Неточные совпадения
—
Я государству — не
враг, ежели такое большое дело начинаете,
я землю дешево продам. — Человек в поддевке повернул голову, показав Самгину темный глаз, острый нос, седую козлиную бородку,
посмотрел,
как бородатый в сюртуке считает поданное ему
на тарелке серебро сдачи со счета, и вполголоса сказал своему собеседнику...
В училище
меня учили,
как командовать солдатом, но совсем не показали,
как с ним разговаривать. Ну,
я понимаю — атака.
Враг впереди и близко. «Ребята, вся Россия
на нас
смотрит, победим или умрем». Выхватываю шашку из ножен, потрясаю ею в воздухе. «За
мной, богатыри. Урррраааа…»
— Войдемте
на лестницу, — сказал он. —
Я тоже иду к Гезу.
Я видел,
как вы ехали, и облегченно вздохнул. Можете
мне не верить, если хотите. Побежал догонять вас. Страшное, гнусное дело, что говорить! Но нельзя было помешать ему. Если
я в чем виноват, то в том, почему ему нельзя было помешать. Вы понимаете? Ну, все равно. Но
я был
на вашей стороне; это так. Впрочем, от вас зависит, знаться со
мной или
смотреть как на врага.
Свое прошлое
я презираю, стыжусь его, а
на отца
я смотрю теперь
как на своего
врага.
Краснов. Да не мучь ты
меня! Скажи ты
мне,
как на тебя смотреть-то,
какими глазами? Врут, что ль, они? — так гнать их вон, чем ни попадя! Аль, может, правду говорят? Освободи ты мою душу от греха. Скажи ты
мне, кто из вас враг-то мой? Была ты там?
Анатоль не хотел пропустить этой встречи; он взял его за руку и просил выслушать его. Он говорил долго и горячо. Удивленный поляк слушал его с вниманием, пристально
смотрел на него и, глубоко потрясенный, в свою очередь сказал ему: «Вы прилетели,
как голубь в ковчег, с вестью о близости берега — и именно в ту минуту, когда
я покинул родину и начинаю странническую жизнь. Наконец-то начинается казнь наших
врагов, стан их распадается, и если русский офицер так говорит,
как вы, еще не все погибло!»
Задумалась она, руку ему протянула; он руку-то взял, а она в лицо ему посмотрела-посмотрела, да и говорит: «Да, вы, пожалуй, и правы!» А
я стою,
как дурак,
смотрю, а у самого так и сосет что-то у сердца, так и подступает. Потом обернулась ко
мне,
посмотрела на меня без гнева и руку подала. «Вот, говорит, что
я вам скажу:
враги мы до смерти… Ну, да бог с вами, руку вам подаю, — желаю вам когда-нибудь человеком стать — вполне, не по инструкции… Устала
я», — говорит ему.
Я видел,
как сеттер начал дрожать от волнения, и приготовился схватить его. Если бы он бросился
на малютку медвежонка! Но вышло совсем другое, чего никто не ожидал. Собака
посмотрела на меня, точно спрашивая согласия, и подвигалась вперед медленными, рассчитанными шагами. До медвежонка оставалось всего каких-нибудь пол-аршина, но собака не решалась сделать последнего шага, а только еще сильнее вытянулась и сильно потянула в себя воздух: она желала, по собачьей привычке, сначала обнюхать неизвестного
врага.
— Увы, к сожалению, Любовь Аркадьевна так замкнута. Она
смотрит на всех окружающих,
как на врагов, а
на меня в особенности… У ней, по-видимому, есть какое-то горе…
Мне кажется, она кого-то полюбила…
И так жутко
посмотрела на меня, что не любовь, а ненависть, словно к
врагу, прочел
я в этих родных глазах. Так стало
мне тоскливо и холодно, будто сижу
я в самом настоящем окопе под дождем и прямо в
меня целится проклятый немец. Конечно, завтра же куплю две тысячи папирос и разложу по всем столам, пусть не думает, что
я жаден… но
как она не понимает, что здесь не в жадности дело? Ах, Сашенька, Сашенька!