Неточные совпадения
Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы «Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, [Юнговы «Ночи» — поэма английского поэта Э. Юнга (1683–1765) «Жалобы, или Ночные думы о жизни,
смерти и бессмертии» (1742–1745); «Ключ к таинствам натуры» (1804) — религиозно-мистическое сочинение немецкого
писателя К. Эккартсгаузена (1752–1803).] из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода они были, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь.
После
смерти Ивана Фирсанова владетельницей бань, двадцати трех домов в Москве и подмосковного имения «Средниково», где когда-то гащивали великие
писатели и поэты, оказалась его дочь Вера.
— Что писать-то, милый сын? Какой я
писатель? Вот
смерть приходила… да. Собрался было совсем помирать, да, видно, еще отсрочка вышла. Ох, грехи наши тяжкие!
Об этом необыкновенном
писателе речь будет в следующей главе, сейчас скажу только о его решении темы о
смерти и рождении.
Он хвалил направление нынешних
писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его
смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Основал ее
писатель Н.Ф. Павлов и начал печатать в своей типографии в доме Клевезаль, против Мясницкой части. Секретарем редакции был Н.С. Скворцов, к которому, после
смерти Павлова, в 1864 году перешла газета, — и сразу стала в оппозицию «Московским ведомостям» М.Н. Каткова и П.М. Леонтьева.
Вследствие болезни глаз бросил свою любимую науку и весь отдался литературе: переводил Шекспира, Кальдерона, Лопе де Вега, читал лекции и в 1878 году был избран председателем Общества любителей российской словесности, а после
смерти А.Н. Островского — председателем Общества драматических
писателей.
Юлия Филипповна. Да, это потом; я решаю остаться на пути порока, и пусть мой дачный роман умрет естественною
смертью. О чем вы так кричали с Власом и
писателем?
Таким образом, во все время царствования Екатерины русская литература постоянно повторяла ту мысль, что
писателям дана полная свобода откровенно высказывать все, что угодно. Мысль эта сделалась постоянным и непреложным мнением и много раз высказывалась и впоследствии, долго спустя после
смерти Екатерины. Так, например, Карамзин в своей записке «О старой и новой России», указавши на свободу печати при Екатерине, приводит даже и объяснение этого явления в таком виде...
Желая похвастаться, что мне не чуждо, а знакомо направление мистических сочинений, я сказал Рубановскому, что еще в первый год моего студентства я подписался на книгу «Приключения по
смерти Юнга-Штиллинга» [«Приключения по
смерти» — сочинение немецкого писателя-мистика Юнга-Штиллинга (1740–1817), в 3-х частях, на русском языке вышла в переводе У. М. (т. е. Лабзина) (СПБ. 1805).], в трех частях, и что даже имя мое напечатано в числе подписавшихся.
„Жизнь — болезнь духа! — говорит Новалис [Новалис (наст. имя Фридрих фон Харденберг, 1772–1801) — немецкий поэт, один из создателей школы"иенского романтизма", автор"Гимнов к ночи"с их культом
смерти.]. — Да будет сновидение жизнью!“ Другой
писатель, Тик [Тик Людвиг (1773–1853) — немецкий писатель-романтик.], вторит ему: „Сновидения являются, быть может, нашей высшей философией“. Эти мысли тоже неоднократно повторены русской литературой последних годов.
Ларисе Платоновне и той не к худу это послужило, ибо дало ей силы печали свои окончить
смертью вольною, о коей разные можно иметь мнения, так как и между верующими
писателями есть мыслители, не осуждающие вольной
смерти, ибо в иных случаях не все ли в некоей степени одинаково, отпустить себя своею рукой или чужую навести на себя?
Но влияние может быть и скрытое. Тургенев незадолго до
смерти писал (кажется, П.И.Вейнбергу), что он никогда не любил Бальзака и почти совсем не читал его. А ведь это не помешало ему быть реальным
писателем, действовать в области того романа, которому Бальзак еще с 30-х годов дал такое развитие.
Больного я не видел. К нему уже не пускали. Он часто лишался сознания, но и в день
смерти, приходя в себя, все спрашивал: есть ли депеша"от Коли", то есть от Н.П.Огарева. Эта дружба все пережила и умерла только с его последним вздохом. Позднее, уже в России, я взял этот мотив для рассказа"Последняя депеша". Такой дружбы не знали
писатели моего поколения.
Если б можно было для нас, бывавших у А.И., предвидеть, что
смерть похитит его через какие-нибудь несколько недель, я первый стал бы чаще наводить его на целый ряд тем, где он развернулся бы"вовсю"и дал возможность воочию чувствовать его удельный вес как человека,
писателя, мыслителя, политического деятеля.
Самый первый друг Григорьева из Петербургских
писателей — Н.Н.Страхов ценил его очень высоко и после
смерти хлопотал об издании его сочинений. С Григорьевым трудно было водить закадычную дружбу, если не делать возлияний Бахусу, но Страхов совсем не отличался большой слабостью к крепким напиткам.
Все это я лично оценил вполне только после его
смерти, когда стал изучать его произведения на досуге вплоть до самых последних годов, когда в Москве и Петербурге два года назад выступил впервые с публичными лекциями о Герцене — не одном только писателе-художнике, но, главным образом, инициаторе освободительного движения в русском обществе.
Кроме денежных средств, важно было и то, с какими силами собрался я поднимать старый журнал, который и под редакцией таких известных
писателей, как Дружинин и Писемский, не привлекал к себе большой публики. Дружинин был известный критик, а Писемский — крупный беллетрист. За время их редакторства в журнале были напечатаны, кроме их статей, повестей и рассказов, и такие вещи, как «Три
смерти» Толстого, «Первая любовь» Тургенева, сцены Щедрина и «Горькая судьбина» Писемского.
И все-таки за границей Тургенев и при семье Виардо, и с приятельскими связями с немецкими
писателями и художниками — жил одиноко. И около него не было и одной десятой той русской атмосферы, какая образовалась около него же в Париже к половине 70-х годов. Это достаточно теперь известно по переписке и воспоминаниям того периода, вплоть-до его
смерти в августе 1883 года.
У нас с ним, сколько помню, не вышло никаких столкновений, но когда именно и куда он ушел из журнала — не могу точно определить. Знаю только то, что не встречался с ним ни до 70-х годов, ни позднее. И
смерть его прошла для меня незамеченной. Если не ошибаюсь, молодой
писатель с этой фамилией — его сын.
— Умирая, она мне сказала: «Ты должен остаться жить, ты…» Ну, не скажу, как она выразилась, словом, — «ты — большой
писатель, ты должен довершить, что задумал». Ведь она все мои планы, все замыслы знала близко… И потом — мне сама она этого не могла сказать, она поручила своей матери передать мне это после
смерти: «Скажи ему, чтоб он женился». И прибавила: «только так, как я, его никто не будет любить».
Русские
писатели не закованы в условных нормах цивилизации и потому прикасаются к тайне жизни и
смерти.
Давно ли умер И. А. Гончаров? Настолько давно, что в нашей печати могло бы появиться немало воспоминаний о нем. Их что-то не видно. Не потому ли, что покойный незадолго до
смерти так тревожно отнесся к возможности злоупотребить его памятью печатанием его писем? Этот запрет тяготеет над всеми, у кого в руках есть такие письменные документы. Недавно сделано было даже заявление одним
писателем: как разрешить этот вопрос совести и следует ли буквально исполнять запрет покойного романиста?
Прочтите биографии поэтов,
писателей, художников, изобретателей, ученых, и вы убедитесь воочию, что неизвестность и нищета, или унижение и ползанье перед сильными и богатыми был удел при жизни этих благодетелей человечества, оцененных по достоинству лишь после
смерти.