Неточные совпадения
Все более живой и крупной
становилась рябь воды в чане, ярче — пятно света на ней, — оно дробилось; Самгин
снова видел вихорек в центре
темного круга на воде, не пытаясь убедить себя в том, что воображает, а не видит.
На стене, по стеклу картины, скользнуло
темное пятно. Самгин остановился и сообразил, что это его голова, попав в луч света из окна, отразилась на стекле. Он подошел к столу, закурил папиросу и
снова стал шагать в темноте.
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл,
стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов
снова загнал две пары его птиц, а недавно,
темной ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Вошел в дом, тотчас же
снова явился в разлетайке, в шляпе и, молча пожав руку Самгина, исчез в сером сумраке, а Клим задумчиво прошел к себе, хотел раздеться, лечь, но развороченная жандармом постель внушала отвращение. Тогда он
стал укладывать бумаги в ящики стола, доказывая себе, что обыск не будет иметь никаких последствий. Но логика не могла рассеять чувства угнетения и
темной подспудной тревоги.
Снова я торчу в окне.
Темнеет; пыль на улице вспухла,
стала глубже, чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает усталый, надломленный голос; я знаю, что это голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
— Да! — сказала Сашенька. Она теперь
снова стала стройной и тонкой, как прежде. Мать видела, что щеки у нее ввалились, глаза
стали огромными и под ними легли
темные пятна.
И
снова очертя голову задурил Гришка.
Снова, когда
темная ночь окутывала площадку, Оку и луга и когда старики, утомленные дневными трудами, крепко засыпали, начал он украдкой исчезать из клетушки, —
снова, полная беспокойства, затаенной грусти и трепетных ожиданий,
стала просиживать Дуня целые ночи на завалинке, карауля возвращение беспутного мужа и отрываясь тогда лишь, когда призывал ее слабый крик младенца.
И
снова сквозь
темную листву орешника, ольхи и ветел
стала просвечивать соломенная, облитая солнцем кровля;
снова между бледными ветвями ивы показалась раскрытая дверь. Под вечер на пороге усаживался дедушка Кондратий, строгавший дряхлою рукою удочку, между тем как дочка сидела подле с веретеном, внук резвился, а Ваня возвращался домой с вершами под мышкой или неся на плече длинный сак, наполненный рыбой, которая блистала на солнце, медленно опускавшемся к посиневшему уже хребту высокого нагорного берега.
Не зная, что сказать на это, Илья молчал, хотя всегда чувствовал в себе сильное желание возражать товарищу. И все молчали некоторое время, иногда несколько минут. В
тёмной яме
становилось как будто ещё
темнее. Коптила лампа, пахло углями из самовара, долетал глухой, странный шум: гудел и выл трактир, там, наверху. И
снова рвался тихий голос Якова...
Евсей молча кивнул головой, соглашаясь со словами Раисы. Она вздохнула, посмотрела из окна на улицу, и, когда
снова обернулась к Евсею, лицо её удивило его — оно было красное, глаза
стали меньше,
темнее. Женщина сказала ленивым и глухим голосом...
Мне жутко
становилось. Я начинал замечать, что Харлов, который в течение разговора с моей матушкой постепенно стихал и даже под конец, по-видимому, помирился с своей участью,
снова стал раздражаться: он задышал скорее, под ушами у него вдруг словно припухло, пальцы зашевелились, глаза
снова забегали среди
темной маски забрызганного лица…
Катерина Львовна дрожала. Блудящий взор ее сосредоточивался и
становился диким. Руки раз и два неведомо куда протянулись в пространство и
снова упали. Еще минуту — и она вдруг вся закачалась, не сводя глаз с
темной волны, нагнулась, схватила Сонетку за ноги и одним махом перекинулась с нею за борт парома.
Слева от них, в
темном ельнике болота, гулко крикнул пугач — тишина всколыхнулась и
снова застыла, как масло. Далеко впереди середь поля вспыхнул тихий огонь и
стал быстро разгораться, вздрагивая и краснея.
— Уйти? — воскликнул Вавило, подозрительно взглянув на
темное задумчивое лицо. «Ишь ты, ловок!» — мельком подумал он и
снова стал поджигать себя: — Не могу я уйти, нет! Ты знаешь, любовь — цепь! Уйду я, а — Лодка? Разве еще где есть такой зверь, а?
Какая-то женщина прошла мимо Тихона Павловича… Он равнодушно посмотрел ей в спину, она воротилась и
снова прошла мимо. Тогда он про себя обругал её… Вдруг она направилась к нему, села с ним рядом и заглянула ему в лицо. Перед ним мелькнули
тёмные, пытливые глаза, большие красные губы и прямой, красивый нос. Он степенно и брезгливо отодвинулся, и ему
стало ещё скучнее.
Их сразу охватила тьма, и они исчезли друг для друга — только голоса да изредка прикосновение нарушали чувство странной, всеобъемлющей пустоты. Но звезд было много, и горели они ярко, и скоро Алексей Петрович там, где деревья были реже,
стал различать возле себя высокий и грузный силуэт отца. От темноты, от воздуха, от звезд он почувствовал нежность к этому
темному, едва видимому, и
снова повторил свои успокоительные объяснения.
Над человеком стоит «
темная, наглая и бессмысленно-вечная сила». Человек глубоко унижен ею. «Смешному человеку» снится, что он убивает себя и воскресает после смерти. «А,
стало быть, есть и за гробом жизнь! И если надо быть
снова и жить опять по чьей-то неустранимой воле, то не хочу, чтоб меня победили и унизили!»
Последнего
снова не простили мне, и все, что я ни делала, от томящей скуки одиночества, все
становилось мне на счет, все окрашивалось в
темные краски и слава обо мне росла и бежала по Москве…
И
снова мрачные мысли
темными силуэтами
стали проноситься перед ним. Тревожное состояние его то увеличивалось, то уменьшалось… Это была, положительно, лихорадка отчаяния. Так прошло время до вечера.
Она прихорашивалась и заигрывала с ним, но ужас не сходил с его
темного лица; она мучительно старалась
снова стать той нежной и желанной, какой была десять лет назад, и делала скромное девичье лицо и шептала наивные девичьи речи, но хмельной язык не слушался ее, сквозь опущенные ресницы еще ярче и понятнее сверкал огонь страстного желания, — и не сходил ужас с
темного лица ее мужа.
И
снова надувалась она, опадала с замирающей дрожью, и с каждым разом
темная щель вверху
становилась шире и зловещее.