Неточные совпадения
Священник зажег две украшенные цветами свечи, держа их боком в левой
руке, так что воск капал с них медленно, и пoвернулся лицом к новоневестным. Священник был тот же самый, который исповедывал Левина. Он
посмотрел усталым и грустным взглядом на жениха и невесту, вздохнул и, выпростав
из-под ризы правую
руку, благословил ею жениха и так же, но с оттенком осторожной нежности, наложил сложенные персты на склоненную голову Кити. Потом он подал им свечи и, взяв кадило, медленно отошел от них.
Но спрашивал он мало, а больше слушал Марину, глядя на нее как-то подчеркнуто почтительно. Шагал по улицам мерным, легким шагом солдата, сунув
руки в карманы черного, мохнатого пальто, носил бобровую шапку с козырьком, и глаза его
смотрели из-под козырька прямо, неподвижно, не мигая. Часто посещал церковные службы и, восхищаясь пением, говорил глубоким баритоном...
В шапке черных и, должно быть, жестких волос с густосиними щеками и широкой синей полосой на месте усов, которые как бы заменялись толстыми бровями, он
смотрел из-под нахмуренных бровей мрачно, тяжело вздыхал, его толстые ярко-красные ‹губы› смачно чмокали, и, спрятав
руки за спину, не улыбаясь, звонким, но комически унылым голосом он рассказывал...
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых, была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно было назвать красивой, но на Маргариту она уже совсем не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами,
смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула
рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее
из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
Секунд через десять, высвободив
руку, она тихо, медленно прошла на свое кресло, села, вся выпрямившись, и стала пристально
смотреть на свой почерневший пальчик и на выдавившуюся
из-под ногтя кровь.
Я
посмотрел на него. Редко мне случалось видеть такого молодца. Он был высокого роста, плечист и сложен на славу.
Из-под мокрой замашной рубашки выпукло выставлялись его могучие мышцы. Черная курчавая борода закрывала до половины его суровое и мужественное лицо;
из-под сросшихся широких бровей смело глядели небольшие карие глаза. Он слегка уперся
руками в бока и остановился передо мною.
Мы с Евсеичем стояли на самом высоком берегу Бугуруслана, откуда далеко было видно и вверх и вниз, и
смотрели на эту торопливую и суматошную ловлю рыбы, сопровождаемую криком деревенских баб, мальчишек и девчонок; последние употребляли для ловли рыбы связанные юбки и решета, даже хватали добычу
руками, вытаскивая иногда порядочных плотиц и язиков
из-под коряг и из рачьих нор, куда во всякое время особенно любят забиваться некрупные налимы, которые также попадались.
Один раз, когда мы весело разговаривали с бабушкой, рыжая крестьянская девчонка подала ей свой клочок пуха, уже раз возвращенный назад; бабушка
посмотрела на свет и, увидя, что есть волосья, схватила одной
рукою девочку за волосы, а другою вытащила
из-под подушек ременную плетку и начала хлестать бедную девочку…
Я не только любил
смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой
руке ястреба, а левою
рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог знает откуда,
из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий
посмотрит с удовольствием.
Волосы, совсем поседевшие, в беспорядке выбивались
из-под скомканной шляпы и длинными космами лежали на воротнике его старого, изношенного пальто. Я еще прежде заметил, что в иные минуты он как будто забывался; забывал, например, что он не один в комнате, разговаривал сам с собою, жестикулировал
руками. Тяжело было
смотреть на него.
Начальник бастиона, обходивший в это время свое хозяйство, по его выражению, как он ни привык в 8 месяцев ко всяким родам храбрости, не мог не полюбоваться на этого хорошенького мальчика в расстегнутой шинели,
из-под которой видна красная рубашка, обхватывающая белую нежную шею, с разгоревшимся лицом и глазами, похлопывающего
руками и звонким голоском командующего: «первое, второе!» и весело взбегающего на бруствер, чтобы
посмотреть, куда падает его бомба.
Стройный, широкоплечий, в расстегнутой шинели,
из-под которой виднелась красная рубашка с косым воротом, с папироской в
руках, облокотившись на перила крыльца, с наивной радостью в лице и жесте, как он стоял перед братом, это был такой приятно-хорошенький мальчик, что всё бы так и
смотрел на него.
Иван Дорофеев продолжал
из-под руки смотреть вдаль.
— И я говорю, что глупо, да ведь разве я это от себя выдумал? Мне наплевать — только и всего. Ну, да довольно об этом. Так вы об украшении шкуры не думаете? Бескорыстие, значит, в предмете имеете? Прекрасно. И бескорыстие — полезная штука. Потому что
из-под бескорыстия-то,
смотрите, какие иногда перспективы выскакивают!.. Так по
рукам, что ли?
Глаза ее
смотрели широко; одна
рука выбилась
из-под заячьего одеяла и застыла в воздухе.
Первая половина пророчества исполнилась; но что могли означать таинственные слова: «наседка — кудах-тах-тах, да поздно будет»? — вот об этом-то и задумывалась Арина Петровна, взглядывая
из-под руки на Порфишу, покуда тот сидел в своем углу и
смотрел на нее своим загадочным взглядом.
Ее вопли будили меня; проснувшись, я
смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем; на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая
рукою; с ее маленькой головы
из-под сбитого платка осыпались на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время спадал с головы; старуха, резко поправляя его левой
рукой, бормочет...
Его карие глаза
смотрят из-под густых бровей невесело, насмешливо; голос у него тяжелый, сиплый, речь медленна и неохотна. Шляпа, волосатое разбойничье лицо, большие
руки и весь костюм синего сукна обрызганы белой каменной мукою, — очевидно, это он сверлит в скале скважины для зарядов.
Лунёв взглянул на Павла, тот сидел согнувшись, низко опустив голову, и мял в
руках шапку. Его соседка держалась прямо и
смотрела так, точно она сама судила всех, — и Веру, и судей, и публику. Голова её то и дело повёртывалась из стороны в сторону, губы были брезгливо поджаты, гордые глаза блестели
из-под нахмуренных бровей холодно и строго…
Она стояла,
смотря на него пристально, но так рассеянно, что Ганувер с недоумением опустил протянутую к ней
руку. Вдруг она закрыла глаза, — сделала усилие, но не двинулась.
Из-под ее черных ресниц, поднявшихся страшно тихо, дрожа и сверкая, выполз помраченный взгляд — странный и глухой блеск; только мгновение сиял он. Дигэ опустила голову, тронула глаза
рукой и, вздохнув, выпрямилась, пошла, но пошатнулась, и Ганувер поддержал ее, вглядываясь с тревогой.
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие люди: мешал ему широколицый, бородатый человек, сидевший против него у самовара; он сидел молча, вцепившись пальцами левой
руки в бороду, опираясь щекою на ладонь; он
смотрел на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то;
смотрел и плакал,
из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась большая муха; вот она переползла, точно по лицу покойника, на висок, остановилась над бровью, заглядывая в глаз.
Мужчина могучий, с большою, колечками, бородой, сильно тронутой проседью, в плотной шапке черноватых, по-цыгански курчавых волос, носище крупный,
из-под бугристых, густых бровей дерзко
смотрят серые, с голубинкой, глаза, и было отмечено, что когда он опускал
руки, широкие ладони его касались колен.
Сторож начал сердиться и, оглядываясь по сторонам, пытался вырвать свою
руку из крепкой
руки Челкаша. Челкаш спокойно
посматривал на него
из-под своих густых бровей и, не отпуская его
руки, продолжал разговаривать...
— Et bien, monsieur Arbousoff? [Ну как, господин Арбузов? (фр.)] — сказала Генриетта, ласково улыбаясь и протягивая
из-под бурнуса обнаженную, тонкую, но сильную и красивую
руку. — Как вам нравятся наши новые костюмы? Это идея моего Антонио. Вы придете на манеж
смотреть наш номер? Пожалуйста, приходите. У вас хороший глаз, и вы мне приносите удачу.
Сидя на ларе против меня и обняв свои колени
руками, он положил на них подбородок так, что его борода закрыла ему ноги, и
смотрел на меня жадными, странно горевшими глазами
из-под сурово нахмуренных бровей.
Она тихо возвела на меня свои глаза,
посмотрела мне в лицо печальным взором, тихо высвободила бледную
руку из-под платка и протянула ее мне.
Бурмистров сидит, обняв колена
руками, и, закрыв глаза, слушает шум города. Его писаное лицо хмуро, брови сдвинуты, и крылья прямого крупного носа тихонько вздрагивают. Волосы на голове у него рыжеватые, кудрявые, а брови — темные;
из-под рыжих душистых усов красиво
смотрят полные малиновые губы. Рубаха на груди расстегнута, видна белая кожа, поросшая золотистою шерстью; крепкое, стройное и гибкое тело его напоминает какого-то мягкого, ленивого зверя.
«Бабушка
посмотрела на свет и, увидя, что есть волосья, схватила одной
рукою девочку за волосы, а другою вытащила
из-под подушек ременную плетку и начала хлестать бедную девочку» (стр.
А в голубом небе было спокойно и торжественно ясно, и, когда Меркулов
из-под руки смотрел на него, лицо его, еще пылающее жаром раскаленного горна, становилось трепетно-напряженным, и в редких усах безуспешно пряталась стыдливая улыбка.
Анна Петровна. Да, нет у тебя больше жены… Но что он нашел в этой размазне Софье? Что он нашел в этой девчонке? Что он мог в ней найти? Как неразборчивы эти глупые мужчины! Они способны увлечься всякою дрр… Ты же чего
смотрел, муж? Где были твои глаза? Плакса! Нюнил до тех пор, пока не утащили
из-под его носа жены! И это мужчина! Мальчишка ты! Женят вас, мальчишек, дураков, только на смех, ослов этаких! Оба вы никуда не годитесь, ни ты, ни твой Платонов! Это из
рук вон что такое!
Один раз, ночью, он пошел по острогу и увидал, что
из-под одной нары сыплется земля. Он остановился
посмотреть. Вдруг Макар Семенов выскочил
из-под нары и с испуганным лицом взглянул на Аксенова. Аксенов хотел пройти, чтоб не видеть его; но Макар ухватил его за
руку и рассказал, как он прокопал проход под стенами и как он землю каждый день выносит в голенищах и высыпает на улицу, когда их гоняют на работу. Он сказал...
От шубы Анны Серафимовны шел смешанный запах духов и дорогого пушистого меха. Ее изящная голова, окутанная в белый серебристый платок, склонилась немного в его сторону. Глаза искрились в темноте. До Палтусова доходило ее дыхание. Одной
рукой придерживала она на груди шубу, но другая лежала на коленях, и кисть ее выставилась
из-под края шубы. Он что-то предчувствовал, хотел обернуться и
посмотреть на нее пристальнее, но не сделал этого.
— Ловишь, а тут
из-под руки у тебя подхватывают. Что мы с тобой нажили? Избушку на курьих ножках да прозвание шептунов… Велика пожива!
Посмотришь, то ли с другими боярами? Хоть бы недалеко взять Образца! Построил себе каменные палаты на диво, поднял так, что и через Кремль поглядывают.
Валя молчал. Внезапно лицо женщины растянулось, слезы быстро-быстро закапали одна за другой, и, точно потеряв под собою землю, она рухнула на кровать, жалобно скрипнувшую под ее телом.
Из-под платья выставилась нога в большом башмаке с порыжевшей резинкой и длинными ушками. Прижимая
руку к груди, другой сжимая виски, женщина
смотрела куда-то сквозь стену своими бледными, выцветшими глазами и шептала...
Попадья билась головой, порывалась куда-то бежать и рвала на себе платье. И так сильна была в охватившем ее безумии, что не могли с нею справиться о. Василий и Настя, и пришлось звать кухарку и работника. Вчетвером они осилили ее, связали полотенцами
руки и ноги и положили на кровать, и остался с нею один о. Василий. Он неподвижно стоял у кровати и
смотрел, как судорожно изгибалось и корчилось тело и слезы текли
из-под закрытых век. Охрипшим от крику голосом она молила...
— Il faudra le lui dire tout de même… [ — Однакоже надо сказать ему…] — говорили господа свиты. — Mais messieurs… [ — Но, господа…] — Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом,
посматривая изредка
из-под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.