Неточные совпадения
Вскоре я выздоровел и мог перебраться на мою квартиру. С нетерпением ожидал я ответа на посланное письмо, не смея надеяться и стараясь заглушить печальные предчувствия. С Василисой Егоровной и с ее
мужем я еще не объяснялся; но предложение мое не должно было их удивить. Ни я, ни Марья Ивановна не старались
скрывать от них свои чувства, и мы заранее были уж уверены в их согласии.
Сестрица послушалась и была за это вполне вознаграждена.
Муж ее одной рукой загребал столько, сколько другому и двумя не загрести, и вдобавок никогда не
скрывал от жены, сколько у него за день собралось денег. Напротив того, придет и покажет: «Вот, душенька, мне сегодня Бог послал!» А она за это рожала ему детей и была первой дамой в городе.
— В чем? А вот в слабоязычии, в болтовне, в неумении
скрыть от света своего горя и во всяком отсутствии желания помочь ему, исправить свою жизнь, сделать ее сносною и себе, и
мужу.
Зайдут к Семенову, а тут кстати раскупорят, да и разопьют бутылочки две мадеры и домой уж возвратятся гораздо повеселее, тщательно
скрывая от жен, где были и что делали; но те всегда догадываются по глазам и делают по этому случаю строгие выговоры, сопровождаемые иногда слезами. Чтоб осушить эти слезы,
мужья дают обещание не заходить никогда к Семенову; но им весьма основательно не верят, потому что обещания эти нарушаются много-много через неделю.
Джемма благодарила Санина за то, что он не усумнился обратиться к ней, что он имел к ней доверие; не
скрывала от него и того, что она точно после его бегства пережила тяжелые мгновенья, но тут же прибавляла, что все-таки считает — и всегда считала — свою встречу с ним за счастье, так как эта встреча помешала ей сделаться женою г-на Клюбера и таким образом, хотя косвенно, но была причиной ее брака с теперешним
мужем, с которым она живет вот уже двадцать восьмой год совершенно счастливо, в довольстве и изобилии: дом их известен всему Нью-Йорку.
Что касается до имущественного вопроса, то хотя Тулузов и заграбастал все деньги Петра Григорьича в свои руки, однако недвижимые имения Екатерина Петровна сумела сберечь
от него и делала это таким образом, что едва он заговаривал о пользе если не продать, то, по крайней мере, заложить какую-нибудь из деревень, так как на деньги можно сделать выгодные обороты, она с ужасом восклицала: «Ах, нет, нет, покойный отец мой никогда никому не был должен, и я не хочу должать!» Сообразив все это, Екатерина Петровна определила себе свой образ действия и не сочла более нужным
скрывать перед
мужем свое до того таимое
от него чувство.
Жандарм на это согласился, и Наталья Николаевна, тщательно
скрывая все это
от мужа, искала всеми мерами отслужить чем-нибудь своему хозяину: она копала с его работницей картофель, рубила капусту и ходила сама со своим бельем на реку.
Лицо ее задрожало
от ненависти, и она опустила глаза, чтобы
скрыть это чувство. И выражение ее лица понял не один только
муж, но и все, сидевшие за столом.
Долго
скрывали от меня истину; наконец, когда и последний защитник мой занемог сильной горячкою и почувствовал приближение смерти, то объявил мне, что
мужа моего нет уже на свете.
Утро обыкновенно Домна Осиповна проводила, тщательно
скрывая это
от Бегушева, в беседе с своим
мужем, расспрашивая того о всех делах его, даже об его возлюбленной, и по поводу взбалмошного характера последней давала ему разные благоразумные советы…
— Еще одна подробность, — сказал Лаевский, встряхивая головой. — Только это между нами. Я пока
скрываю от Надежды Федоровны, не проболтайся при ней… Третьего дня я получил письмо, что ее
муж умер
от размягчения мозга.
В самой отдаленной и даже темной комнате, предназначенной собственно для хранения гардероба старухи, Юлия со слезами рассказала хозяйке все свое горькое житье-бытье с супругом, который, по ее словам, был ни более ни менее, как пьяный разбойник, который, конечно, на днях убьет ее, и что она, только не желая огорчить папеньку,
скрывала все это
от него и
от всех; но что теперь уже более не в состоянии, — и готова бежать хоть на край света и даже ехать к папеньке, но только не знает, как это сделать, потому что у ней нет ни копейки денег: мерзавец-муж обобрал у ней все ее состояние и промотал, и теперь у ней только брильянтовые серьги, фермуар и брошки, которые готова она кому-нибудь заложить, чтоб только уехать к отцу.
Когда Ольга Ивановна входила в квартиру, она была убеждена, что необходимо
скрыть все
от мужа и что на это хватит у нее уменья и силы, но теперь, когда она увидела широкую, кроткую, счастливую улыбку и блестящие, радостные глаза, она почувствовала, что
скрывать от этого человека так же подло, отвратительно и так же невозможно и не под силу ей, как оклеветать, украсть или убить, и она в одно мгновение решила рассказать ему все, что было.
Полканов уже успел заметить, что сестра — как он и думал — не особенно огорчена смертью
мужа, что она смотрит на него, брата, испытующе и, говоря с ним, что-то
скрывает от него. Он ожидал увидеть её нервной, бледной, утомлённой. Но теперь, глядя на её овальное лицо, покрытое здоровым загаром, спокойное, уверенное и оживлённое умным блеском светлых глаз, он чувствовал, что приятно ошибся, и, следя за её речами, старался подслушать и понять в них то, о чём она молчала.
Или по расчету, или по нестерпимому желанию выйти за кого-нибудь, и, наконец, уж если вышла, так должна была исправить недостатки
мужа, а не доводить его до того, что он с кругу спился и помер оттого; потом она завлекла молодого человека, отторгнула его совершенно
от общества: последнее время его нигде не было видно, и, чтобы
скрыть свою интригу, сделала из родной сестры своего
мужа, как говорит Алексей Иваныч, громовой отвод, или средство
скрывать любовь.
— Ну-с, вот и эта, милостивая моя государыня, наша Леканида Петровна, после таких моих слов и говорит: «Я, — говорит, — Домна Платоновна, ничего
от мужа не
скрою, во всем сама повинюсь и признаюсь: пусть он хоть голову мою снимет».
— Очень рад, очень рад… — начал он. — А я прикажу посадить вашего
мужа на гауптвахту за то, что он до сих пор
скрывал от нас такое сокровище. Я к вам с поручением
от жены, — продолжал он, подавая ей руку. — Вы должны помочь нам… М-да… Нужно назначить вам премию за красоту… как в Америке… М-да… Американцы… Моя жена ждет вас с нетерпением.
Я
от вас не
скрою: я вас любила, и вас одних, одних на целом свете; вам я была бы преданною, покорною женой, и я преступница, я вышла за вас здесь замуж
от живого
мужа; я надеялась, что вы сдержите ваши обещания, что вы будете здесь работать и… я перенесла бы
от вас все.
Но ее письма дышали совсем другим. Она не таилась
от него… Беззаветно предавалась она ему, ничего не
скрывала, тяготилась постылым
мужем, с каждым днем распознавала в нем «дрянную натуришку», ждала чего-то, какой-нибудь «новой гадости», — так она выражалась, — чтобы уйти
от него, и тогда она это сделает без боязни и колебаний.
В немногих словах, дельно и едко высказала Марья Орестовна свою «претензию». Она не
скрывала постоянного пренебрежительного отношения к Евлампию Григорьевичу. Не желает она дольше работать над его производством в генералы со звездой. Она хочет жить для себя. Ее план — уехать за границу, основаться сначала там, а позднее — где ей угодно в России, на средства, которых она, при всем своем уме, не позаботилась получить
от мужа заблаговременно из гордости.
Их деликатность равнялась их гостеприимству — они не расспрашивали меня, кто я и откуда. Я сказала им только, что меня зовут Мария. Однажды, я случайно подслушала разговор приютивших меня крестьян. Жена говорила своему
мужу: «Она, наверное, господского рода. Ее обманул какой-нибудь негодяй, каких много, и она убежала, решившись
скрыть свой стыд
от родных и знакомых».
Одно это удерживало ее подле
мужа, и Иван Осипович, затаив страдание, терпеливо переносил свою горькую домашнюю жизнь и употреблял все усилия, чтобы
скрыть ее
от посторонних.
Гаярина предвидела с радостью, что никаких светских знакомых дам она не встретит; из мужчин, может быть…
От мужа она не
скрыла бы употребления своего вечера, но ей не хотелось никакого разговора о том, куда она собиралась. Довольно она наслушается всяких разговоров со стороны.
От новобрачной
скрыли ужасную тайну. Только при расставании с
мужем она заметила в словах его и во всех движениях что-то необыкновенное. Разлука их должна быть часовая, как ей сказали; а между тем глаза его были мокры, когда он прощался с нею и ее воспитателем. Этого никогда с ним не бывало; это недаром! Еще сильнее возродились ее подозрения, когда Вульф, поцеловав ее в лоб, сказал с особенным чувством...
В ушах Антонины Сергеевны зазвенело. Испарина выступила на лбу. Гаярин
скрыл от нее этот подход к
мужу Лидии. Вот настоящая цель его поездки. Он рассчитывает вернуться домой в мундире, дающем ход"dans le vrai monde" [в высшем свете (фр.).], — повторила она фразу Лидии.
После похорон
мужа она около месяца почти совершенно не бывала у Гиршфельда, а если и заезжала, то всегда на минуту, с каким-то растерянным видом, спеша к детям, к сиротам, как она с особым ударением называла их. Затем, хотя посещения ее участились, но она все-таки была совсем другая, нежели прежде, и Николай Леопольдович уловил несколько брошенных ею не него взглядов, сильно его обеспокоивших. Из них он заключил, что она на что-то решилась, но это «что-то»
скрывает от него.