Неточные совпадения
Я видел их
книги: письмена не такие кудрявые и
сложные, как у китайцев.
У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивлением спрашивали, особенно дамы: «Неужели такое тонкое,
сложное и психологическое дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и „что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“ В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые — один только из них был несколько помоложе, — в обществе нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье, имевшие, должно быть, старых жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и уж, разумеется, никогда не прочитавшие ни одной
книги.
А между тем в тот же день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых
книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла
сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
С утра он садился за письменный стол и принимался за занятия; во-первых, усчитывал скотницу, ключницу, приказчика, сперва на один манер, потом на другой; во-вторых, завел очень
сложную отчетность, денежную и материальную: каждую копейку, каждую вещь заносил в двадцати
книгах, подводил итоги, то терял полкопейки, то целую копейку лишнюю находил.
Положение его в номерах «Сербия»
сложное: он ходит к мировым судьям по делам Анны Фридриховны, репетирует ее детей в учит их светским манерам, ведет квартирную
книгу, пишет счета постояльцам, читает по утрам вслух газету и говорит о политике.
Внимательное изготовление и торжественное погребение мумии, которая и в могиле оживляема двойником умершего — ка, со всем
сложным литургическим ритуалом и целым арсеналом магических заклинаний (по
Книге Мертвых), — все это получает свой смысл как приготовление тела к воскрешению и загробной жизни.
В
книге «Тихие думы» (М., 1918) Булгаков углубил эту мысль: «В многоэтажном, искусственном и
сложном творчестве Соловьева только поэзии принадлежит безусловная подлинность, так что и философию его можно и даже должно поверять поэзией» (с. 72).
В первый год юристу посылались
книги преимущественно легкого содержания: романы с
сложной любовной интригой, уголовные и фантастические рассказы, комедии и т. п.