Неточные совпадения
«Скажи-ка мне, красавица, — спросил я, — что ты делала сегодня
на кровле?» — «А
смотрела, откуда ветер
дует».
Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович пошел
на него, заложив левую руку в карман и постепенно поднимая
дуло пистолета… «Он мне прямо в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану
смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого уха Базарова, и в то же мгновенье раздался выстрел. «Слышал, стало быть ничего», — успело мелькнуть в его голове. Он ступил еще раз и, не целясь, подавил пружинку.
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз
посмотрел на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер
дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
— А ты привыкай!
Дуй себе да
дуй!
На меня
смотри: слыхал разве когда-нибудь, чтоб я
на беду пожаловался? А у меня одних делов столько, что в сутки не переделаешь. Вот это так беда!
А Голиковский и в ус не
дул: выйдет
на балкон, закурит сигару и
смотрит, как мимо господского дома едут то самосадчане, то ключевляне, то свои мурмосские.
Оставшись один, Арапов покусал губы, пожал лоб, потом вошел в чуланчик, взял с полки какую-то ничтожную бумажку и разорвал ее; наконец, снял со стены висевший над кроватью револьвер и остановился,
смотря то
на окно комнаты, то
на дуло пистолета.
Держа ложку в руке, я превратился сам в статую и
смотрел, разиня рот и выпуча глаза,
на эту кучу людей, то есть
на оркестр, где все проворно двигали руками взад и вперед,
дули ртами и откуда вылетали чудные, восхитительные волшебные звуки, то как будто замиравшие, то превращавшиеся в рев бури и даже громовые удары…
— Нет, мне, видно, бог уж за вас заплатит! Один он, царь милосердый, все знает и видит, как материнское-то сердце не то чтобы, можно сказать, в постоянной тревоге об вас находится, а еще пуще того об судьбе вашей сокрушается… Чтобы жили вы, мои дети, в веселостях да в неженье, чтоб и ветром-то
на вас как-нибудь неосторожно не
дунуло, чтоб и не посмотрел-то
на вас никто неприветливо…
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки
на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго
смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль в зубах. В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она
дунула на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго — устали ноги и глаза. Слышала, как под окном остановилась Марья и пьяным голосом кричала...
В углу
на столе кипел самовар; домашние всей семьей собрались около него и пили чай. Феклинья с заплаканными глазами щелкала кусок сахару; тесть
дул в блюдечко и громко ругался. Гришка сидел неподвижно
на верстаке и без всякой мысли
смотрел в окошко.
Джемма тотчас принялась ухаживать за нею, тихонько
дула ей
на лоб, намочив его сперва одеколоном, тихонько целовала ее щеки, укладывала ей голову в подушки, запрещала ей говорить — и опять ее целовала. Потом, обратившись к Санину, она начала рассказывать ему полушутливым, полутронутым тоном — какая у ней отличная мать и какая она была красавица! «Что я говорю: была! она и теперь — прелесть.
Посмотрите,
посмотрите, какие у ней глаза!»
Ченцов приехал в свою гостиницу очень пьяный и, проходя по коридору, опять-таки совершенно случайно взглянул в окно и увидал комету с ее хвостом. При этом он уже не страх почувствовал, а какую-то злую радость, похожую
на ту, которую он испытывал
на дуэли, глядя в
дуло направленного
на него противником пистолета. Ченцов и
на комету постарался так же
смотреть, но вдруг послышались чьи-то шаги. Он обернулся и увидал Антипа Ильича.
Но никто даже не ответил
на ласковые Иудушкины слова; Евпраксеюшка шумно пила с блюдечка чай,
дуя и отфыркиваясь; Арина Петровна
смотрела в чашку и молчала; Петенька, раскачиваясь
на стуле, продолжал
посматривать на отца с таким иронически вызывающим видом, точно вот ему больших усилий стоит, чтоб не прыснуть со смеха.
Наконец застучали ложки, ножи, тарелки; лакей Степан пришел в столовую и кинул скатерть
на стол. Но, казалось, частица праха, наполнявшего Иудушку, перешла и в него. Еле-еле он передвигал тарелками,
дул в стаканы,
смотрел через них
на свет. Ровно в час сели за стол.
Всю дорогу грусть томила Передонова. Враждебно все
смотрело на него, все веяло угрожающими приметами. Небо хмурилось. Ветер
дул навстречу и вздыхал о чем-то. Деревья не хотели давать тени, — всю себе забрали. Зато поднималась пыль длинною полупрозрачно-серою змеею. Солнце с чего-то пряталось за тучи, — подсматривало, что ли?
Снится ей отдельное купе вагона… Поезд мчится… вагон мерно покачивается, он
смотрит на нее прежним, ласковым взором, говорит ей о вечной любви, о взаимном труде… Ей холодно… Она просит его поскорей закрыть окно, откуда
дует холодный ветер.
В продолжение стола, перед кем стояло в бутылке вино, те свободно наливали и пили; перед кем же его не было, тот пил одну воду. Петрусь, как необыкновенного ума был человек и шагавший быстро вперед, видя, что перед ним нет вина, протянул руку через стол, чтобы взять к себе бутылку… Как же вскрикнет
на него полковник, чтобы он не смел так вольничать и что ему о вине стыдно и думать!
Посмотрели бы вы, господин полковник, — подумал я сам себе. — как мы и водочку
дуем, и сколько лет уже!
Говорил он долго и сухо, точно в барабан бил языком. Бурмистров, заложив руки за спину, не мигая,
смотрел на стол, где аккуратно стояли и лежали странные вещи: борзая собака желтой меди, стальной кубик, черный, с коротким
дулом, револьвер, голая фарфоровая женщина, костяная чаша, подобная человечьему черепу, а в ней — сигары, масса цапок с бумагами, и надо всем возвышалась высокая,
на мраморной колонне, лампа с квадратным абажуром.
Пистолет шел рядом с Вавилой, но не
смотрел на него. Ружье держал под мышкой вниз
дулом, руки в карманах потертой короткой куртки из толстого синего драпа.
На голове его кожаный картуз, большой козырек закрывал глаза, бросая
на лицо черную тень.
Николай сел
на лавку, глядя, как тётка возится с лампадой и, обжигая пальцы,
дует на них,
посмотрел на стены, гладко выскобленные и пустые, днём жёлтые, как масло, а теперь — неприятно свинцовые, и подумал...
— Когда
дует сильный ветер, он поднимает сор. И глупые люди
смотрят на сор и говорят: вот ветер! А это только сор, мой добрый Фома, ослиный помет, растоптанный ногами. Вот встретил он стену и тихо лег у подножия ее. а ветер летит дальше, ветер летит дальше, мой добрый Фома!
— Ноги о половичок вытирайте, — сказал Иона, и лицо у него стало суровое и торжественное, как всегда, когда он входил во дворец. Дуньке шепнул: «
Посматривай,
Дунь…» — и отпер тяжелым ключом стеклянную дверь с террасы. Белые боги
на балюстраде приветливо
посмотрели на гостей.
Мы выпили, закусили. Стали пить чай. Лизар держал в корявых руках блюдечко и, хмурясь,
дул в него. Хозяйка снова появилась
на пороге, прямая и неподвижная. За ее юбку держались два мальчугана. Засунув пальцы в рот, они исподлобья внимательно
смотрели на нас. Из оконца подызбицы тянуло запахом прелого картофеля.
Он
дует ртом через паяльную трубку в жаркие угли и закрепляет одно за другое какие-то мелкие кольца и не замечает того, что
на него снаружи давно пристально
смотрит строгий отшельник.