Неточные совпадения
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж
кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый
снег прямо на мерзлую землю.
Наконец этот «вечер»
кончился. Было далеко за полночь, когда мы с братом проводили барышень до их тележки. Вечер был темный, небо мутное, первый
снег густо белел на земле и на крышах. Я, без шапки и калош, вышел, к нашим воротам и смотрел вслед тележке, пока не затих звон бубенцов.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро
кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи
снегу с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже подымется на воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
Когда
кончилась церемония поздравлений в мастерской, я переоделся, убежал на двор и залез на крышу сарая сбрасывать плотный, тяжелый
снег, обильный в эту зиму.
Зима уходила, и
снега стали сереть;
кончался пост.
Метель
кончилась. Идти стало легче.
Снег скрипел под ногами. Темь, тишина, одиночество. Половик спас меня — ни разу не пришлось оттирать ушей и щек.
Бой
кончился около полудня; день был жаркий, журчали ручьи от тающего
снега и голубели подснежники.
Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете
снега, а
кончался при желтом мигании пылкой лампы-«молнии».
Кроме официального названия, жители называли его еще «Холодным станком». И действительно, трудно найти что-нибудь более вызывающее представление о холоде, чем эти кучки бревен, глины и навоза на каменистой площадке, заметенные
снегом и вздрагивавшие от ветра. Лес, который мы оставили назади,
кончился у начала лугов в низинке и не закрывал станка, а только наполнял воздух протяжным, пугающим гулом.
Водосвятие
кончилось, публика разошлась и разъехалась, оставив огромное пространство вытоптанного
снега, с узорным крестом посередине. Кругом креста стояли натыканные во льду елки… И тотчас же гладкий лед завизжал под коньками.
Одевшись и напившись чаю, он подошел к окну. Ему захотелось пройтись, чтобы прогнать неотвязчивые игорные воспоминания. Он надел шинель и вышел на улицу. Солнце уже спряталось за белые дома с красными крышами; наступали сумерки. Было тепло. На грязные улицы тихо падал хлопьями влажный
снег. Ему вдруг стало невыносимо грустно от мысли, что он проспал весь этот день, который уже
кончался.
Ничего, ничего, кроме самой мертвой, холодной как лед и белой как
снег скуки, я за все мое младенчество в церкви не ощутила. Ничего, кроме тоскливого желания: когда же
кончится? и безнадежного сознания: никогда. Это было еще хуже симфонических концертов в Большом зале Консерватории.
День только что
кончился. Уже на западе порозовело небо и посинели
снега, горные ущелья тоже окрасились в мягкие лиловые тона, и мелкие облачка на горизонте зарделись так, как будто они были из расплавленного металла, более драгоценного, чем золото и серебро. Кругом было тихо; над полыньей опять появился туман. Скоро, очень скоро зажгутся на небе крупные звезды, и тогда ночь вступит в свои права. В это время я увидел удэхейца Маха, бегущего к нам по льду реки. Он был чем-то напуган.
На одной из таких дорог, шедшей от реки Фонтанки мимо леса, где уже
кончалось Московское предместье и начиналось Лифляндское, в описываемое нами время очень мало заселенное и представлявшее из себя редкие группы хибарок, хижин и избушек, стоял сколоченный из досок балаган с двумя маленькими оконцами по фасаду и дверью посреди них, над которой была воткнута покрытая
снегом елка.
Василий молчал, был страшно бледен, и губы его дрожали. Снизу лицо его озарял чистый, еще не загрязненный
снег, сверху падал на него отсвет холодного, белого зимнего неба, и не было уже молодости в этом лице, а только смерть и томление смерти. Сразу все
кончилось. Сразу обрывалась жизнь, которая еще сегодня цвела так пышно, так радостно, так полно. Все и навсегда
кончалось: глаза не увидят, и уши не услышат, и мертвое сердце не почувствует. Все
кончилось.
Если б мир был нарисован на бумаге, то можно было бы подумать, что здесь позади меня
кончается рисунок, а дальше идет еще не тронутая карандашом белая бумага; и с тою потребностью чертить, оставлять следы, рисунок, которая является у людей перед всякой ровной нетронутой поверхностью, я снял с правой руки перчатку и пальцем крупно вывел на холодном
снегу...