Неточные совпадения
На
столе лежал обломок палки, которую они нынче утром вместе
сломали на гимнастике, пробуя поднять забухшие барры. Левин взял в руки этот обломок и начал обламывать расщепившийся конец, не зная, как начать.
Варенька в шляпе и с зонтиком в руках сидела у
стола, рассматривая пружину, которую
сломала Кити. Она подняла голову.
— Да вы не обо мне ли говорите? — кричал бледный от злобы итальянец. — Я, милостивый государь, не позволю с собой обращаться, как с каким-нибудь лакеем! — и он схватил на
столе карандаш,
сломал его и бросил. — Да если так, я все брошу, я сейчас уйду!
— Не
ломают вас, а выпрямляют! — возразил князь. — Впрочем, во всяком случае я очень глупо делаю, что так много говорю, и это последнее мое слово: как хотите, так и делайте! — заключил он с досадою и, взяв со
стола бумаги, стал ими заниматься.
Что-то еще хотел крикнуть, но обиженно замолчал. Вынул одну папиросу, —
сломал и бросил в угол, вынул вторую и с яростью затянулся, не рассчитав кашля: кашлял долго и страшно, и, когда сел на свое кресло у
стола, лицо его было сине, и красные глаза смотрели с испугом и тоской. Проговорил...
Голован же вел себя так, как будто он даже совсем не знал ничего настоящего о наилучшем пути, а
ломал хлеб от своей краюхи без разбору каждому, кто просил, и сам садился за чей угодно
стол, где его приглашали.
— С похмелья, должно быть,
ломает! — объяснил столоначальник 2-го
стола, человек, как видно, положительный.
И он подумал, что скорее найдет то, что нужно, если станет писать.
Ломая спички дрожащими руками, он зажег свечу, яростно сбросил со
стола немецкий учебник и задумался над листом белой бумаги. И нерешительно, запинаясь, рука его вывела...
Действительно, лицо его было страшно в эту минуту. Мрачные глаза потухли, а на висках и в щеках, словно железные, упруго и круто заходили старческие мускулы. Майор только уперся напряженными пальцами в
стол и стоял неподвижно. Он
ломал себя нравственно, делал над собою какое-то страшное усилие, пряча в самую сокровенную глубину души великий груз своего неисходного горя. Устинов, отвернувшись, слышал только, как раза два коротким, невыразимо-болезненным скрежетом заскрипели его зубы.
Раз Владимир Семеныч, вернувшись со службы домой, застал сестру плачущей. Она сидела на диване, опустив голову и
ломая руки, и обильные слезы текли у нее по лицу. Доброе сердце критика сжалось от боли. Слезы потекли и у него из глаз и ему захотелось приласкать сестру, простить ее, попросить прощения, зажить по-старому… Он стал на колени, осыпал поцелуями ее голову, руки, плечи… Она улыбнулась, улыбнулась непонятно, горько, а он радостно вскрикнул, вскочил, схватил со
стола журнал и сказал с жаром...
Все остальное, что касается его легендарной силы, выражалось в таком роде: он все «
ломал». Более всего он
ломал, или, лучше сказать, гнул, за
столами металлические ножи, ложки, вилки, а иногда подсвечники. Делал он это всегда сюрпризом для хозяев, но не всегда к их большому удовольствию.
— Ведь я уже сказал тебе, что во второй раз дурака не
сломаю! — спокойно отвечал Кирхов, сидя развалившись в кресле у письменного
стола. — Мне хорошо и здесь, а твои заботы я ценю внше миллиона, и ты мне его сделаешь. Так успокойся же, дружочек, ступай и создавай деньги, а то я дольше завтрашнего вечера ждать не могу.
Жидкие рукоплескания были заглушены смехом. Встала за
столом президиума толстошеяя Ногаева с выпученными глазами, — новый партприкрепленный к комсомольскому комитету. И,
ломая обычное вначале нерасположение к себе, заговорила спокойно-уверенным, подчиняющим голосом.
Еще более радостно-восторженно смотрел на Пьера забытый всеми мальчик, с тонкою шеей, выходившею из отложных воротничков. Всякое слово Пьера жгло его сердце и он нервным движением пальцев
ломал, сам не замечая этого, — попадавшиеся ему в руки сургучи и перья на
столе дяди.