Неточные совпадения
Служанка действовала с невыразимою медленностью, и это нарочно, как все
служанки в таких случаях, когда приметят, что они господам мешают при них
говорить.
Особенно на нем
говорят все старики, слуги и
служанки.
— Я просил бы перевести ее в
служанки в больницу. Мне
говорили, что это можно сделать.
— Странная это у вас
служанка, —
говорил мне князь, сходя с лестницы. — Ведь эта маленькая девочка ваша
служанка?
Но, что ужаснее всего, когда я стала ему наконец
говорить прямо, что я не могу тут жить, потому что меня все оскорбляет, что я не рождена быть ни у кого рабой и
служанкой…
— Я женат единственно по своей глупости и по хитрости женской, — сказал он с ударением. — Я, как вам докладывал, едва не умер, и меня бы, вероятно, отправили в госпиталь; но тут явилась на помощь мне одна благодетельная особа, в доме которой жила ваша матушка. Особа эта начала ходить за мной, я не
говорю уж, как сестра или мать, но как сиделка, как
служанка самая усердная. Согласитесь, что я должен был оценить это.
Служанке, которая подала ему стакан воды, он положил на поднос двугривенный, и когда сия взять эти деньги сомневалась, он сам сконфузился и заговорил: „Нет, матушка, не обидьте, это у меня такая привычка“; а когда попадья моя вышла ко мне, чтобы волосы мне напомадить, он взял на руки случившуюся здесь за матерью замарашку-девочку кухаркину и
говорит: „Слушай, как вон уточки на бережку разговаривают.
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да и как же солгать, — могла же сказать и
служанка. И молчать-то о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех так и реял в ушах. Хотелось
поговорить о ней. А сказать — неловко с чего-то.
— Отцу нравится жених, — продолжал Николай Артемьевич, размахивая сухарем, — а дочери что до этого за дело! Это было хорошо в прежние, патриархальные времена, а теперь мы все это переменили. Nous avons changé tout ça. [Мы все это переменили (фр.).] Теперь барышня разговаривает с кем ей угодно, читает, что ей угодно; отправляется одна по Москве, без лакея, без
служанки, как в Париже; и все это принято. На днях я спрашиваю: где Елена Николаевна?
Говорят, изволили выйти. Куда? Неизвестно. Что это — порядок?
По выходе из училища, дочь объявила матери, что она ничем не будет ее стеснять и уйдет в гувернантки, и действительно ушла; но через месяц же возвратилась к ней снова,
говоря, что частных мест она больше брать не будет, потому что в этом положении надобно сделаться или рабою,
служанкою какой-нибудь госпожи, или предметом страсти какого-нибудь господина, а что она приищет себе лучше казенное или общественное место и будет на нем работать.
— Жареные рябчики! — вскричал толстый господин, провожая жадным взором
служанку, которая на большом блюде начала разносить жаркое. — Ну вот, почтеннейший, — продолжал он, обращаясь к худощавому старику, — не
говорил ли я вам, что блюда блюдам розь. В «Мысе Доброй Надежды» и пять блюд, но подают ли там за общим столом вот это? — примолвил он, подхватя на вилку жареного рябчика.
Хорошо! «Зачем,
говорит, ты Коскентиновой жене хвост куфтой подвязал?» То есть он намекнул, что я поступил со своей
служанкой, как Авраам с Агарью…
— Всегда напротив, —
говорила сквозь слезы Юлия, — если бы я знала, я просила бы папеньку. Как я поеду одна? Зачем же я делала платье? Вечно с вашими глупостями; я не
служанка ваша смеяться надо мной; поутру сбиралась, а вечером сиди дома!
Моя квартира — это был рай, и я знал, не мог не знать, что эти букеты цветов на столе переменяет не толстая эстонка-служанка, с которою я мог
говорить только одно слово «еймуста», то есть «не понимаю».
Евгения Николаевна(сбираясь уходить,
говорит Бургмейеру скороговоркой). Если вы только, друг мой, вздумаете вдруг уехать за границу, то Клеопаша, вероятно, не поедет с вами; но меня вы возьмите, я рабой,
служанкой, но желаю быть при вас. Денег моих я тоже не возьму!.. (Кладет деньги на стол.) Они больше, чем когда-либо, должны теперь оставаться у вас!.. (Уходит в одну из дверей.)
По временам ей очень тяжело; она сознает, что силы ее пропадают даром, что жизнь ее пуста; она
говорит про себя: «Хоть бы в
служанки куда-нибудь пошла, право; мне было бы легче».
— «Вот видишь,
говорит, вы —
служанки, а хвалите его, а бабушка так нет… видно, она,
говорит, не хочет моего счастия, а хочет уложить меня в могилу, — бог с ней».
— Это уж, —
говорю, — твое распоряженье, а они очень могли бы быть в прислуге; ну, а прочие в этом числе, конечно, старый да малый, тут, я думаю, старые слуги и
служанки твоего отца или их дети, куда их девать? Или потом мужик какой-нибудь бессемейный от старости или за хворостью обеднеет, его берут в дворню; вот ведь как дворни большие составляются: почти по необходимости.
Надя. Я держу себя, как должна себя держать девушка в моем положении, так велит рассудок. Не забывайте, кто я. Сирота
служанка. Кто вступился бы за меня? У кого достанет совести не наговорить мне дерзостей, подлостей? Благородная девушка может и дружиться с мужчинами, и шутить с ними. А я, — только взгляни на мужчину, — и посыпались на меня обиды. Пусть же лучше
говорят обо мне, что я и безжизненная, и бессмысленная. Вы должны понимать это и стыдно вам смеяться за то надо мною.
Аббат Рокотани в одном из писем своих (от 3 января 1775 года) в Варшаву к канонику Гиджиотти, с которым переписывался раз или два в неделю о польских делах,
говорит следующее: «Иностранная дама польского происхождения, живущая в доме г. Жуяни, на Марсовом поле, прибыла сюда в сопровождении одного польского экс-иезуита [Орден иезуитов незадолго перед тем был уничтожен папой, потому все члены сего славного своим лицемерием, коварством, злодеяниями и подлостями общества назывались тогда экс-иезуитами.], двух других поляков и одной польской (?)
служанки.
«Моя милая, мне твое имя не нравится (я не люблю
говорить людям вы), я буду звать тебя Катею». И она сразу же отвечает рассуждением: «Если вам так угодно, чтобы в вашем доме
служанка называлась иначе, то мне это все равно: это обычаи человеческие»!
У меня была честная, верная
служанка — и вдруг просит: „Пожалуйста, не приказывайте мне никому
говорить, что вас дома нет, когда вы дома: я этого не могу“.
— Вы
говорили, — возразила
служанка с подобострастием, утирая передником слезу, выкатившуюся из глаз ее, — вам угодно было сказать, что нам должно отсюда… — Далее не могла она
говорить и закрыла глаза передником.
Тотчас вслед за тем в роще появились две девочки, которые поражали с первого взгляда своим необычайным сходством друг с другом. Всякий принял бы их за сестер-близнецов, если бы разница в одежде не
говорила, что одна из них барышня, а другая
служанка. Девочки были лет десяти.