Неточные совпадения
Прочтя нагорную проповедь, всегда трогавшую его, он нынче в первый раз увидал в этой проповеди не отвлеченные, прекрасные мысли и большею частью предъявляющие преувеличенные и неисполнимые требования, а простые, ясные и практически исполнимые заповеди, которые, в
случае исполнения их (что было вполне возможно), устанавливали совершенно новое устройство человеческого общества, при котором не только само собой уничтожалось всё то
насилие, которое так возмущало Нехлюдова, но достигалось высшее доступное человечеству благо — Царство Божие на земле.
Во всяком
случае радикальные и глубокие изменения и улучшения не зависят от степени совершаемых кровавых
насилий.
— Конечно, мой милый. Мы говорили, отчего до сих пор факты истории так противоречат выводу, который слишком вероятен по наблюдениям над частною жизнью и над устройством организма. Женщина играла до сих пор такую ничтожную роль в умственной жизни потому, что господство
насилия отнимало у ней и средства к развитию, и мотивы стремиться к развитию. Это объяснение достаточное. Но вот другой такой же
случай. По размеру физической силы, организм женщины гораздо слабее; но ведь организм ее крепче, — да?
Это суждение преувеличено, у русского народа есть большая способность к организации, чем обыкновенно думают, способность к колонизации была, во всяком
случае, большая, чем у немцев, которым мешает воля к могуществу и склонность к
насилию.
И не нас одних, а всю Европу дивит в таких
случаях русская страстность наша; у нас коль в католичество перейдет, то уж непременно иезуитом станет, да еще из самых подземных; коль атеистом станет, то непременно начнет требовать искоренения веры в бога
насилием, то есть, стало быть, и мечом!
Ответ.Трудно. Но буде представится
случай пустить в ход обман, коварство и
насилие, а в особенности в ночное время, то могут воссиять. В настоящее время эти претенденты главным образом опираются на кокоток, которые и доныне не могут забыть, как весело им жилось при Монтихином управлении. Однако ж республика, по-видимому, уже предусмотрела этот
случай и в видах умиротворения кокоток установила такое декольте, перед которым цепенела даже смелая «наполеоновская идея».
Очень много было говорено по
случаю моей книги о том, как я неправильно толкую те и другие места Евангелия, о том, как я заблуждаюсь, не признавая троицы, искупления и бессмертия души; говорено было очень многое, но только не то одно, что для всякого христианина составляет главный, существенный вопрос жизни: как соединить ясно выраженное в словах учителя и в сердце каждого из нас учение о прощении, смирении, отречении и любви ко всем: к ближним и к врагам, с требованием военного
насилия над людьми своего или чужого народа.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в
случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их
насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
Мы верим в то, что уголовный закон Ветхого Завета: око за око, зуб за зуб — отменен Иисусом Христом и что по Новому Завету всем его последователям проповедуется прощение врагам вместо мщения, во всех
случаях без исключения. Вымогать же
насилием деньги, запирать в тюрьму, ссылать или казнить, очевидно, не есть прощение обид, а мщение.
Если
насилие правительственное уничтожится, то
насилия будут совершаться, может быть, другими людьми, а не теми, которыми они совершались прежде; но сумма
насилия ни в каком
случае не может увеличиться оттого, что власть перейдет от одних людей к другим.
И тогда-то и было проповедуемо Христом его учение, состоящее не в том только, что не надо противиться злу
насилием, а учение о новом понимании жизни, частью или, скорее, приложением которого к общественной жизни и было учение о средстве уничтожения борьбы между всеми людьми не тем, чтобы обязать только одну часть людей без борьбы покоряться тому, что известными авторитетами будет предписано им, а тем, чтобы никому, следовательно и тем (и преимущественно тем), которые властвуют, не употреблять
насилия ни против кого ни в каком
случае.
Он не отказывается идти стоять подле стогов сена, куда его посылают, но отказывается взять оружие, объявляя, что он ни в каком
случае ни против кого не будет употреблять
насилие.
Насилие всегда, в лучшем
случае, если оно не преследует одних личных целей людей, находящихся во власти, отрицает и осуждает в одной неподвижной форме закона то, что большею частью уже гораздо прежде отрицалось и осуждалось общественным мнением, но с тою разницею, что, тогда как общественное мнение отрицает и осуждает все поступки, противные нравственному закону, захватывая поэтому в свое осуждение самые разнообразные положения, закон, поддерживаемый
насилием, осуждает и преследует только известный, очень узкий ряд поступков, этим самым как бы оправдывая все поступки такого же порядка, не вошедшие в его определение.
Так что то самое, чем защитники государственности пугают людей, тем, что если бы не было насилующей власти, то злые властвовали бы над добрыми, это-то самое, не переставая, совершалось и совершается в жизни человечества, а потому упразднение государственного
насилия не может ни в каком
случае быть причиною увеличения
насилия злых над добрыми.
Так что по
случаю заповеди о непротивлении злу
насилием проповедуется в большей части
случаев о том, как не исполнять ее.
Полицейские и жандармы допрашивают молодого человека, но всё, что он говорит, не подходит ни под одно из подлежащих их ведению преступлений, и нет никакой возможности обвинить его ни в революционных поступках, ни в заговорах, так как он объявляет, что он ничего не желает разрушать, а, напротив, отрицает всякое
насилие и ничего не скрывает, а ищет
случая говорить и делать то, что он говорит и делает, самым открытым образом.
«Устранение государственного
насилия в том
случае, если в обществе не все люди стали истинными христианами, сделает только то, что злые будут властвовать над добрыми и безнаказанно насиловать их!» — говорят защитники существующего строя жизни.
Во всех
случаях, где употребляется
насилие, прилагай разумное убеждение, и ты редко потеряешь в мирском смысле и всегда будешь в большом выигрыше в духовном.
То же самое говорят люди, когда возмущаются на то, что нельзя ни в каком
случае употреблять
насилие и воздавать злом за зло.
Без признания того, что человек ни в каком
случае не может сделать над другими
насилия, всё учение Христа — только пустые слова.
Это во всяком
случае глубокая постановка проблемы, более глубокая, чем у анархистов-материалистов, которые всегда призывают к
насилию и вводят власть и принуждение с другого конца.
Лев Толстой, в сущности, обвиняет христиан в том, что они устраивают свои дела на всякий
случай так, чтобы они шли хорошо, даже если нет Бога, и потому прибегают к власти и
насилию.
— В таком
случае, это
насилие!
— Ты не смеешь, Степа. Это будет глупое и смешное
насилие. Да и какой толк? Он мне сказал, что любит меня; да, он забыл свое многоученое величие и весьма нежно изъяснялся. Я… своего величия не забыла и… не изъяснялась… Неужели ты думаешь, что я, как девчонка, не вытерплю и брошусь ему на шею, коли ты его притащишь, точно квартального надзирателя,"для предупреждения смертного
случая?"Какой ты дурачок, Степа!..
Одни люди, большинство рабочего народа, продолжая по преданию исполнять то, чего требуют церкви, и отчасти вера в это учение, без малейшего сомнения верят, именно верят, и в то, возникшее в церковной вере и основанное на
насилии государственное устройство, которое ни в каком
случае не может быть совместимо с христианским учением в его истинном значении.
Да,
случай этот имел на меня огромное, самое благодетельное влияние. На этом
случае я первый раз почувствовал, первое — то, что каждое
насилие для своего исполнения предполагает убийство или угрозу его и что поэтому всякое
насилие неизбежно связано с убийством. Второе — то, что государственное устройство, немыслимое без убийств, несовместимо с христианством. И третье, что то, что у нас называется наукой, есть только такое же лживое оправдание существующего зла, каким было прежде церковное учение.