Неточные совпадения
Вот теперь трактирщик
сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее; ну, а
коли не заплатим?
Слуга. Мы примем-с. Хозяин
сказал:
коли не хотите, то и не нужно.
Не так ли, благодетели?»
— Так! — отвечали странники,
А про себя подумали:
«
Колом сбивал их, что ли, ты
Молиться в барский дом?..»
«Зато,
скажу не хвастая,
Любил меня мужик!
Вы не поверите,
Коли сказать теперь...
— А вам бы, други милые,
Спросить Ермилу Гирина, —
Сказал, подсевши к странникам,
Деревни Дымоглотова
Крестьянин Федосей. —
Коли Ермил не выручит,
Счастливцем не объявится,
Так и шататься нечего…
Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «
Коли мир
(
Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А только что от должности
Увольте вы меня...
Скотинин. Ох, братец, друг ты мой сердешный! Со мною чудеса творятся. Сестрица моя вывезла меня скоро-наскоро из моей деревни в свою, а
коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в мою, то могу пред целым светом по чистой совести
сказать: ездил я ни по что, привез ничего.
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел
раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но
сказать ничего не
сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
— Скоро буду лежать тихо, — проговорил он, — мертвый. —
сказал он насмешливо, сердито. — Ну, положите,
коли хотите.
— А
коли побегут, так сзади картечью или казаков с плетьми поставить, —
сказал князь.
— Да не зайдет ли он вечером сюда? —
сказал Максим Максимыч, — или ты, любезный, не пойдешь ли к нему за чем-нибудь?..
Коли пойдешь, так
скажи, что здесь Максим Максимыч; так и
скажи… уж он знает… Я тебе дам восьмигривенный на водку…
— Такой приказ, так уж, видно, следует, —
сказал швейцар и прибавил к тому слово: «да». После чего стал перед ним совершенно непринужденно, не сохраняя того ласкового вида, с каким прежде торопился снимать с него шинель. Казалось, он думал, глядя на него: «Эге! уж
коли тебя бары гоняют с крыльца, так ты, видно, так себе, шушера какой-нибудь!»
— Вот тебе! вот тебе!.. Бросим его,
коли он шуток не понимает… Пойдемте вниз, —
сказал Сережа, неестественно засмеявшись.
— А
коли за мною, так за мною же! —
сказал Тарас, надвинул глубже на голову себе шапку, грозно взглянул на всех остававшихся, оправился на коне своем и крикнул своим: — Не попрекнет же никто нас обидной речью! А ну, гайда, хлопцы, в гости к католикам!
— А берите все, —
сказал Бульба, — все, сколько ни есть, берите, что у кого есть: ковш, или черпак, которым поит коня, или рукавицу, или шапку, а
коли что, то и просто подставляй обе горсти.
— Слушай, слушай, пан! —
сказал жид, посунувши обшлага рукавов своих и подходя к нему с растопыренными руками. — Вот что мы сделаем. Теперь строят везде крепости и замки; из Неметчины приехали французские инженеры, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего,
коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана.
— Как только услышал я шум и увидел, что проходят в городские ворота, я схватил на всякий случай с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а
коли есть красавицы и дворянки,
сказал я себе, то хоть им и есть нечего, а жемчуг все-таки купят.
Все засмеялись козаки. И долго многие из них еще покачивали головою, говоря: «Ну уж Попович! Уж
коли кому закрутит слово, так только ну…» Да уж и не
сказали козаки, что такое «ну».
— А хотел бы я поглядеть, как они нам обрежут чубы! — говорил Попович, поворотившись перед ними на коне. И потом, поглядевши на своих,
сказал: — А что ж? Может быть, ляхи и правду говорят.
Коли выведет их вон тот пузатый, им всем будет добрая защита.
— А пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и
скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек,
коли жид.
«Довольно мне
колоть вам глаза, —
сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки.
— В разврате! Ну вот вы куда! А впрочем, по порядку прежде отвечу вам насчет женщины вообще; знаете, я расположен болтать.
Скажите, для чего я буду себя сдерживать? Зачем же бросать женщин,
коли я хоть до них охотник? По крайней мере, занятие.
— Не хочу я вашей дружбы и плюю на нее! Слышите ли? И вот же: беру фуражку и иду. Ну-тка, что теперь
скажешь,
коли намерен арестовать?
Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить.
Коли можно, сударь, так
скажите нам.
Кабанова. Ишь, какие рацеи развел! Есть что послушать, уж нечего
сказать! Вот времена-то пришли, какие-то учители появились.
Коли старик так рассуждает, чего уж от молодых-то требовать!
Кулигин.
Коли я свои труды хочу даром положить, что же я могу украсть, ваше степенство? Да меня здесь все знают; про меня никто дурно не
скажет.
Борис. Легко
сказать — бросить! Тебе это, может быть, все равно: ты одну бросишь, а другую найдешь. А я не могу этого! Уж я
коли полюбил…
Варвара. Нет, не любишь.
Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду
сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь одного человека.
Да уж
коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо
скажет за науку.
Пугачев задумался. «А
коли отпущу, —
сказал он, — так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?»
Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять. «Воля ваша, —
сказал он. —
Коли уж мне и вмешаться в это дело, так разве пойти к Ивану Кузмичу да донести ему по долгу службы, что в фортеции умышляется злодействие, противное казенному интересу: не благоугодно ли будет господину коменданту принять надлежащие меры…»
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! —
сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а
коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
Отпусти мне,
коли в чем я тебе досадила!» — «Прощай, прощай, матушка! —
сказал комендант, обняв свою старуху.
«Слышь ты, Василиса Егоровна, —
сказал он ей покашливая. — Отец Герасим получил, говорят, из города…» — «Полно врать, Иван Кузмич, — перервала комендантша, — ты, знать, хочешь собрать совещание да без меня потолковать об Емельяне Пугачеве; да лих, [Да лих (устар.) — да нет уж.] не проведешь!» Иван Кузмич вытаращил глаза. «Ну, матушка, —
сказал он, —
коли ты уже все знаешь, так, пожалуй, оставайся; мы потолкуем и при тебе». — «То-то, батька мой, — отвечала она, — не тебе бы хитрить; посылай-ка за офицерами».
Что
скажет барыня,
коли дитя занеможет?»
— Батюшка Петр Андреич! —
сказал добрый дядька дрожащим голосом. — Побойся бога; как тебе пускаться в дорогу в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих родителей,
коли сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны.
—
Коли раздавят, туда и дорога, — промолвил Базаров. — Только бабушка еще надвое
сказала. Нас не так мало, как вы полагаете.
— Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду! — проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем как рыданья так и поднимали ее горло, — а что вы видели, так я на Страшном суде
скажу, что вины моей в том нет и не было, и уж лучше мне умереть сейчас,
коли меня в таком деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем…
— Что ж,
коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам
сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?
— У меня —
колит, —
сказал он, точно о достоинстве своем, и ушел.
Я тебе, Иваныч, прямо
скажу: работники мои — лучше меня, однакож я им снасть и шняку не отдам, в работники не пойду,
коли бог помилует.
— Да знаете, — нерешительно
сказал слабенький голосок. — Уже
коли через двадцать лет убиенного царя вспомнили, ну — иди каждый в свой приходский храм, панихиду служи, что ли…
— «И хлопочи об наследстве по дедушке Василье, улещай его всяко, обласкивай покуда он жив и следи чтобы Сашка не украла чего. Дети оба поумирали на то
скажу не наша воля, бог дал, бог взял, а ты первое дело сохраняй мельницу и обязательно поправь крылья к осени да не дранкой, а холстом. Пленику не потакай,
коли он попал, так пусть работает сукин сын
коли черт его толкнул против нас». Вот! —
сказал Пыльников, снова взмахнув книжкой.
Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово — хрусталь, да что ж ты прикажешь делать,
коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело — хлопоты даром пропадают, а второе дело — всему нашему званию мараль. А просто
сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.
Бальзаминова. Говорят: за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего. Другой бы бросил давно, а мой все не унимается. Да
коли правду
сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне, говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну, говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего с ним и спорить.
Бальзаминов. А впрочем, маменька,
коли правду
сказать, я точно в тумане был; мне все казалось, что
коли она меня полюбит и согласится бежать со мной, вдруг сама собой явится коляска; я ее привезу в дом к нам…
Матрена. Вот тут есть одна: об пропаже гадает.
Коли что пропадет у кого, так сказывает. Да и то по именам не называет, а больше всё обиняком. Спросят у нее: «Кто, мол, украл?» А она поворожит, да и
скажет: «Думай, говорит, на черного или на рябого». Больше от нее и слов нет. Да и то, говорят, от старости, что ли, все врет больше.
Матрена. Ну, а
коли не к дождю, уж я больше не умею
сказать, к чему это.
— Ну, что за беда,
коли и
скажет барину? — сам с собой в раздумье, флегматически говорил он, открывая медленно табакерку. — Барин добрый, видно по всему, только обругает! Это еще что,
коли обругает! А то, иной, глядит, глядит, да и за волосы…
— Ну,
коли перепугается очень, ты
скажи, что можно помириться, пожертвовать маленький капитал.