Неточные совпадения
Но, шумом бала утомленный,
И утро
в полночь обратя,
Спокойно спит
в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется зá полдень, и
сноваДо утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра,
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный,
в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?
Проснувшись в то утро и одеваясь у себя наверху
в каморке, я почувствовал, что у меня забилось сердце, и хоть я плевался, но, входя
в дом князя, я
снова почувствовал то же волнение:
в это утро должна была прибыть сюда та особа, женщина, от прибытия которой я ждал разъяснения всего, что меня мучило!
И это естественно; человек спит и вдруг слышит стон, он
просыпается в досаде, что его разбудили, но засыпает мгновенно
снова.
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры не давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело
просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли
в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга
снова погрузилась
в безмолвие.
Все это происходило за пять лет до этого дня, и Петр Елисеич
снова переживал свою жизнь, сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума
в соседних комнатах, не слыхал, как расходились гости, и опомнился только тогда, когда
в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят,
просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
На третьи сутки,
в то самое время, как Егор Николаевич Бахарев, восседая за прощальным завтраком, по случаю отъезда Женни Гловацкой и ее отца
в уездный городок, вспомнил о Помаде, Помада
в первый раз пришел
в себя, открыл глаза, повел ими по комнате и, посмотрев на костоправку, заснул
снова. До вечера он спал спокойно и вечером,
снова проснувшись, попросил чаю.
Ведь ты только мешаешь ей и тревожишь ее, а пособить не можешь…» Но с гневом встречала такие речи моя мать и отвечала, что покуда искра жизни тлеется во мне, она не перестанет делать все что может для моего спасенья, — и
снова клала меня, бесчувственного,
в крепительную ванну, вливала
в рот рейнвейну или бульону, целые часы растирала мне грудь и спину голыми руками, а если и это не помогало, то наполняла легкие мои своим дыханьем — и я, после глубокого вздоха, начинал дышать сильнее, как будто
просыпался к жизни, получал сознание, начинал принимать пищу и говорить, и даже поправлялся на некоторое время.
Уехав затем с поручиком, он сказал, что
в двенадцать часов
снова будет у больного, вследствие чего поручик тоже еще с раннего утра явился к Аггею Никитичу, который уже
проснулся, и прямо, не подумав, бухнул ему, что он привозил к нему не доктора, а аптекаря.
— Навсегда!.. Нет, Анастасья! — вскрикнул Юрий, заключив ее
в свои объятия. — Когда мы оба
проснемся от тяжкого земного сна для жизни бесконечной, тогда мы увидимся опять с тобою!.. И там, где нет ни плача, ни воздыханий, там — о милый друг! я
снова назову тебя моей супругою!
Проснуться бы
в ясное, тихое утро и почувствовать, что жить ты начал
снова, что все прошлое забыто, рассеялось, как дым.
Утром Нестор Игнатьевич покойно спал
в ногах на Дорушкиной постели, а она рано
проснулась, села, долго внимательно смотрела на него, потом подняла волосы с его лица, тихо поцеловала его
в лоб и,
снова опустившись на подушки, проговорила...
Случалось ли вам,
проснувшись в полночь, прислушиваться недоверчиво к глухим раскатам отдаленного грома и, видя над собой светлое небо, усеянное звездами, засыпать
снова с утешительною мыслию, что вам послышалось, что это не гроза, а воет ветер
в соседней дубраве?
Уснул, спал и
проснулся очень поздно. Голова болит;
в тело точно свинцу налили. Я долго не могу раскрыть глаз, а когда раскрываю их, то вижу мольберт — пустой, без картины. Он напоминает мне о пережитых днях, и вот все
снова, сначала… Ах боже мой, да надо же это кончить!
Но писать всегда нельзя. Вечером, когда сумерки прервут работу, вернешься
в жизнь и
снова слышишь вечный вопрос: «зачем?», не дающий уснуть, заставляющий ворочаться на постели
в жару, смотреть
в темноту, как будто бы где-нибудь
в ней написан ответ. И засыпаешь под утро мертвым сном, чтобы,
проснувшись,
снова опуститься
в другой мир сна,
в котором живут только выходящие из тебя самого образы, складывающиеся и проясняющиеся перед тобою на полотне.
— И как обернется вдруг этот самый жеребенок, да как лягнет меня
в левый локоть,
в самый как есть поджилок! Я
проснулся — ан рука не действует и нога левая тоже. Ну, думаю, паралич; однако поразмялся и
снова вошел
в действие: только мурашки долго по суставцам бегали и теперь еще бегают. Как разожму ладонь, так и забегают.
Я
проснулся только
в четыре часа утра от нестерпимо резких звуков рожка, игравшего генерал-марш, и через пять минут
снова шагал по грязной глинистой дороге, под мелко сыпавшим, точно сквозь сито, дождиком.
Первую ночь свободы моей
в лесу ночевал; долго лежал, глядя
в небо, пел тихонько — и заснул. Утром рано
проснулся от холода и
снова иду, как на крыльях, встречу всей жизни. Каждый шаг всё дальше тянет, и готов бегом бежать вдаль.
однако ж история, которая лжет только из году
в год (первое апреля и еще 29 февраля), уверяет, что они,
проснувшись на другой день,
снова читали трактат свой,
снова утвердили его и (что не всегда делают и великие державы европейские) старались исполнять во всей точности.
Они шли. Иногда бывший клиент ротмистра, весь развинченный и расшатанный угощением, возвращался
в ночлежку; на другой день они
снова угощались, и
в одно прекрасное утро бывший клиент
просыпался с сознанием, что он вновь пропился дотла.
Пока продолжались искус, учение, работа — все шло хорошо, но, с принятием его
в братство Иисуса, старый враг — скептицизм
снова проснулся: чем больше он смотрел из-за кулис на великолепную и таинственную обстановку католицизма, тем меньше он находил веры, и новый ряд мучительных страданий начался для него.
В полдень Яков нашел себе тенистое местечко среди груды пустых бочек, лег там и проспал до вечера, а
проснувшись,
снова начал бродить по промыслу, ощущая смутное влечение куда-то.
Часу
в десятом муж ее напивается пьян и тотчас начинает ее продолжительно и больно бить; потом он впадает
в летаргический сон до понедельника, а
проснувшись, отправляется с страшной головной болью за свою работу, питаясь приятной надеждой через семь дней
снова отпраздновать так семейно и кротко воскресный день.
Проснулся он, разбуженный странными звуками, колебавшимися
в воздухе, уже посвежевшем от близости вечера. Кто-то плакал неподалёку от него. Плакали по-детски — задорно и неугомонно. Звуки рыданий замирали
в тонкой минорной ноте и вдруг
снова и с новой силой вспыхивали и лились, всё приближаясь к нему. Он поднял голову и через бурьян поглядел на дорогу.
Я засыпала,
просыпалась и
снова засыпала, но это был не сон, не отдых, а какой-то тягучий и мучительный кошмар. Окровавленный Керим неотступно стоял перед моими глазами. Несколько раз я порывалась вскочить и бежать к нему, освободить его —
в тот же миг сильные руки Мариам, дежурившей у моей постели, укладывали меня обратно
в кровать.
В бессильном отчаянии я стонала от мысли, что ничем не могу помочь ни себе, ни Кериму. Эта была ужасная ночь…
Однажды он поднялся задолго до рассвета. Сквозь сон я слышал, как он собирался и заряжал ружье. Потом я
снова заснул и
проснулся тогда, когда уже было совсем светло. Открыв глаза, я увидел Ноздрина. Он был недоволен тем, что рано встал, ходил понапрасну, проголодался и разорвал обувь, которую теперь надо было починять. За утренним чаем он рассказал, между прочим, что спугнул с протоки филина, который, по его словам, был
в воде.
В этот день мы дальше не пошли и заночевали
в селении Улема. Один раз я
проснулся и видел орочей, сидевших у камина. Они что-то рассказывали друг другу и упоминали Омоко Мамага и какие-то каменные бревна. Я хотел было послушать эти рассказы, но сон против моей воли осилил меня. Убаюкиваемый их говором, я
снова крепко уснул.
Я
проснулась очень скоро и выглянула из коляски. Ночь совсем овладела окрестностями, и туча, застилавшая золотой шар месяца, мешала видеть
в двух шагах расстояния. Коляска стояла. Я уже хотела
снова залезть под бурку, как слух мой был внезапно прикован тихой татарской речью. Голосов было несколько,
в одном из них я узнала Абрека.
Утром, когда солдат
проспался, его перевели назад
в теплушку. Но он тотчас же напился
снова. А после обеда старший по вагону пришел доложить, что этот самый солдат на полном ходу поезда открыл дверь теплушки и голый выскочил наружу. Было 32° мороза; если и не разбился, то все равно замерзнет.
— Вы, ваше сиятельство, — начала она
снова насмешливым тоном, — приехали
в Москву полюбоваться, а может быть и поухаживать за новою актрисою, Пальм-Швейцарскою, и не ожидали, что встретите
в ней дело ваших грязных рук, обманутую вами, когда-то любимую и любившую вас девушку… Вы вчера смутлись от неожиданности такой встречи… Я заметила ваше смущение и порадовалась за вас. Значит, у вас еще есть совесть, и она способна хотя временно
просыпаться… Я от вас не ожидала и этого…
Даже
в черной душе подлого руководителя, пожалуй, более несчастной, нежели испорченной девушки,
проснулось то чувство, которое таится
в душе каждого русского, от негодяя до подвижника, чувство любви к отечеству — он
снова вступил
в ряды русской армии и уехал из Петербурга, не забыв, впрочем, дать своей ученице и сообщнице надлежащие наставления и создав план дальнейших действий.
— Заснула опять, и
снова он мне пригрезился. Снилось мне, что идем мы с ним цветистым лугом, утро будто бы летнее, раннее, на мураве-траве и на цветах еще роса не высохла, поляна далеко, далеко расстилается, и идем мы с ним уже давно, и я притомилась. «Сем-ка присядем», — говорю я ему. Выбрали мы местечко, уселись, солнышко так хорошо пригревает, кругом все тепло да радостно, вдруг, вижу я змея большая-пребольшая вокруг него обвивается и
в горло ему жало впускает, я как вскрикнула и опять
проснулась…
Кузьма Терентьев
проснулся лишь ранним утром. Солнце только начало бросать свои первые лучи из-за горизонта. Несмотря на то, что голова его была несколько свежее, он все окинул вокруг себя удивленным взглядом. Вдруг все события последних двух дней восстали с роковой ясностью
в его памяти. Кровь
снова прилила к его голове. Он весь задрожал.
Около полугода со времени женитьбы этот страшный кошмар наяву, казалось, совершенно оставил его — он забыл о прошлом
в чаду страсти обладания красавицей-женой, но как только эта страсть стала проходить, уменьшаться,
в душе
снова проснулись томительные воспоминания, и
снова картина убийства
в лесу под Вильной рельефно восставала
в памяти мнимого Зыбина, и угрызения скрытой на глубине его черной души совести, казалось, по временам всплывшей наружу, не давали ему покоя.
С помощью Татьяны она разделась, легла
в постель и вскоре заснула. Ей снилось, что она сидит на диване с Костей, который нежно целует ее, а около дивана валяется обезображенный труп Маши.
Проснувшись утром, она с горечью убедилась, что это был лишь «сладкий сон» и встала
снова мрачней тучи.
Когда он
проснулся, то
в комнате была
снова одна старуха. Она подошла к нему и молча начала переменять примочки на его голове.
Он чувствовал
снова силы, которые как будто
проснулись после долгого сна, а с силами вернулась и разгорелась
в нем страсть.
С тяжелой головой
проснулся на другой день
в своей комнате Костя. Он лежал одетый на своей постели. Вскочив, он сел на ней и оглядел свою комнату вопросительным взглядом. Казалось, он искал вокруг себя разрешения какой-то тяжелой загадки. Вдруг, вчерашний вечер и часть ночи, проведенные
в комнате Дарьи Николаевны, восстали
в его уме со всеми мельчайшими подробностями. Он схватился за голову, упал
снова на постель, уткнулся лицом
в подушку и глухо зарыдал.