Неточные совпадения
Верочка взяла первые ноты, какие попались, даже не посмотрев, что это такое, раскрыла тетрадь опять, где попалось, и стала играть машинально, — все равно, что бы ни сыграть, лишь бы поскорее отделаться. Но
пьеса попалась со
смыслом, что-то из какой-то порядочной оперы, и скоро игра девушки одушевилась. Кончив, она хотела встать.
Критика должна сказать: «Вот лица и явления, выводимые автором; вот сюжет
пьесы; а вот
смысл, какой, по нашему мнению, имеют жизненные факты, изображаемые художником, и вот степень их значения в общественной жизни».
Может быть, нам скажут, что все-таки автор виноват, если его так легко не понять; но мы заметим на это, что автор пишет для публики, а публика, если и не сразу овладевает вполне сущностью его
пьес, то и не искажает их
смысла.
В «Грозе» особенно видна необходимость так называемых «ненужных» лиц: без них мы не можем понять лица героини и легко можем исказить
смысл всей
пьесы, что и случилось с большею частью критиков.
С нашей точки зрения, эти лица столько же необходимы для
пьесы, как и главные: они показывают нам ту обстановку, в которой совершается действие, рисуют положение, которым определяется
смысл деятельности главных персонажей
пьесы.
Все это мы знаем и имеем только один ответ: пусть читатели рассудят сами (предполагаем, что все читали или видели «Грозу»), — точно ли идея, указанная нами, — совсем посторонняя «Грозе», навязанная нами насильно, или же она действительно вытекает из самой
пьесы, составляет ее сущность и определяет прямой ее
смысл?..
Без сомнения, могильщики в «Гамлете» более кстати и ближе связаны с ходом действия, нежели, например, полусумасшедшая барыня в «Грозе»; но мы ведь не то толкуем, что наш автор — Шекспир, а только то, что его посторонние лица имеют резон своего появления и оказываются даже необходимыми для полноты
пьесы, рассматриваемой как она есть, а не в
смысле абсолютного совершенства.
Желая представить характеристику таланта автора, мы обратили тогда внимание на явления русской жизни, воспроизводимые в его
пьесах, старались уловить их общий характер и допытаться, таков ли
смысл этих явлений в действительности, каким он представляется нам в произведениях нашего драматурга.
Это — тонкая, умная, изящная и страстная комедия, в тесном, техническом
смысле, — верная в мелких психологических деталях, — но для зрителя почти неуловимая, потому что она замаскирована типичными лицами героев, гениальной рисовкой, колоритом места, эпохи, прелестью языка, всеми поэтическими силами, так обильно разлитыми в
пьесе. Действие, то есть собственно интрига в ней, перед этими капитальными сторонами кажется бледным, лишним, почти ненужным.
Артисты, вдумывающиеся в общий
смысл и ход
пьесы и каждый в свою роль, найдут широкое поле для действия. Труда к одолению всякой, даже незначительной роли, немало, — тем более, чем добросовестнее и тоньше будет относиться к искусству артист.
Оставя две капитальные стороны
пьесы, которые так явно говорят за себя и потому имеют большинство почитателей, — то есть картину эпохи, с группой живых портретов, и соль языка, — обратимся сначала к комедии как к сценической
пьесе, потом как к комедии вообще, к ее общему
смыслу, к главному разуму ее в общественном и литературном значении, наконец, скажем и об исполнении ее на сцене.
Этот язык так же дался автору, как далась группа этих лиц, как дался главный
смысл комедии, как далось все вместе, будто вылилось разом, и все образовало необыкновенную комедию — и в тесном
смысле, как сценическую
пьесу, — и в обширном, как комедию жизни.
В
пьесе открывают, что воровка не она, а сорока, — и вот Анету несут назад в торжестве, но Анета лучше автора поняла
смысл события; измученная грудь ее не нашла радостного звука; бледная, усталая, Анета смотрела с тупым удивлением на окружающее ликование, со стороною упований и надежд, кажется, она не была знакома.
Не нужно забывать и того, что на таких театрах, как"Porte St.Martin"и"Ambigu", развился и исторический театр с эпохи В.Гюго и А.Дюма-отца. Все эти исторические представления — конечно, невысокого образца в художественном
смысле; но они давали бойкие и яркие картины крупнейших моментов новой французской истории. В скольких
пьесах Дюма-отца и его сверстников (вплоть до конца 60-х годов) великая революция являлась главной всепоглощающей темой.
Тогда я еще недостаточно познал ту истину, что в России все получает такой
смысл и значение, всякая книга,
пьеса, роман, статья, открытие!
Москва всегда мне нравилась. И я, хотя и много жил в Петербурге (где провел всю свою первую писательскую молодость), петербуржцем никогда не считал себя. Мне было особенно приятно поехать в Москву и за таким делом, как постановка на Малом театре
пьесы, которая в Петербурге могла бы пройти гораздо успешнее во всех
смыслах.
Родился ли он драматургом — по преимуществу? Такой вопрос может показаться странным, но я его ставил еще в 70-х годах, в моем цикле лекций"Островский и его сверстники", где и указывал впервые на то, что создатель нашего бытового театра обладает скорее эпическим талантом. К сильному (как немцы говорят,"драстическому") действию он был мало склонен. Поэтому большинство его
пьес так полны разговоров, где много таланта в
смысле яркой психики действующих лиц, но мало движения.
Но учится и работает не в том
смысле, как в то время это понималось в революционной среде, а в специально чеховском
смысле: учится вообще наукам и вообще работает, как, например, работали у Чехова дядя Ваня и Соня в
пьесе «Дядя Ваня».
Только благодаря такому низкому, мелкому пониманию значения драмы и появляется среди нас то бесчисленное количество драматических сочинений, описывающих поступки, положения, характеры, настроения людей, не только не имеющих никакого внутреннего содержания, но часто не имеющих никакого человеческого
смысла [Пускай не думает читатель, что я исключаю написанные мной случайно театральные
пьесы из этой оценки современной драмы.
— Помилуйте, Иван Владимирович, я хоть только эконом и не смею вмешиваться в ваши распоряжения как председателя, но все-таки скажу, что так нельзя. Как же можно ставить
пьесу безграмотного автора, ведь в ней
смысла человеческого нет. Поневоле публика освистала ее, — говорил Городов Величковскому через несколько дней по его избрании, ходя с ним по пустой сцене.
В день коронации был дан первый великолепный спектакль на итальянском языке: он состоял из оперы «Clemenzo di Tiddo» (Титово милосердие) и «Le Russia affletta et riconsolata» (Опечаленная и вновь утешенная Россия), большая аллегорическая интермедия,
смысла которой пояснять не нужно, потому что он виден из самого заголовка
пьесы. После следовал балет «Радость народа, появление Астреи на российском горизонте и восстановлении золотого века».