Наступили холода, небо окуталось могучим слоем туч; непроницаемые, влажные, они
скрыли луну, звёзды, погасили багровые закаты осеннего солнца. Ветер, летая над городом, качал деревья, выл в трубах, грозя близкими метелями, рвал звуки и то приносил обрывок слова, то чей-то неконченный крик.
Неточные совпадения
Татьяна долго в келье модной
Как очарована стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно в долине. Роща спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня,
скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.
«Да, — говорил он с собой, — вот он где, мир прямого, благородного и прочного счастья! Стыдно мне было до сих пор
скрывать эти цветы, носиться в аромате любви, точно мальчику, искать свиданий, ходить при
луне, подслушивать биение девического сердца, ловить трепет ее мечты… Боже!»
Между тем наступил вечер. Засветили лампу, которая, как
луна, сквозила в трельяже с плющом. Сумрак
скрыл очертания лица и фигуры Ольги и набросил на нее как будто флёровое покрывало; лицо было в тени: слышался только мягкий, но сильный голос, с нервной дрожью чувства.
Тихими ночами мне больше нравилось ходить по городу, из улицы в улицу, забираясь в самые глухие углы. Бывало, идешь — точно на
крыльях несешься; один, как
луна в небе; перед тобою ползет твоя тень, гасит искры света на снегу, смешно тычется в тумбы, в заборы. Посредине улицы шагает ночной сторож, с трещоткой в руках, в тяжелом тулупе, рядом с ним — трясется собака.
Особенно невыносимой становилась жизнь с вечера, когда в тишине стоны и плач звучали яснее и обильнее, когда из ущелий отдаленных гор выползали сине-черные тени и,
скрывая вражий стан, двигались к полуразбитым стенам, а над черными зубцами гор являлась
луна, как потерянный щит, избитый ударами мечей.
Потолок же был покрыт голубой глазурью, и на нем сияло золотое солнце, светилась серебряная
луна, мерцали бесчисленные звезды, и парили на распростертых
крыльях птицы.
В полночь Успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними золотым мячом катится
луна, тени
кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.
Когда же оно налетело на
луну, то мельник уже ясно понял, что это за история, потому что на светлом месяце так и вырезались черные
крылья, а под ними еще что-то и какая-то скрюченная людская фигура, с длинною, трясущеюся бородою…
Идут по небу облака,
кроют нас своими тенями, в серых волнах плавает и прячется светлая
луна. Шуршат деревья, тихо плещет вода, лес и земля ещё дышат теплом, а воздух прозрачен по-осеннему. За деревней, у мельниц, девки песню запели — их крикливые, сухие голоса издали кажутся мягкими и сочными, как свирель.
Ночь темна затмевает;
Луну скрывает облак тень...
Из-за облака опять выплыла
луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей было приятно, что у нее нет родственников. А Саша отвернулся, чтобы
скрыть от гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал, придавая голосу радостное, благодушное выражение...
Луна скрылась в это время за облако и
скрыла его погоню за своим другом-братом.
Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и
скрывали яркий свет
луны, но как только выехали за ограду, алмазно-блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон.