше, батюшка, точно ли правда, что Бонапартий
сбирается на нас
войною?
Слух, что низовцы, удаленные от ужасов московских, следственно лучше других понимающие настоящее положение дел, уже вразумленные коварством Сигизмунда,
собираются восстать народною
войною на чуждых утеснителей, встревожил сих последних, и Гонсевский, вместе с другими, посылает в Нижний Новгород Юрия Милославского для усмирения взволнованных умов.
Так и освобождение родины: он учится в Московском университете, чтобы образоваться вполне и сблизиться с русскими, и в течение повести довольствуется покамест тем, что переводит болгарские песни
на русский язык, составляет болгарскую грамматику для русских и русскую для болгар, переписывается с своими земляками и
собирается ехать
на родину — подготовлять восстание, при первой вспышке восточной
войны (действие повести в 1853 году).
Как услышал Опанас, что идут казаки
на войну, стал и он
собираться…
Известно, что в «
Войне и мире» под именем графа Николая Ильича Ростова выведен отец Толстого, граф Николай Ильич Толстой. В начале романа мы знакомимся с Ростовым как раз в то время, когда Николаю около шестнадцати лет и он только
собирается вступить
на военную службу. В гостиной сидят «большие» и чопорно разговаривают. Вдруг с бурною волною смеха и веселья врывается молодежь — Наташа и Соня, Борис и Николай. Мила и трогательна их детская, чистая влюбленность друг в друга.
Году не длилось такое житье. Ведомость пришла, что прусский король подымается, надо
войне быть. Князь Борис Алексеич в полках служил,
на войну ему следовало. Стал
собираться, княгиня с мужем ехать захотела, да старый князь слезно молил сноху, не покидала б его в одиночестве, представлял ей резоны, не женскому-де полу при войске быть; молодой князь жене то ж говорил. Послушалась княгиня Варвара Михайловна — осталась
на горе в Заборье.
Жадно ловились все известия из Вашингтона. Солдаты ежедневно ходили
на станции покупать номера «Вестника Маньчжурских Армий». Посредничество Рузвельта принято, уполномоченные России и Японии
собираются съехаться… И вдруг приказ Линевича, в котором он приводит царскую к нему телеграмму: «Твердо надеюсь
на доблестные свои войска, что в конце концов они с помощью божиею одолеют все препятствия и приведут
войну к благополучному для России окончанию».
В это время отношения России с Швецией обострились. Возможность
войны становилась все более и более вероятной, так как Швеция не могла примириться с потерей провинций
на восточном побережье Балтийского моря и
собиралась возвратить их силой оружия. Елизавета и Лесток хотели выждать начала
войны и воспользоваться смятением, какое вызовет при петербургском дворе весть о приближении неприятеля, чтобы подать сигнал к восстанию.
Никто и не просил его жить для идеи, никто не
собирался с ним
на войну, никто даже не подряжал его для схваток с личностями, не то что с принципами.
Таков был младший сын его, когда
собирался с ним
на войну против крыжников.
Люди, дававшие направление разговорам, как-то: граф Растопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, граф Марков, князь Вяземский, не показывались в клубе, а
собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались
на короткое время без определенного суждения о деле
войны и без руководителей.