Неточные совпадения
Самгин взял бутылку белого вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной
маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он
посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Я
смотрю на нее и не верю; точно она вдруг сняла
маску с лица: те же черты, но как будто каждая черточка лица исказилась непомерною наглостью.
Приподымаюсь,
смотрю: человек в богатой медвежьей шубе, в собольей шапке, с черными глазами, с черными как смоль щегольскими бакенами, с горбатым носом, с белыми оскаленными
на меня зубами, белый, румяный, лицо как
маска.
«Нет, его теперь так отпустить невозможно, — думал про себя Ганя, злобно
посматривая дорогой
на князя, — этот плут выпытал из меня всё, а потом вдруг снял
маску… Это что-то значит. А вот мы увидим! Всё разрешится, всё, всё! Сегодня же!»
— Вы
посмотрите, — не глядя
на нее, говорила мне Мария Николаевна, изучившая ее до тонкости, —
посмотрите на это красивое лицо, скорее цыганское, чем ярославское. Она из-под Ярославля. Эти две глубокие между бровями морщины неотвязной думы, эта безнадежность взгляда. Это не тоска, не грусть… Это трагедия… Это не лицо, а
маска трагедии…
Долинский, ничего не отвечая, только оглянулся; конногвардеец, сопровождавший полонивших Долинского
масок, рассказывал что-то лейб-казачьему офицеру и старичку самой благонамеренной наружности. Все они трое помирали со смеха и
смотрели в ту сторону, куда
маски увлекали Нестора Игнатьевича. Пунцовый бант
на капюшоне Анны Михайловны робко жался к стене за колоннадою.
А при всем том каждый день, каждый час яснее и яснее показывает, что человечество не хочет больше ни классиков, ни романтиков — хочет людей, и людей современных, а
на других
смотрит, как
на гостей в маскараде, зная, что, когда пойдут ужинать,
маски снимут и под уродливыми чужими чертами откроются знакомые, родственные черты.
Одни говорят, что это красавцы, миленькие, даже молодцы, мало этого, Аполлоны Бельведерские; другие же называют их смазливыми рожицами,
масками, расписными купидонами и даже форейторами,
смотря по тому, какой у кого эпитет ближе
на языке.
Глаза, устремленные вперед, блистали тем страшным блеском, которым иногда блещут живые глаза сквозь прорези черной
маски; испытующий и укоризненный луч их, казалось, следовал за вами во все углы комнаты, и улыбка, растягивая узкие и сжатые губы, была более презрительная, чем насмешливая; всякий раз, когда Жорж
смотрел на эту голову, он видел в ней новое выражение; — она сделалась его собеседником в минуты одиночества и мечтания — и он, как партизан Байрона, назвал ее портретом Лары.
Лежат они у корней ветел, точно куча сора, намытого рекой, все в грязных лохмотьях, нечесаные, ленивые, и почти
на всех лицах одна и та же
маска надменного равнодушия людей многоопытных и недоступных чувству удивления.
Смотрят полусонными глазами
на мутную воду Путаницы,
на рыжий обрыв городского берега и в белесое окуровское небо над бульваром.
Я для добра был прежде гибнуть рад,
Но за добро платили мне презреньем;
Я пробежал пороков длинный ряд
И пресыщен был горьким наслажденьем…
Тогда я хладно
посмотрел назад:
Как с свежего рисунка, сгладил краску
С картины прошлых дней, вздохнул и
маскуНадел, и буйным смехом заглушил
Слова глупцов, и дерзко их казнил,
И, грубо пробуждая их беспечность,
Насмешливо указывал
на вечность.
Пьеро грустно удаляется. Через некоторое время
на той же скамье обнаруживается пара влюбленных. Он в голубом, она в розовом,
маски — цвета одежд. Они вообразили себя в церкви и
смотрят вверх, в купола.
— Боже мой, Боже мой! — простонал Топпи и закрыл лицо руками. Я быстро взглянул в глаза Магнусу — и надолго застыл в страшном очаровании этого взгляда. Его лицо еще смеялось, эту бледную
маску еще корчило подобие веселого смеха, но глаза были неподвижны и тусклы. Обращенные
на меня, они
смотрели куда-то дальше и были ужасны своим выражением темного и пустого бешенства: так гневаться и так грозить мог бы только череп своими пустыми орбитами.
— Боже! он погубит себя, — шепотом говорил Зуде волшебник, отведя его в сторону, — он, верно, принимает его за друга… Сердце замирает от мысли, что он проговорится… Он с бешенством
на меня
посмотрел, грозился
на меня, показывал, что сдернет с меня
маску… Я погиб тогда. Отведи его, ради бога!
Но Настя не двигалась с места и с тою же странною откровенностью
смотрела отцу прямо в глаза. И лицо ее не было похоже
на отвратительную
маску идиота.